- Да.
- Как это вам не страшно в такую темнотищу ходить? Я, изволите ли видеть, никак бы не решился. Иван засмеялся.
- Нет, не смейтесь, - возразил Миротворцев, - я вами истинно восторгаюсь. В такую темень...
- Это что, главное достоинство мое? - спросил Иван.
Миротворцев обернулся на его голос.
- Кто темноты не боится, - сказал он, - тот отчаянный. Это я по брату моему сужу. Он лихой у меня, а вот я как ночью иду, так мне все дьяволы какие-то мерещатся. Между нами-то, ведь я трус отчаянный...
Казаки спали. Верблюды, развьюченные на ночь, целовали землю плюшевыми губами. Тишина была осязаема: даже потрескивание костра казалось грохотом.
Иван принес охапку полыни и бросил ее подле шинели, на которой лежал Миротворцев. Тот зевнул и укрылся с головой клетчатым английским пледом. Спросил:
- Как думаете, сколько нам еще до дома?
- Дней пять, - ответил Иван, - никак не больше.
- Слава богу, а то я затосковал.
Виткевич подбросил в костер полыни, лег рядом с Миротворцевым и уснул. Полковник еще долго ворочался. Удивлялся: "Виткевич в степи себя чувствует как дома на кровати. Чудно... Молодец он все-таки. Истинный молодец!.."
Потом он еще теснее прижался к Ивану и тоже задремал.
Разбудили их гортанные крики и ржанье коней. Миротворцев открыл глаза в один миг с Иваном. Вокруг потухшего костра в серых предрассветных сумерках они увидели несколько десятков всадников. Те рвали уздечки, осаживая взмыленных коней.
- Чего надо?! - вскочив, закричал Миротворцев, и скулы у него набухли грецкими орехами.
Виткевич больно толкнул его в бок, выступил вперед, склонил голову, прижал руки к груди и сказал:
- Салям, всадники, пусть будут благословенны дни вашей жизни, и пусть дневная жара не мешает вам продолжать свой трудный путь...
Миротворцев понял свою ошибку. Улыбнулся и закивал головой. Казаки стояли чуть поодаль, сбившись в одну кучу. Их ружья лежали в стороне, у вьюков. Видно, киргизы уже успели оттащить их.
В середину круга выехал молодой киргиз. Лицо у него подергивалось тиком. Не отвечая на приветствие, он ударил Ивана нагайкой по лицу. Резкая боль пилой прошла по щеке. Из рассеченного уха закапала кровь.
Миротворцев рванулся вперед, ощерился:
- Сволочь, свинья!
Он выхватил из-за пояса пистолет, вскинул к глазу. Секунда - и свершилось бы непоправимое. Иван выбил у него из рук оружие и улыбнулся тому, кто его ударил.
- Однако, уважаемый всадник, ты плохой мусульманин, как я посмотрю, сказал он, - ты бьешь, даже не ответив на приветствие. И ты бьешь меня в своем доме, потому что эти степи - твой дом, а не мой. Я здесь гость, а ты хозяин. В середину выехал киргиз постарше.
- Прости его, - сказал он, - но когда уходит вода, не время приветствовать того, кто ее взял.
- Ты говоришь загадкой, - все так же спокойно продолжал Иван.
- У нас в селенье была вода. Она била из земли много лет. А пять дней назад она ушла, как будто ее и не было. Воды нет, и те посевы, которые мы научились растить совсем недавно, сейчас сохнут. Вчера от нас ушли путники из Индии. Они узнали, что в степях вы, и сказали, что вода пропала из-за вас.
- А ну, Иван Викторыч, - быстро сказал Миротворцев, - переведите им, что я верну воду. Я могу им вернуть воду.
- Шутить сейчас не время, Иван Никодимович.
- Не до шуток, сам вижу.
- Может быть, так договоримся.
- Нет, - уверенно возразил Миротворцев, - сейчас никак не договоримся. Перебьют, да и точка.
- Что он говорит?! - закричал молодой, тот, кто ударил Ивана. - Что он говорит?!
Иван медлил, не зная, стоит ли сказать, что Миротворцев обещал найти воду. Молодой всадник пустил коня на Миротворцева и замахнулся нагайкой.
- Опусти руку, мальчишка! - крикнул Иван. - Не позорь свой народ!
Стало тихо. Все замерли. Потом из толпы всадников кто-то сказал:
- Опусти руку, Селим.
- Мы вернем вам воду, - негромко, спокойно сказал Иван, - сейчас поедем к вам и вернем воду. Всадники зашумели.
- Иван Никодимович, здесь хитрость негожа, - еще раз предупредил Иван.
- Ах, боже мой, - рассерженно ответил Миротворцев, - при чем тут хитрость? Я ж в этих краях землей обзавожусь. Без воды здешняя землица - ничто. Я родниками и ключами специально интересовался. Песок - он зыбуч, видно, ключ себе второй ход нашел неподалеку где-нибудь. Отыщем, не беспокойтесь.
Когда, окруженные киргизами, они тронулись в путь, Виткевич усмехнулся.
- А вы говорили, что трус. Какой же вы трус, Иван Никодимович? Вы человек храбрый.
- Это с перепугу, - весело ответил тот, - да и потом ночь-то кончилась. А я ночи до смерти боюсь, днем все веселей.
На востоке степь алела тысячами ярких костров. Небо синело, уходя все выше и выше к лунной дольке, которая с каждой минутой таяла, превращаясь в воздух. 4
Старейшина племени Абд-Эль Саул - худой, высокий старик с желтыми усами и плешью на левой щеке - оглядел Виткевича и Миротворцева с головы до ног злыми разноцветными глазами. Левый глаз у него был зеленый, словно у кошки, а правый- : йссипя-черный.
Хриплым, высоким голосом он выкрикнул приветствие и, не дожидаясь ответа, спросил:
- Где вода?
Иван улыбнулся. Достал трубку, высек искру, затянулся несколько раз, а уже потом ответил:
- Я буду говорить с тобой словами сказки, ладно? Смысл ее прост, и в нем ты найдешь часть ответа на свой вопрос. Слушай же. Послал орел осу и ласточку узнать, что на земле самое вкусное. Всех оса пережалила, всем боль принесла и решила, что самое вкусное на земле - человек. Друг людей, острокрылая ласточка, выклевала за это осиный язык - сухое, острое жало. И с тех пор оса только жужжит, не в силах вымолвить ни слова. А ласточка, прилетев к орлу, сказала ему так: "Самое вкусное на земле - цветочный мед и вода в горных реках. Но если ты хочешь мяса - жри змей, они злобны, лживы, коварны, и смерть их может огорчить разве только одних неверных".
Виткевич кашлянул и замолчал. Абд-Эль Сауд перестал щуриться, опустил глаза к ногам и чуть заметно улыбнулся. Сначала смех прятался у него где-то в горле, под кадыком, но потом вырвался наружу: старейшина захохотал. Засмеялись и окружавшие его. Только Миротворцев, не понявший ни слова, удивленно смотрел то на Сауда, то на Ивана, то на своих конвоиров.