- Я полковник, ваше превосходительство, - поправил его Маслов. Полковник, а не поручик...
- А тебе-то здесь что надо, душа моя? Я не с тобой здороваюсь, а с Виткевичем.
- Но он же не поручик, он нижний чин, - попробовал исправить положение Маслов,
- Ах, боже мой, нижний чин! Ступай-ка, душа моя, домой, отдохни, а мы тут побеседуем. Иди, право...
Иван почувствовал, как в голове у него тонко-тонко зазвенело. Перовский, по-видимому, заметил, как сильно побледнел Виткевич. Он взял Ивана под руку и усадил в кресло.
"Как скрутило беднягу, - подумал Перовский. - Аж серый весь стал".
Когда Маслов вышел, Перовский пояснил:
- Глупость сносна только при отсутствии самолюбия. Но умничанье, соединенное с глупостью, производит смесь, невыносимую для моего желудки. А ты располагайся. Ты у меня в дому, а я хлебосолен. И, как россиянин истый, языком помолоть люблю.
Губернатор опустился в кресло напротив и глянул прямо в глаза Ивану. Серые глаза Виткевича сейчас сделались черными, оттого что расширились зрачки.
- Ну-ка, друг мой, скажи мне что-нибудь по-персиански, - весело попросил Перовский.
- Вазиха-йе авваль е-шома чемане дарад? [Как понимать ваши первые слова? (перс.)]
- А по-киргизски?
- Сиз айтканныз, чынбы? [То, что вы сказали, правда? (кирг.)]
- Ну, а по-афгански? Понимаешь?
- Альбата, похежим [Конечно, понимаю (афг.)].
- Молодец! - восхищенно произнес Перовский. - Просто слов нет, какой молодец! Только что это ты говорил тут? Может, ругал? Может, ослом меня обозвал?
Виткевич чуть усмехнулся.
- Нет, господин губернатор. Я просто спрашивал, что означают ваши первые слова, ко мне обращенные?
- Ты про поручика, что ль?
- Да.
Перовский прошелся по веранде. Остановился. Заложил руки за спину, начал раскачиваться с носков на пятки.
- С сегодняшнего дня ты офицер. Об этом я позабочусь. Я не шучу, нет. С этой минуты ты не только офицер. Ты - адъютант мой. И служить одному мне будешь. А это хорошо. Хорошо, потому что я умный. Умней других. Понял?
Виткевич молчал. Он научился молчать и слушать.
- Понял, что ль? - переспросил губернатор.
- Да. Понял.
- Я, видишь ли, кальян курить полюбил. Не от причуды, нет. Изобретен он на Востоке. А коли я это изобретение потребляю, значит оно любопытно, так?
- Все ж таки от него кашель, - вставил Иван.
- А. ты, брат, перец! - ухмыльнулся Перовский. Виткевич положительно пришелся ему по вкусу. - Чистый перец. Ну, молодец, молодец, я люблю таких. Да. Так вот, о чем бишь я? Изобретен кальян на Востоке. Так вот я и хочу с ними, с восточными людьми, за одним столом посидеть, кальян покурить. Вот я и хочу, чтобы ты меня с теми, с азиатами, поближе познакомил. Понять их хочу. А? Лихо? А? Чего молчишь?
- Какие обязанности мне вменяться будут?
- А я почем знаю? Сам выбирай! Сам. Что хочешь, то и вменяй.
Перовский прошелся по веранде и, остановившись за спиной Ивана, крикнул с такой силой, что даже в ушах заломило:
- И"-эй!
Вошел камердинер.
- Портняжный мастер здесь? - спросил Перовский.
- Ожидает, Василий Алексеевич.
- Хорошо. Ступай.
Камердинер вышел.
- Иди к портному, Виткевич. В порядок себя приведи, офицеру приличествующий. О деньгах не тужи. Я плачу за тебя.
Иван поднялся, чтобы уйти. Перовский обнял его за плечи, подвел к балюстраде веранды и кивнул головой на Восток, за Урал.
- Азия, - тихо сказал губернатор.
Там полыхали зарницы. Часть вторая Глава первая 1
Полицейский агент в Подгурже отличался довольно редким среди австрийцев пристрастием к греховному зелью. Выпив, он становился необычайно разговорчивым. Его друг, жандарм Ротвиц, человек добрейшей души, гладил агента по большой лысой голове и вздыхал:
- Все выдумываешь ты. Фриц.
Фриц Горовиц действительно выдумывал. Он выдумывал мнимые заговоры злодеев-революционеров, а выдумав, писал письма правительствам, посольствам и полицейским ведомствам восьми европейских государств,
Сначала в русском консульстве в Кракове удивлялись, получая подобные донесения. После проверки выяснилось, что все это пустой вымысел, и на письма, приходившие от подгуржского агента аккуратно двадцатого числа каждого месяца, в канцелярии консульства начиналась охота: каждому хотелось прочесть о "заговорах" первым.
...В июле 1832 года в Краков был назначен генеральным консулом действительный статский советник Заржецкий. Утром двадцатого июля он пришел в консульство раньше обычного, потому что забыл на своем рабочем столе письмо от графини Сосновской, написанное в выражениях, позволявших судить о близости их отношений. Консул считал себя человеком высоконравственным и поэтому опасался, что письмо могут прочесть подчиненные. Он волновался всю ночь. Обнаружив письмо на столе в прежнем положении, консул успокоился. Домой возвращаться не было смысла, и Заржецкий решил просмотреть пришедшую корреспонденцию. Его внимание привлек большой фиолетовый пакет за четырьмя сургучными печатями. Заржецкий сломал сургуч и вытащил хрустящий лист бумаги.
Первые строки заставили его вздрогнуть. Прочитав письмо до конца, консул оглянулся на дверь и быстро пошел к себе в кабинет.
Когда пришли на службу чиновники, они первым делом бросились искать письмо от Горовица. Впервые за последний год от агента корреспонденции не поступило. Решивши, что Горовиц, по-видимому, занемог нервическою горячкой, чиновники расселись по местам и занялись своими делами.
Через час дверь кабинета консула отворилась, и, ни на кого не глядя, Заржецкий быстро прошел через комнату. Вскоре он вернулся и коротко бросил: