начиная с 1933 года, года первой инаугурации и до 1941 года, когда японцы своим нападением на Пирл-Харбор не оставили Америке альтернативы, был периодом борьбы Рузвельта против большинства в правящем классе. Это большинство считало, что для Америки опасно выходить с новыми попытками самоутверждения, что в результате США будут, как и во время Парижской мирной конференции, отброшены назад, что новые клемансо и ллойд джорджи объединятся против Америки, снова поставят ее на место. Синица в руке ("доктрина Монро") была привлекательнее журавля в небе. В течение первых восьми лет президентства Рузвельт, по существу, лишь готовился осуществлять свои глобальные внешнеполитические намерения. И когда мы смотрим на 30-е годы, на внешнюю политику Соединенных Штатов периода господства в ней изоляционистов, мы видим подспудную, но постоянную и энергичную борьбу президента за то, чтобы забрать бразды правления во внешней политике в свои руки.
Американский конгресс, контролируемый изоляционистами, был одним из двух основных препятствий на пути глобализации американской политики. Вторым препятствием являлась Европа, создавшая своего рода единый фронт против президента Вильсона в 1918 - 1919 годах, а в 30-е годы с подозрением относившаяся к американским попыткам перевести экономическое могущество в политическое. Именно здесь, уже на раннем этапе (осень 1933 года), президент Рузвельт увидел, что, несмотря на взаимное ожесточение и явный раскол, и Германия, и ее противники с неудовольствием относятся к любым попыткам вторжения в европейские дела извне.
Верные помощники Рузвельта во внутренних преобразованиях - сенаторы У. Бора из Айдахо, Б. Каттинг из Нью-Мексико, Л. Фрейзиер и Дж. Най из Северной Дакоты, X. Джонсон из Калифорнии и Р. Лафолет из Висконсина - были категорическими противниками формирования мировой дипломатии. Они боялись вторжения на международную арену, их страшило противодействие мощным европейским державам, они опасались резких внутренних потрясений в США вследствие милитаризации страны. Оппозиция этой группы влиятельных сенаторов надолго блокировала планы президента, уверенного в международном потенциале Америки.
Нужно сказать, что грандиозный экономический кризис, пошатнувший социальные основы США, требовал в эти годы приложения всей энергии президента. Рузвельт был занят прежде всего реализацией своего "нового курса", откладывая активные действия за рубежом на более отдаленную историческую перспективу. В 1933 - 1938 годах Рузвельт не видел реальной возможности вторгнуться в европейскую политику. В самом деле, могла ли Америка с армией в 140 тысяч человек (в год вступления Рузвельта в должность) угрожать, быть арбитром, влиять на паритет в военной сфере? Гигант, потрясенный величайшим из кризисов, прилагал усилия в сфере экономической стабилизации, пытался сгладить социальные противоречия.
Стремясь увеличить расходы на внутренние программы, Рузвельт готов был еще более уменьшить военный бюджет и перенаправить деньги в экономику. На этом пути он столкнулся с начальником штаба армии генералом Макартуром. Это был трудный оппонент. В Белом доме Макартур без обиняков сказал: "Когда мы потерпим поражение в следующей войне и американский парень будет лежать в грязи с вражеским штыком в животе и вражеским сапогом на горле, я хочу, чтобы в своем проклятии он назвал имя не Макартура, а Рузвельта".
Президент побледнел и после паузы закричал: "Вы не должны так разговаривать с президентом!" Макартур был вынужден извиниться и предложить свою отставку. Рузвельт быстро пришел в себя. "Не валяйте дурака, Дуглас". Желая купить расположение строптивого генерала, военный министр Дж. Дерн на следующий день сказал Макартуру: "Вы спасли армию". (Макартур остался верен своей репутации, он не желал видеть себя укрощенным. "Меня стошнило на ступеньках Белого дома", - вспоминал он в мемуарах.)
Мир, в котором Франклин Рузвельт начал с 4 марта 1933 года представлять США, был бурным и быстро меняющимся. Европа еще оставалась средоточием главной военной и промышленной мощи, но ее составные части все более антагонизировали друг друга. Основная угроза европейскому миру с января 1933 года стала исходить от Германии во главе с канцлером Гитлером. Соседи Германии справедливо опасались роста германского могущества. Оборачиваясь к Европе, Рузвельт видел все большее ожесточение Германии, стремящейся к "равенству" в вооружениях со своими соседями. Франция, полная самых мрачных предчувствий, хотела иметь гарантии своей безопасности. Англичане, занятые укреплением внутриимперских связей, требовали общего европейского разоружения (по крайней мере ограничений на те виды оружия, которое они называли наступательным).
К Рузвельту уже весной 1933 года поступала информация, что Германия, превратившаяся из веймарской республики в третий рейх, проявляет намерения встать на путь перевооружения. Закулисные сведения были самым громким образом подтверждены 16 мая 1933 года, когда канцлер Гитлер провозгласил эту цель перед рейхстагом.
В июле 1933 года посол США во Франции У. Буллит сообщал президенту, что французы считают войну в Европе неизбежной, а посол США в Италии Б. Лонг напоминал президенту о главном желании французов - иметь гарантии того, что США придут на помощь Франции в случае германского нападения. Рузвельт воспринимал угрозу агрессии серьезно. После встречи в мае 1933 года с президентом Германского банка Ялмаром Шахтом президент сказал Г. Моргентау, что европейские политики - "банда ублюдков" и что он видит "весьма большую возможность" войны с Германией.
Когда в октябре 1933 года Германия покинула Лигу Наций, США не могли выразить своего отношения к этому шагу на пути внутриевропейского ожесточения. Они, помимо прочего, не могли осуждать первый демонстративный жест нацистской Германии ввиду того, что сами не являлись членом Лиги. В качестве реакции на действия немцев государственный секретарь К. Хэлл телеграфировал американскому наблюдателю в Лиге Наций Н. Дэвису, что в США "широкое возмущение гитлеровским правительством совмещается с единодушным мнением, что мы не должны позволить себе вовлечения в европейское политическое развитие". Эти слова Хэлла можно определить как главную черту американской внешней политики первого пятилетия пребывания Рузвельта у власти. Провал женевских переговоров о разоружении в 1933 году совершенно лишил президента шансов на получение одобрения сената даже в таких, во многом ритуальных, вопросах, как вступление в Мировой суд. Наступила многолетняя пауза.
Главной дипломатической ареной действий Ф. Рузвельта в 30-е годы стала не Европа, а Азия. Напомним, что в марте 1933 года Япония вышла из Лиги Наций и фактически сняла с себя ограничения Вашингтонского договора 1922 года.
Формируя свою политику на Дальнем Востоке, Рузвельт полагался на посла США в Японии Дж. Грю, который учился вместе с ним в Гротоне. Грю относился к президенту несколько скептически, хотя и признавал, что у того "все же есть воспитание". Но уже через год Рузвельт получил у однокашника высшие оценки: "У нас никогда не было президента, который выказывал бы такой непосредственный интерес к дипломатической службе".
А после очередного избрания Рузвельта президентом в 1940 году Грю писал ему: "Вы ведете дела во внешней политике мастерской рукой, и я очень рад, что страна не лишилась вашего ясного видения, решимости и восхитительного мужества".
Еще не приняв присяги, Рузвельт должен был думать о том, какую позицию занять в отношении Японии, вставшей в 1931 году на путь открытой агрессии в Азии. Уже тогда существовали признаки того, что Япония не остановится в применении силы против любой препятствующей ей державы. Дж. Грю сообщал 23 февраля 1933 года, что "большая часть общества и армия под влиянием пропаганды пришли к выводу о неизбежности войны Японии с Соединенными Штатами, либо Японии с Россией, либо с обеими странами сразу". Посол передавал в высшие американские дипломатические инстанции сведения об укреплении и высокой эффективности японской армии и флота, об их самоуверенности. Дж. Грю писал в мае 1933 года: "Япония, возможно, обладает наиболее совершенной, сбалансированной, скоординированной и поэтому наиболее могущественной военной машиной в современном мире... В то же время японские вооруженные силы рассматривают Соединенные Штаты в качестве своего потенциального противника".
Япония окончательно лишилась страха перед вмешательством западных держав и США. В те дни, когда Рузвельт писал свою инаугурационную речь, Квантунская армия направила удар из Маньчжурии на запад и за две недели захватила значительную часть Северного Китая вплоть до Великой китайской стены.
Западные державы реагировали на японские военные успехи своеобразно. Двадцать седьмого февраля 1933 года британский министр иностранных дел Саймон объявил, что его правительство вводит запрет на военные поставки Японии и Китаю. Японии с ее мощной военной промышленностью этот запрет не причинил хлопот, но Китай зависел от военных поставок. Да и в любом случае английские действия обессмысливались тем, что другие страны (в первую очередь США) продолжали торговлю оружием и не собирались следовать английскому примеру. В такой конъюнктуре Лондон 13 марта 1933 года отменил свое недолговечное эмбарго. Этот эпизод привлек внимание к американской торговле оружием - прямому пособничеству агрессору.
Под воздействием обеспокоенных политических кругов в американском сенате был принят законопроект о предоставлении президенту права введения эмбарго на поставки вооружения. Но Рузвельт предпочел не воспользоваться данным ему правом. В мае 1933 года представитель госдепартамента, выступая перед сенатской комиссией по иностранным делам, заявил, что администрация не намерена предпринимать сокращение поставок оружия Японии, если это может привести к японской блокаде китайского побережья. США являлись главным поставщиком дефицитных материалов и стратегического сырья для японской военной промышленности, переживавшей бум с началом агрессии в Китае. Сразу же после вторжения японских войск в северо-восточные провинции Китая поток военно-стратегических материалов из США в Японию возрос во много раз. Несмотря на острое соперничество, представители военно-морского флота США полагали, что "не только позволительно, но и желательно продавать военное снаряжение Японии".
Американский акт об эмбарго на поставки вооружений содержал ту же вопиющую несправедливость, что и краткосрочная мера Англии: правительство могло вводить эмбарго лишь в отношении обеих воюющих сторон. Таким образом, агрессор и его жертва ставились в одинаковое положение, а помощь нужна была прежде всего необеспеченному Китаю.
Взгляды вашингтонского правительства во многом определялись донесениями посла США в Японии Дж. Грю. Двадцать седьмого января 1933 года он пишет в дневнике, что с политической точки зрения оккупация Маньчжурии японцами принесла много преимуществ. Созданное и управляемое японцами на северо-востоке Китая марионеточное государство Маньчжоу-Го будет служить бастионом на пути большевизма. (Через три дня с той же задачей "на пути большевизма" в Германии встал Гитлер.)
После бесед с китайским послом и интенсивной переписки с послом Грю чиновник дальневосточного отдела госдепартамента С. Хорнбек направил государственному секретарю в мае 1933 года серию меморандумов, главной идеей которых было предложение дать японской военной агрессии "исчерпать себя". С. Хорнбек предлагал предоставить Японии полную свободу действий с тем, чтобы "отчетливо знать ее намерения". Это был пик политики попустительства. Но аргументы американского дипломата встретили понимающий прием в высших правительственных кругах, дошли до президента. В Вашингтоне хотели знать, куда направится острие японской агрессии. В результате США ни малейшим образом не отреагировали на японскую весеннюю кампанию 1933 года в Китае. В мае посол Грю писал в японской "Джапан таймс": "Мы должны бороться за продолжение существования дружеских отношений между Японией и Соединенными Штатами... Судьба грядущей эры Тихого океана лежит в наших руках".
Со своей стороны японская дипломатия пыталась после захвата Маньчжурии улучшить отношения с США. Посол Сайто объяснял американцам, что целью Японии в Маньчжурии является восстановление закона и порядка. На страницах влиятельнейшего американского журнала "Форин афферс" премьер-министр Вакацуки доказывал, что материковая экспансия - историческая судьба Японии. Он "не видел" причин для американского противодействия естественному процессу "сближения" Японии и Маньчжурии, представляющему для Японии вопрос жизни и смерти. Но чаще всего в эти годы японцы использовали аргумент о "доктрине Монро" для Азии, по аналогии с практикой американцев в Западном полушарии. "Мир будет поделен, - писал один из влиятельных японских идеологов, - на три зоны влияния - американскую, европейскую и азиатскую доктрины Монро".
Такой передел мира не устраивал Рузвельта. Он в конечном счете отреагировал на японскую экспансию действиями на двух направлениях. Во-первых, он увеличил Тихоокеанский флот США, во-вторых, он встал на путь сближения с СССР, как потенциальным союзником в деле нейтрализации японской агрессии (и возникающей нацистской угрозы в Европе).
В июне 1933 года президент запросил 238 миллионов долларов для строительства тридцати двух кораблей водоизмещением 120 тысяч тонн. Это была самая большая программа военно-морского строительства с 1916 года. В начале 1934 года согласно закону Винсона - Трамбела США вышли за пределы тоннажа, обусловленного Вашингтонской конференцией 1922 года и Лондонским морским договором 1930 года.
Действия в направлении нормализации отношений с СССР стали важнейшей дипломатической акцией первых лет пребывания Рузвельта в Белом доме. В отличие от своих республиканских предшественников Рузвельт решил покончить с несуразицей американской политики последних десятилетий, признать величайшую страну - Советский Союз.
Впрочем, он действовал осторожно. Ему было необходимо заранее определить, не вызовет ли признание этого дальневосточного государства разногласий в правящем классе США. С первых шагов на политической арене он знал, что для эффективной политики за рубежом необходимо согласие внутри. Для крупномасштабных, амбициозных планов, которые были у Рузвельта, ему требовалась гарантия того, что энергичные меры, порывающие с традицией, не расколют внутренний фронт. Пример Вильсона, приведшего к фиаско первую попытку США утвердиться в качестве лидера западного мира, стоял перед его глазами: Вильсон не сумел выковать единства дома. Рузвельт страшился повтора, отсюда его осторожность.
Вначале следовало показать публике, что вопрос о Советской России лишь рассматривается и не решен окончательно. Втайне от общественности Рузвельт попросил сенатора Свенсона, члена комиссии по иностранным делам, начать дискуссию о смысле непризнания крупнейшей мировой державы, о том, что США теряют, не имея контактов с СССР и что они могли бы приобрести, имея такие контакты. Реакция на дискуссию позволяла судить, как воспринимают проблему бизнес, средства массовой информации, правительственные чиновники, интеллигенция и прочие группы населения. Лишь к апрелю 1933 года стало ясно, что значительная часть правящей элиты склоняется в пользу признания. Об этом говорил опрос 329 национально известных американцев, меморандум восточноевропейского отдела госдепартамента, обзор редакционных статей крупнейших газет, массовая (шестьсот семьдесят три тысячи подписей) петиция избирателей штата Массачусетс.
Но еще важнее для Рузвельта было определить, что станет означать признание СССР для того расклада международных сил, который он наследовал в 1933 году. В Германии к власти пришли нацисты, открыто отрицавшие законность Версальского договора. В Японии милитаризм взял верх над буржуазной демократией и бросился на свою первую жертву - Китай. В обоих случаях, грозящих детонированием в других регионах, Советский Союз мог бы явиться прочной основой сопротивления агрессивной ломке мирового порядка ведь и нацистская Германия и милитаристская Япония непосредственно ему угрожали.
Рузвельт всегда ценил информацию из первых рук. По просьбе президента его друг Ф. Франкфуртер, знаменитость из Гарвардской школы законоведения, наладил контакт с советскими представителями в США. Президент затребовал информацию от аккредитованных при Белом доме журналистов. В Белый дом без излишней огласки прибыл полковник X. Купер, получивший высшие советские ордена за участие в строительстве Днепрогэса.
Какие цели преследовал президент Рузвельт, встав на путь признания СССР? С одной стороны, он хотел открыть рынок этой страны для американской промышленности - бизнес оказывал определенное давление в этом направлении. С другой стороны - и это для международных позиций США было более важно он желал получить союзника в условиях резко ухудшавшихся отношений с Японией. Но эту линию своей политики американцы проводили тайно. СССР также стремился к дипломатическому сближению с США в свете прямой угрозы, возникшей с агрессией Японии в Азии, начатой в 1931 году. Но государственный департамент посчитал необходимым специально указать японцам, что дипломатическое признание Советского Союза не следует рассматривать как антияпонский шаг.
"До начала второй мировой войны Соединенные Штаты никогда не отклонялись от этой линии. Дважды в течение двух лет, в 1934 и 1937 году, американские официальные лица отвергали советские предложения о выработке совместной политики в отношении Японии и нацистской Германии", - пишет американский исследователь.
Ключевой фигурой в процессе улучшения отношений с СССР с американской стороны стал руководитель Организации фермерского кредита, а затем министр финансов Г. Моргентау. Рузвельт впервые встретил его в 1915 году, когда стремился укрепить свое влияние в среде демократической партии Нью-Йорка. Моргентау был выходцем из богатой еврейской семьи, эмигрировавшей из Германии. Это был высокий, тяжеловесный, неуклюжий человек. Его семья уже пробилась в истеблишмент. Отец Генри Моргентау служил при президенте Вильсоне послом США в Турции. Моргентау были соседями Рузвельта в штате Нью-Йорк и оказали ему политическую поддержку с самого раннего периода.
Именно Г. Моргентау и У. Буллиту, знакомым с его намерениями, поручил Рузвельт в октябре 1933 года войти в контакт с представлявшим интересы СССР в США Б. Сквйрским. Моргентау пригласил Сквирского в свой оффис и, согласно указаниям президента, объявил, что "через пять минут явится Буллит из государственного департамента и покажет вам неподписанный текст. Лицо Сквирского осветилось широкой улыбкой. Буллит появился на той стадии, которую обозначил ему президент, он сел и сказал Сквирскому: "В моей руке неподписанный документ. Его можно превратить в приглашение вашей стране послать сюда представителей, чтобы обсудить отношения между нашими странами. Мы хотели бы, чтобы вы телеграфировали содержание этого документа вашим самым секретным шифром и хотели бы узнать, приемлемо ли его содержание вашим людям... Если оно будет приемлемо, президент подпишет этот документ. Если его содержание будет неприемлемо, вы дадите мне слово чести, что этот документ никогда не станет достоянием гласности".
Рузвельт внимательно следил за настроением прессы. Государственный департамент сделал обзор трехсот газет за месячный период. Общественная организация - Американский фонд сделала обзор 1139 газет и, по ее данным, 63 процента из них выступали за дипломатическое признание СССР. В среде правительства против признания выступали государственный секретарь К. Хэлл и министр почт Дж. Ферли - их взгляды отражали оппозицию религиозных организаций.
Переговоры между народным комиссаром иностранных дел М. Литвиновым и американскими руководителями проходили в период между 8 и 16 ноября 1933 года. Решающей была встреча народного комиссара с президентом 10 ноября 1933 года. Утром состоялась часовая встреча, вечером два политика беседовали три часа, договорившись называть друг друга по имени. Обсуждались вопросы религиозной свободы, долгов и многое другое. Главное же было то, как СССР и США рассматривали свои позиции в свете возникновения в мире мощных сил, готовых к жестким решениям. Договоренность о восстановлении дипломатических отношений была обнародована 17 ноября 1933 года.
Первый посол США в СССР У. Буллит являлся необычной фигурой в среде дипломатов, рекрутированных Рузвельтом. Это был человек крайностей, довольно легко меняющий взгляды, амбициозный и подозрительный. В феврале марте 1919 года он вел переговоры с Лениным и полагал, что выработал основу новых взаимоотношений двух стран, но его выводы были отвергнуты президентом Вильсоном, что и послужило причиной ухода Буллита с дипломатического поприща. Из близкого сотрудника Вильсона Буллит быстро превратился в его активного политического противника. Рузвельт дал ему второй шанс проявить себя в дипломатии на "русском фронте".
Первые послания Буллита из Москвы в 1933 - 1934 годах говорят о советских руководителях как об "интеллигентных, софистичных, энергичных" людях, которых нельзя "убедить терять свое время с обычным дипломатом". Их восхищают только те, "кто демонстрирует первоклассный ум и широкий масштаб как личность. К примеру, они восхищаются молодым Кеннаном, прибывшим со мной". Сталин дал Буллиту гарантии безусловной доступности: "Дайте мне знать, и мы тотчас же встретимся". К слову сказать, Сталин произвел на Буллита впечатление "выносливого цыгана с прошлым и эмоциями, недоступными моему пониманию". Думается, что определенное сближение и взаимопонимание длились до тех пор, пока Рузвельт ощущал необходимость в СССР как противовесе Японии на Дальнем Востоке. В середине 30-х годов Вашингтон приходит к выводу, что с Японией он найдет модус вивенди в двусторонних контактах. Это ослабило притягательность активной американской политики на советском направлении.
Склонность Буллита к крутым поворотам проявилась наглядным образом и в данном случае. Охлаждение собственного правительства как причину ухудшения климата в двусторонних отношениях он не принимал. В то же время им чрезвычайно преувеличивалась значимость таких акций, как приглашение на VII конгресс Коминтерна делегации американской компартии "без согласования с ним" (!). Теперь, спустя всего год после очевидного улучшения отношений, он требовал их разрыва. Американский посол поощрял журналистов писать антисоветские статьи и постоянно говорил о том, что его миссия в Москве потеряла смысл. В середине 1936 года он принял предложение Рузвельта стать послом США во Франции. С этих пор он был энергичным противником улучшения советско-американских отношений: "Проблема контактов с правительством Советского Союза является частью проблемы отношения к коммунизму как воинственной вере, направленной на мировую революцию и "ликвидацию" (то есть убийство) всех в нее не верующих".
Буллит стал склоняться к мысли, что задачей США в Европе должно быть "поощрение примирения между Францией и Германией". Буллит еще появится в этой истории, и, пожалуй, самым важным периодом его воздействия на Рузвельта будут 1943 - 1944 годы, когда Рузвельт размышлял о послевоенном мировом порядке и роли в нем советско-американских отношений.
Рузвельт заменил Буллита в Москве человеком, который поддерживал его в политической жизни США со времен первой мировой войны - богатым висконсинским адвокатом, немало послужившим на федеральных постах - Дж. Дэвисом. Он прибыл в СССР в начале 1937 года. Дэвиса довольно часто рисуют уникальной наивностью, поверившей в аутентичность процессов 1937 года. Меньше обращается внимание на то, что анализ процессов не был его главной задачей. Рузвельт послал его с другой целью, более прагматической - "не передавать правительству аккуратную информацию, а завоевать доверие Сталина". И Дэвис не видел особой опасности в Коминтерне. Он полагал, что, переходя к строительству социализма в одной стране, Сталин не будет представлять никакой угрозы Америке. Он определенно антагонизировал штат американского посольства в Москве, настроенного на лад идеологической борьбы, но имел доверие президента, что в данном случае наиболее существенно. Дэвис предпочитал не совещаться с аналитиками в закрытых кабинетах, а давать пространные интервью в газетах, благожелательно освещая политику советского руководства и становясь персоной грата в ее глазах. Рузвельту было важно в период второго этапа японской агрессии против Китая (в 1937 году) наладить канал связей со страной, также ощущавшей опасность, исходившую от Японии.
Нужно сказать, что во второй половине тридцатых годов в Вашингтоне интересовались Советским Союзом прежде всего как фактором в тихоокеанском раскладе сил. Что касалось граничащей с СССР Восточной Европы, то именно в это время один из ведущих чиновников госдепартамента - А. Лейн утверждал, что "восточноевропейский регион является наименее важным регионом в мире, с точки зрения интересов США". Это высказывание особенно любопытно в свете дебатов, развернувшихся в США после 1945 года. Заместивший Дж. Дэвиса на посту посла США в Москве Л. Стейнхард писал о советском руководстве в 1940 году: "Они являются реалистами, если в этом мире вообще есть реалисты".
Среди американской элиты выделялись два подхода к объяснению советской внешней политики. Убедительно противопоставляет их американский историк Д. Йергин. Сторонники первого подхода исходили из того, что Советский Союз, как лидер революционного движения в мире, отвергал (открыто или тайно) возможность мирного сосуществования с капитализмом, был привержен неукротимой идеологической борьбе и руководствовался мессианским стремлением к мировому могуществу. Такой подход Д. Йергин называет "рижской аксиомой". Принять эту аксиому означало коренным образом усомниться в возможности дипломатического урегулирования отношений с Советским Союзом. "Рижская аксиома" идейно объясняла предвоенную враждебность СССР и США и готовила "холодную войну".
"Рижской" она называется потому, что для более детального знакомства с советской практикой и оценки внешнеполитического курса СССР государственный департамент в 20 - 30-е годы полагался на американскую миссию в Риге, столице буржуазной Латвии. Именно в этой миссии осуществлялись главные аналитические проекты, касающиеся проблем выработки американской политики в отношении Советского Союза. Именно из этой миссии исходили постоянные предупреждения в отношении "советской угрозы". Они направлялись в русский отдел государственного департамента (существовал до 1929 года, затем был введен в состав восточноевропейского отдела). Начальник этого отдела Р. Келли непосредственно контролировал работу русской секции посольства в Риге. Он выдвинул и протежировал плеяду молодых советологов, среди которых выделялись Дж. Кеннан и Ч. Болен (будущие послы США в СССР). Когорта этих деятелей полагала, что союз Америки с СССР исключен при любых обстоятельствах. (Кеннан: "Никогда - ни в то время, ни в любое другое - я не рассматривал Советский Союз как подходящего союзника и партнера, действительного или потенциального, для моей страны".)
После нападения Германии на СССР "рижская аксиома, - как пишет Д. Йергин, - претерпела потерю убедительности. В советско-американских отношениях началась новая фаза, которая привела к опыту, радикально отличающемуся от опыта советского подразделения государственного департамента в межвоенные годы. Новое представление, основанное на новых предпосылках, вышло на первый план. К тому же был создан механизм решения политических проблем в обход государственного департамента".
Рузвельт придерживался другого подхода, который отчетливее всего проявился позднее, в Ялте, и может быть назван "ялтинской аксиомой". В ее основе лежало убеждение, что роль идеологии определенно завышена, что СССР ведет себя как традиционная великая держава, стремящаяся действовать в рамках системы международных отношений, а не за ее пределами. Рузвельт, при всех колебаниях, стоял именно на этой позиции. Он не считал, что СССР представляет собой непосредственную опасность для США. Более того, Советский Союз противостоял реальным противникам Америки и в Европе, и в Азии. "Неприсутствующие" в Европе Соединенные Штаты смотрели в середине 30-х годов более внимательно на азиатскую арену. Американское посольство регулярно, через каждые две недели, сообщало в Вашингтон о состоянии японо-советских отношений. Иногда американские дипломаты демонстрировали неумеренный алармизм. Посольство, в частности, предсказывало нападение Японии на СССР в 1935 году, когда японская армия завершит свою модернизацию. По мнению посольства, японцы не станут откладывать начало военных действий на более поздний период, так как всякая отсрочка будет на руку Советскому Союзу, энергично осуществляющему свою оборонительную программу на Дальнем Востоке.
В то же время американский посол в Китае Джонсон писал в донесениях государственному секретарю, что ближняя цель японцев - создание особого режима в Северном Китае, номинально находящегося под главенством Нанкина, но управляемого ставленниками японцев. Конечная цель - "распространение контроля над Китаем, уничтожение всякой эффективной военной оппозиции в Китае, создание благоприятных для Японии условий эксплуатации азиатского материка". Коллега Джонсона в Токио посол Грю определил перспективу японского нажима как направленную на создание "огромной империи, состоящей из Маньчжурии и Северного Китая" под контролем Японии.
По мере приближения Лондонской конференции 1935 года по морским вооружениям становилось все более ясным, что японская сторона отвергает прежнее соотношение в основных классах флотов США, Англии и Японии. Японский посол в Вашингтоне уже открыто говорил, что ему не кажется справедливым это соотношение, что в ушах японцев оно звучит как "Роллс-Ройс - Роллс-Ройс - Форд". Быть скромным "Фордом" на фоне двух мощных "Роллс-Ройсов" Япония не желала. На открывшейся в Лондоне в конце 1935 года конференции Соединенные Штаты должны были решить для себя вопрос, согласны ли они на паритет с Японией. Последняя уклонилась от обсуждения вопроса, предоставив американским дипломатам "агонизировать" в одиночестве. Новый договор, подписанный в марте 1936 года Англией, США и Францией, имел мало смысла - это соглашение никак не ограничивало Японию и Италию. Япония заявила о том, что не подчиняется прежним договорным ограничениям. И когда японцы ушли с конференции, а англичане объявили о расширении военно-морского строительства, президент Рузвельт потребовал реализации самой большой для американской истории мирного времени военно-морской программы (предложено было построить, в частности, два новых линкора).
В то же время наличие возражений и у Англии, и у Японии оживляло перспективы возобновления англо-японского договора. Против этого в Вашингтоне готовы были сражаться всеми доступными средствами. В ноябре 1934 года Рузвельт приказал своему представителю Н. Дэвису "донести до сознания английских политиков мысль, что если Великобритания предпочтет сотрудничеству с нами сотрудничество с Японией, я буду вынужден в интересах американской безопасности повлиять на общественное мнение в Канаде, Австралии, Новой Зеландии и Южной Африке, решительно подводя эти доминионы к пониманию того, что их будущая безопасность связана с нами, с Соединенными Штатами". Столь страшная перспектива возымела действие, и Англия пошла на попятную. В конце концов у нее имелась общая с США заинтересованность не допускать "излишнего" усиления Японии на Дальнем Востоке.
В тот самый исторический момент, когда агрессор начал развертывать свои силы на азиатском континенте, Рузвельт пришел к выводу, что конфликт с Японией слишком дорогостоящ, цели неопределенны, цена неприемлема. Вашингтон вооружился политикой нейтралитета в качестве главенствующего подхода к Японии в середине и второй половине 30-х годов.
"Принятие законов о нейтралитете в тридцатые годы было менее всего выражением внутренних побуждений президента, это был результат реалистической калькуляции того, что он мог достичь в стране и за рубежом", - пишет Р. Даллек.