66160.fb2 Дипломатический агент - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 39

Дипломатический агент - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 39

- Да, это так, - ответил Дост Мухаммед.

- А этот русский понимает и любит наши песни. Больше я ничего не знаю о нем, но и этого хватит, чтобы отвести ему место в душе.

- О львах, помнишь, он говорил о льве и львенке? - спросил эмир рассеянно. - Ты согласен с ним?

- Он честный человек, этот самый русский, он не стесняется переспросить, когда не понимает названия места или зверя. Но о львах у нас разговора пока что не было.

В это время Ибрагим Али, все так же неподвижно стоявший в дверях, сердито обернулся. Замахнулся на кого-то, кто подошел к входу в мастерскую.

Гуль Моманд обиженно поджал губы.

- Если ты слуга воина, так пусть аллах поможет тебе в твоей службе. Но ты у меня в гостях, а я буду плохим мусульманином, если разрешу тебе обидеть того, кто пришел к моему дому. Ну-ка, повернись! Кто там позади тебя?!

Ибрагим Али не сдвинулся с места. Тогда эмир сказал:

- Обернись и посмотри.

Мюрид обернулся. На пороге стоял Иван Виткевич. 6

"Дорогой Песляк!

Целую ночь напролет сижу подле растворенного окна и слушаю, упиваюсь тишиной. Здесь, в Кабуле, она особенная. Город спит настороженно, словно солдат на привале.

А утро! Бог мой, какое здесь утро! Сначала по ущелию, в коем лежит Кабул, начинают летать голуби. На фоне серых скал они кажутся то черными, то темно-синими.

Солнце приходит внезапно. И сразу же картина меняется. Горы делаются серыми, а голуби белыми, словно снег. Настороженность во всем пропадает - на смену ей приходит беспечность и ласковость.

Просыпается Кабул сразу. В час первой молитвы на минареты поднимаются муллы и, воздев к небу руки свои, они обращают к аллаху, великому и всемогущему, звонкие, высокие голоса. Слова их молитв сливаются в одно целое, и звук этот, усиленный горами, делается совсем не похожим на людские голоса. И сразу же после молитвы Кабул начинает шуметь, словно шмель с первым лучом солнца, или ученики в классе после ухода наставника.

На рынок тянутся тележки с горами дынь, гранатов, кавунов, яблок, груш. Бегут наперегонки босоногие мальчонки, запуская в небо, к голубям бумажных змиев. Спешат к реке стиралыцики, ловко умещая на головах своих огромные тюки с бельем и материями всяческими.

Когда открываются городские ворота, в Кабул входят караваны - длинные, как песнь кочевника. Ах, сколько радости, Песляк, для жителей, а особливо мальчишек в приходе каравана из далеких стран!

А в семь утра базар уже шумит так, будто никто из торговцев, а тем более покупателей, вовсе не ложился спать. Все кричат, бранятся, грозно размахивают руками, а в лица всмотрись - у всех улыбка сокрыта веселая... Жизнь без возгласов, без жестов тут немыслима. Торговля идет бойко, весело. Но трудно им из-за купцов-менял, приехавших из других стран, да и потому еще, что товаров своих, афганских, кроме сладостей, сабель да патлюнов - штанов ширины невообразимеишей - нет вообще.

...События, в центре которых оказался здесь я, необычны и интересны, как и все в общем-то в стране этой. Не должно заниматься восхвалением персоны собственной, однако ж не могу не сказать тебе о том, что большой порок юности, упрямством называемый, в зрелые годы приводит к достоинству, которое зовется стойкостью. Юношеское мое упрямство в изучении восточных языков дало мне сейчас великую радость: чувствовать язык афганцев и персов точно так же, как и свой родной.

В первые дни после прибытия при всем самом радушном гостеприимстве; которым здешний народ отличается, я почувствовал кое-где настороженное, если даже не враждебное ко мне, отношение. В этом, бесспорно, заслуга досточтимого Бернса. Услыхал я, будто в беседе Бернс вскользь говорил о том, чего в действительности не было да и не могло быть. Пока слово не сказано - оно узник человека. Сказанное же слово делает человека своим узником. Как только сэр Бернс сказал о том, что Россия - медведь, на задние лапы поднявшийся, готовый под себя все окрест лежащее подмять, и как только слова эти стали мне известными, я посчитал себя вправе опровергнуть сию ложь в беседе с эмиром Дост Мухаммедом. Ложь, надо сказать, лихую, по-английски тонко и к месту закрученную. Но попасть к эмиру оказалось делом отнюдь не легким. Неоднократные предложения Бернса пойти к эмиру вместе с ним я по причинам, тебе понятным, отвергал. Сам же я всякий раз наталкивался на вежливый отказ эмирова адъютанта: то Дост Мухаммед читает бумаги, то гуляет в саду, то занят беседой с друзьями.

Но давеча - хитрая вещь жизнь наша - я при обстоятельствах весьма неожиданных с эмиром встретился. И где бы ты думал? В мастерской оружейного мастера Гуль Моманда, того самого, о котором я отписывал в предыдущем письме к тебе. Придя к нему в гости, я столкнулся с человеком, лицо которого показалось мне чем-то знакомым.

- Это воин, мой приятель, - пояснил Гуль Моманд, - он и твоим другом станет.

- Здравствуй, - сказал воин и пожал мне руку крепко. - Ты откуда? Из каких мест? Судя по костюму, ты с юга?

- Да, - ответил за меня Гуль, - он кандагарец. (Замечу, кстати, что кандагарцы - самые "чистые" афганцы по крови.)

- Разве ты не слышишь этого по выговору? - продолжал Гуль Моманд.

- Да, пожалуй, - согласился его гость, - он говорит, как настоящий кандагарец. А имя твое, - спросил он меня, - столь же благозвучно, сколь и выговор?

- Столь же, - ответил за меня Гуль Моманд.

Мне очень понравилась эта беззаботная игра, и я с радостью стал ее поддерживать. Отчего-то лицо гостя мне показалось похожим на лицо одного купца с базара.

Я спросил его:

- Ты не торгуешь ли, воин?

- Торгую, - ответил тот, - немногим из того, чем мог бы.

- Отчего так?

- Оттого, что неведомо мне, кто товары мои купит.

Я тогда ответил:

- В России, - ты, верно, слышал о такой стране, - там многие бы товары афганские купили.

- Откуда тебе это известно?

- Говорят люди: верь незнакомцу, ему корысти нет обманывать.

Гость посмотрел на Гуль Моманда и спросил:

- Твой кандагарец, случаем, не мулла? Он так хорошо постиг красоту выражения мысли.

- Нет, какой он мулла, - ответил Гуль, - ты же видишь, у него борода стрижена клином, а не палкой.

Воин осмотрел мое лицо с веселой и шутливой внимательностью и согласился с правильностью слов Гуль Моманда.

- Послушай, кандагарец, а как ты думаешь, ангризи хотят торговать с нами? Что я смогу продать им?

- Я недостаточно хорошо знаю купцов из Англии, - ответил я, - но думаю, они не откажутся торговать с тобой. Торгуют же они с Индией.

- С Индией?! - воскликнул мой собеседник. - Такой торговли мне не надо. Козел тоже участвует в торговле шкурой, содранной с него. Разве ангризи торгуют с Индией? Такая торговля и у нас ночью на караванных дорогах случается.

- Ты очень сердит на англичан, - заметил я, - а слова, произнесенные в гневе, не всегда верны.

Воин взял с верстака маленький кинжал, вернее - заготовку кинжала, и, вертя его в руках, задумчиво посматривая на Гуль Моманда, сказал:

- Он не просто умен, Гуль. Он мудр.

- Да, я ошибался, - ответил ему оружейник.

Я почувствовал, как лицо мое стало краснеть от смущения. (Страшный бич мой!) Увидав это, воин мягко улыбнулся и опустил глаза. Я был благодарен ему за это: вообще афганцы люди большого такта и - ежели хочешь - светского воспитания. Мы, правда, привыкли понимать под словом "светский" только одно и одним наделять значением. Это неверно. Думаю, что светским следует считать джентльменское воспитание.

- Послушай, кандагарец, - продолжал купец, - а как говорят в городе о том, что здешний эмир, Дост, неверных англичан принимает, разговоры с ними ведет?