Мне показалось, что эта речь не произвела на женщин особого впечатления, но тут подошли двое мужчин, живущих по соседству: они услышали шум и, так как оба знали моего брата и были многим обязаны его семье, пришли ко мне на выручку. Жили они, как я уже сказал, по соседству и тут же признали трех из женщин и сообщили мне их имена и адреса; и оказалось, что те сообщили мне ранее правильные сведения.
Эти двое мужчин заслуживают дальнейшего упоминания. Одного из них звали Джон Хейуорд - того, что был помощником церковного сторожа в приходе Сент-Стивен, Коулмен-стрит {174}. В обязанности помощника в то время входило копать могилы и хоронить усопших. Человек этот самолично нес или помогал нести к могилам всех умерших в этом обширном приходе, пока хоронили по всем правилам; а когда правила эти были отменены, ходил с колокольчиком и погребальной телегой, забирая трупы у домов, причем многих приходилось самому вытаскивать на улицу, а то и тащить их до телеги, так как в этом приходе было - да и сейчас еще осталось, как нигде в Лондоне, - множество узеньких и длинных аллей и проулков, куда никакая телега не могла проехать; и сейчас еще существуют эти местечки - такие как Уайтс-Элли, Кросс-Ки-Корт, Суон-Элли, Белл-Элли, Уайт-Хорс-Элли {175} и многие другие. Туда заходили с тачкой, клали на нее трупы и тащили к телегам; все это он проделывал ежедневно и ни разу не заразился; он прожил еще двадцать лет после окончания мора. А жена его работала сиделкой и ухаживала за многими из тех, кто умер в этом приходе, так как благодаря ее порядочности и честности ее часто рекомендовали приходские власти, и она тоже не заразилась.
И никаких особых средств предохранения от заразы он не применял, только курил и держал во рту чеснок и руту. Все это мне известно от него самого.
А лекарство его жены заключалось в том, что она мыла голову уксусом и сбрызгивала им шаль на голове, так чтобы она все время была влажной; а если от тех, за кем она ухаживала, исходил особо зловонный запах, она все время вдыхала уксус, сбрызгивала им себе голову и держала у рта платок, смоченный уксусом.
Надо признать, что, хотя чума особенно свирепствовала среди бедняков, они как раз являли особую отвагу и бесстрашие, нанимаясь на работу с какой-то звериной смелостью; я назвал ее так, потому что она была основана не на религиозном чувстве и не на осмотрительности; они не прибегали к каким-либо предосторожностям и хватались за любой заработок, с каким бы риском он ни был сопряжен, - будь то уход за больными, слежка за запертыми домами, перевозка заболевших в чумной барак или - самое страшное - перевозка трупов на кладбище.
Именно при Джоне Хейуорде, на его участке, произошла та история с волынщиком {176}, которая тогда всех сильно позабавила; и Джон уверял, что все это правда. Говорили, что волынщик был слепым, но Джон сказал, что все это враки: просто он был безграмотным жалким бедняком, который часов в 10 вечера обходил дома, играя на волынке; его обычно пускали в кабаки, где его знали, давали выпить и закусить, а иногда и монетки бросали; а он за это играл на волынке, пел и своими глупыми речами потешал народ; так он и жил. Но теперь, как я уже говорил, настали плохие времена для подобного рода развлечений, однако бедняга продолжал слоняться по-прежнему, но почти умирал с голоду; и когда кто-нибудь спрашивал, как он поживает, отвечал обычно, что погребальная телега еще не увезла его, но обещалась приехать за ним на следующей неделе.
Однажды ночью бедняга - то ли ему кто-то поднес лишнего (Джон Хейуорд сказал, что напился он не в частном доме, а в кабаке на Коулмен-стрит, где его угостили лучше обычного), то ли еще почему - только, повторяю, бедняга с отвычки, ведь долгое время он жил впроголодь, крепко заснул у ларька возле Лондонской стены неподалеку от Крипплгейтских ворот; и как раз рядом с ним люди из углового дома, заслышав колокольчик погребальной телеги, положили тело человека, скончавшегося от чумы, считая, что и он тоже мертвец, принесенный кем-то из соседей.
Когда Джон Хейуорд подъехал со своим колокольчиком и телегой и нашел два тела, лежащих у ларька, то их подняли обычными приспособлениями и бросили в телегу; и все это время волынщик крепко спал.
Оттуда они поехали по другим улицам, подбирая трупы, покуда, как сказал мне честный Джон, они чуть не похоронили волынщика заживо, прямо в телеге; однако за все его время он так и не проснулся; наконец, телега приехала к тому месту, где тела предавали земле; было это, насколько помню, около Маунт-Милл; {177} но там телега какое-то время ждала, пока все не будет готово принять ее горестный груз; так вот, как только телега встала, парень проснулся, с трудом высвободил немного голову из-под трупов и, приподнявшись в телеге, заорал:
- Эй! Где это я?
Это страшно напугало помощника сторожа, но немного погодя он пришел в себя и воскликнул:
- Господи, спаси и помилуй! В телеге кто-то живой!
Тогда беднягу спросили:
- Ты кто будешь?
И парень ответил:
- Я бедный волынщик. Куда я попал?
- Куда ты попал? - переспросил Хейуорд. - Ты попал в погребальную телегу, и мы сейчас тебя похороним.
- Но ведь я вроде не помер? - спросил волынщик, и это всех слегка развеселило, хотя поначалу они были очень напуганы. Так что они помогли бедняге выбраться, и тот пошел своей дорогой.
Надо заметить, что погребальные телеги в городе не были закреплены за определенным приходом; и одна телега могла обслуживать несколько приходов, в зависимости от количества трупов; и увозили их не обязательно на соответствующее приходское кладбище; многие трупы из Сити за неимением места вывозили за город.
Я уже говорил о страхе и удивлении, которые вселял в людей этот мор. Теперь же хочу сделать несколько серьезных замечаний нравственного характера. Уверен, что никогда еще город - во всяком случае столь огромный город - не оказывался до такой степени не подготовленным к этому ужасному испытанию, будь то светские власти или духовенство. Как будто не было предупреждения, предчувствия, ожидания; соответственно и не было сделано в городе ни малейшего запаса провизии для общественных нужд. Например, лорд-мэр и шерифы не сделали запасов провизии для тех нужд, которые можно было предвидеть. Они не предприняли никаких мер, чтобы облегчить положение бедняков {178}. У жителей города не было складов зерна и муки для поддержания бедняков, которые - будь у них эти склады, как в подобных случаях делалось за границей, - облегчили бы положение многих несчастных семейств, доведенных теперь до отчаяния.
О состоянии финансов в городе могу сказать немногое. Поговаривали, будто Лондонское казначейство было баснословно богато, и это подтверждается огромными суммами, полученными от него год спустя на восстановление общественных зданий, пострадавших от лондонского пожара, а также на новые строительные работы; в первом случае я имею в виду прежде всего Гилдхолл {179}, Блэкуэллхолл, частично Леденхолл {180}, половину Биржи {181}, Сешн-хаус, Бухгалтерию, тюрьмы Ладгейт {182} и Ньюгейт {183}, верфи, лестницы, пристани и многое другое - все то, что было сожжено и попорчено во время Великого лондонского пожара, случившегося через год после чумы; во втором - Монумент {184}, Флитскую канавку {185} с ее мостами, Вифлеемский госпиталь, или Бедлам {186}, и т. д. Но, возможно, распределители городских кредитов в те времена больше совестились брать сиротские деньги на благотворительность для доведенных до крайности людей, чем распределители последующих лет - на украшение города и восстановление зданий; несмотря на то, что в первом случае пострадавшие могли бы считать свои деньги лучше потраченными и общественное мнение было бы меньше склонно к упрекам и возмущению.
Надо сказать, что уехавшие горожане, хоть они и бежали в провинцию в поисках спасения, однако очень радели о благополучии тех, кто оставался в столице; они не преминули внести щедрые пожертвования на облегчение участи бедняков, большие суммы были собраны также в торговых городах по всей стране, вплоть до самых отдаленных ее уголков; и я также слышал, что титулованное дворянство и джентри со всей Англии, учтя плачевное состояние столицы, послали крупные суммы лорд-мэру и магистрату на бедняков. Король также, мне говорили, распорядился еженедельно выдавать тысячу фунтов {187} с тем, чтобы она делилась на четыре части: одна часть - на Сити и слободы Вестминстера, другая - на обитателей Саутуэрка, третья - на слободы и часть Сити (исключая ту, что находится за стенами), а четвертая - на пригороды в графстве Миддлсекс, а также восточной и северной частям Сити. Но обо всем этом я знаю только с чужих слов.
Точно же могу сказать, что большая часть бедных семейств, жившая ранее плодами собственного труда или розничной торговлей, существовала теперь на пожертвования, и если бы значительные суммы денег не отпускались на нужды благотворительности добросердечными христианами, город никогда бы не смог прокормить своих бедняков. Несомненно, велся учет этих пожертвований и их распределения магистратом. Но так как многие чиновники, занимавшиеся распределением, умерли во время мора, а большинство отчетов погибло из-за Великого лондонского пожара, приключившегося через год после чумы, в огне которого погибли даже дела казначейства, то мне так и не удалось получить точных данных, хоть я и очень хотел их увидеть.
Эти сведения могли бы оказаться весьма полезны, если бы, сохрани Господь, нас вновь постигло подобное испытание; я хочу сказать, что, благодаря заботам лорд-мэра и олдерменов, еженедельно распределявших огромные денежные суммы для облегчения участи бедняков, множество людей, которые иначе погибли бы, были спасены и остались в живых. И здесь разрешите привести краткий очерк положения бедняков в то время с изложением соображений, что можно из него извлечь, так чтобы в дальнейшем знать, какие меры принимать, если город постигнет подобное несчастье.
Еще в самом начале мора - когда уже стало ясно, что весь город подвергнется испытанию, и когда, как я уже говорил, все, кто имел друзей или поместья в сельской местности, покинули столицу вместе с семьями, так что можно было подумать, будто все жители устремились к городским воротам и вскоре никого не останется в Лондоне, - любая торговля, не связанная с обеспечением населения самым необходимым, была полностью приостановлена. Это столь животрепещущий вопрос, так тесно связанный с реальным положением людей, что в обсуждении его нельзя оказаться слишком дотошным; поэтому я и разделил на несколько групп людей, которые непосредственно пострадали от приостановки торговли.
1. Все ремесленники, особенно те, что занимались отделкой и другими украшениями платья, белья и мебели, например изготовители лент, ткачи и плетельщики кружев из золотых и серебряных нитей, вышивальщики золотом и серебром, портные, продавцы галантерейных товаров, сапожники, шляпники и перчаточники; а также драпировщики, столяры, краснодеревщики, стекольщики, как и вся торговля, связанная с этими профессиями; так что владельцы, лавочек, занимающиеся такого рода торговлей, позакрывали их и распустили подручных - работников и подмастерьев.
2. Прекратилась вся торговля, связанная с судоходством, так как лишь немногие корабли отваживались подняться вверх по реке и совсем никто не спускался вниз; таким образом, все чиновники таможен, как и лодочники, перевозчики, носильщики и все те бедняги, чей приработок был связан с речной торговлей, тут же остались без работы.
3. Все торговцы, которые были связаны со строительством или ремонтом домов, остались без работы, так как в городе, где тысячи домов стояли бесхозными, никто и не помышлял о строительстве; так что уже хотя бы по этой причине все строительные рабочие - кирпичники, каменщики, плотники, столяры, штукатуры, маляры, стекольщики, кузнецы, паяльщики и все их подручные остались без работы.
4. Вся навигация была приостановлена. Корабли не сновали туда-сюда, как раньше, и все моряки остались без работы, причем многие из них в самом отчаянном положении; и к морякам следует еще присоединить самых разных ремесленников и торговцев, связанных со строительством и снаряжением кораблей, таких как корабельные плотники, конопатчики, плетельщики канатов, бочары, изготовители парусов, якорей, шкивов и талей, резчики, оружейные мастера, судовые поставщики и тому подобные. Хозяин дела мог, возможно, прожить на свои сбережения, но торговцы полностью прекратили работу и были вынуждены уволить своих подручных. Добавьте к этому, что на реке совсем не стало лодок и большинство лодочников и матросов с лихтеров, а также строители лодок и лихтеров остались без работы.
5. Все семьи, независимо от того, уезжали они из города или оставались, старались максимально урезать свои расходы; так что несметное число грумов, лакеев, сторожей, поденщиков, счетоводов в купеческих семьях и прочих, а особенно горничных, было уволено и оказалось без друзей, без работы, жилья и какой-либо помощи; и эта категория людей оказалась в особенно бедственном положении.
Я мог бы рассказать обо всем этом еще подробнее, но достаточно будет отметить в целом, что торговля, как и прием людей на работу, прекратилась; не было торговли, а значит, не было и хлеба для бедняков; поначалу жалко было слышать их вопли, хотя распределение благотворительной помощи значительно облегчало испытываемые ими бедствия. Многие бедняки разбрелись по другим графствам, но тысячи оставались в Лондоне, пока их не выгнало из домов отчаяние; многих смерть настигла в дороге - они оказались всего лишь посланцами смерти; другие же, неся в себе заразу, распространили ее в самые отдаленные уголки страны.
Многие оказались жертвами отчаяния, о чем я уже говорил, и вскоре погибли. Можно сказать, что умерли они не от самой болезни, но от ее следствий, а именно: от голода, отчаяния и крайней нужды; у них не было ни крова над головой, ни денег, ни друзей, ни работы, ни возможности одолжить у кого-либо деньги; ведь многие из них не имели, что называется, постоянного вида на жительство и не могли обращаться в приходы; все, что они могли, это просить о помощи магистрат, и помощь эта (надо отдать магистрату должное), если она была признана необходимой, распределялась внимательно и добросовестно; так что те, кто оставался, не испытывали таких нужды и лишений, как те, что уходили из города.
Пусть любой, кто хоть сколько-то представляет, какое множество народа добывает собственными руками хлеб свой насущный - будь то ремесло или просто поденщина, - повторяю, пусть любой представит себе бедственное положение города, если внезапно все эти люди лишатся работы; труд их станет не нужен, а жалованье получать будет не за что.
А именно так в то время у нас и получилось; и если бы не огромные суммы пожертвований благородных людей как внутри страны, так и за ее пределами, мэру и шерифам не удалось бы поддерживать общественное спокойствие. Понимали они и то, что отчаяние может подтолкнуть людей к беспорядкам и подстрекнуть их вламываться в дома богачей и грабить рынки с провизией; а в этом случае селяне, смело и помногу привозившие в город продукты, были бы напуганы, прекратили бы свои поездки, и горожан ожидал бы неминуемый голод.
Но лорд-мэр, Совет олдерменов в Сити и мировые судьи в пригородах вели себя так осмотрительно, озаботились получить столько денег со всех концов страны, что им удавалось сохранять спокойствие среди бедняков и облегчать их положение насколько возможно.
Помимо этого были еще две причины, препятствовавшие бесчинствам толпы. Во-первых, то, что даже богачи не сделали у себя дома больших запасов провизии, как им следовало бы: ведь, будь они достаточно умны, чтобы так поступить и запереться в собственных домах, как и сделали некоторые, они бы гораздо менее пострадали. Но факт остается фактом, что они этого не сделали, так что толпа не нашла бы запасов провизии, вломись она в их дома, а она подчас была к этому очень близка. Но если бы дошло до крайности, то и всему городу пришел бы конец; ведь не было регулярной армии, чтобы противостоять толпе, не собрали бы и наемных отрядов для защиты столицы, потому что не осталось мужчин, способных носить оружие.
Но предусмотрительность лорд-мэра и тех членов магистрата, которые еще исполняли свои обязанности (потому что даже некоторые из олдерменов умерли, а другие уехали), предотвратила это; причем поступали они самым деликатным и доброжелательным образом: первым делом облегчая деньгами участь самых нуждающихся, других же обеспечивая работой, прежде всего в качестве сторожей при запертых домах, пораженных чумой. А так как число подобных домов было весьма велико (говорили, что в городе единовременно было заперто до десяти тысяч домов, и при каждом доме было по два сторожа - на дневное время и на ночь), то это давало возможность одновременно обеспечить работой огромное число бедняков.
Работницы и служанки, которым было отказано в месте, нанимались, соответственно, сиделками при больных, и это тоже дало работу очень многим.
И, как это ни грустно, была и еще подмога - сама чума, которая так косила людей с середины августа по середину октября, что унесла за это время тридцать-сорок тысяч тех, кто, останься они в живых, оказались бы по своей нищете непосильным бременем: вся столица не смогла бы взять на себя расходы на их содержание или снабдить их провизией; и, чтобы поддержать себя, они были бы вынуждены грабить либо город, либо его окрестности, а это рано или поздно ввергло бы не только Лондон, но и всю страну в смятение и хаос.
Выше говорилось, что общее бедственное положение привело народ в трепет: уже около девяти недель кряду ежедневно умирало около тысячи человек, даже согласно еженедельным сводкам, а у меня есть все основания считать, что они никогда не давали полных данных, приуменьшая их на многие тысячи: ведь была страшная неразбериха, погребальные телеги привозили мертвецов в темноте, в некоторых местах вообще не велся учет умерших, телеги же продолжали возить трупы, а чиновники и сторожа не показывались по целым неделям и не знали, сколько трупов свезли на кладбище. Сказанное подтверждается следующей сводкой смертности:
Общее число Умершие
умерших от чумы
С 8 по 15 августа 5319 3880
С 15 по 22 августа 5568 4237
С 22 по 29 августа 7496 6102
С 29 августа 8252 6988
по 5 сентября
С 5 по 12 сентября 7690 6544
С 12 по 19 сентября 8297 7165