Жители города отвечали, что, хотя Джон и утверждает, будто все они здоровы и не распространяют заразу, положиться на это никак нельзя; им рассказывали, что в Уолтемстоу пришла целая толпа, делавшая такие же утверждения, однако они угрожали ограбить город и силой проложить себе путь, невзирая на приходские власти; их было около двух сотен, с оружием и палатками, какие использовались солдатами, принимавшими участие в нидерландском походе; и они вымогательством получили у жителей провизию, похваляясь оружием, угрожая силой стать на постой и грубо бранясь по-солдатски; некоторые из них пошли в Рамфорд и Брентвуд и перезаразили там жителей, так что чума распространилась и на эти крупные города, и люди там не решаются пользоваться рынком, как раньше; и очень похоже, что они из той же компании, а коли так, то их надо упрятать в тюрьму и держать под замком, пока они не уплатят за весь урон, который нанесли, да еще и за страх и панику, вызванные ими в округе.
Джон сказал, что они не ответчики за других и что они все из одной компании, он за это ручается, и было их именно столько - не больше и не меньше (что, кстати, соответствовало истине); что они сначала шли двумя разными группами, а потом объединились, так как цель у них одна; что они готовы все рассказать о себе каждому, кто этим интересуется, а также сообщить свои имена и места проживания, так что их можно будет призвать к ответу в случае, если они причинят кому-либо урон; жители города видят, что они готовы жить, терпя все неудобства, и просят лишь разрешить им иметь совсем небольшое пространство и дышать местным более здоровым воздухом; но если жители хотят, чтобы они расположились лагерем в каком-либо другом месте, они так и сделают.
- Но у нас своих бедняков хватает, живущих за счет прихода, - сказали жители города, - и наша забота, чтобы число их не увеличивалось; вы не можете дать гарантий, что не будете обременительны для прихода и горожан, как не можете дать гарантий, что не будете опасны - мы имеем в виду заразу.
- Послушайте, - сказал Джон, - относительно того, что мы будем жить за ваш счет, не беспокойтесь. Если вы поможете нам с продовольствием - я имею в виду самое необходимое - мы будем очень вам благодарны; и так как дома никто из нас не живет на пожертвования, то полностью заплатим за все, если только Богу угодно будет вернуть нас домой, к нашим семьям, и если лондонцы вновь будут здравствовать. А если кто-либо из нас умрет, то заверяю вас, что оставшиеся в живых похоронят его и не введут вас ни в какие расходы, если, конечно, мы все не умрем; тогда последнего из умерших вам придется похоронить, но и в этом случае, полагаю, после него останется достаточно денег, чтобы оплатить расходы. Если же, наоборот, вы закроете сердца свои для сострадания и вовсе не поможете нам, мы не будем принуждать вас силой, не будем и воровать, но когда у нас иссякнут все наши скромные запасы и мы погибнем с голоду, да свершится тогда воля Божия!
Джон так воздействовал на жителей города своими разумными и спокойными речами, что те ушли, и хотя не дали им разрешения остаться, но все же не досаждали нм более; бедняги прожили так три-четыре дня, и никто их не беспокоил; за это время они ознакомились с продуктовой лавкой на окраине города, куда изредка заходили, чтобы купить кое-какие необходимые мелочи, за покупки они неизменно расплачивались.
Постепенно молодые парни из города стали частенько к ним приближаться, стоять и глазеть на них, а то и заговаривать, сохраняя все же дистанцию; и тут было замечено, что в воскресный день бедняги отдыхают, молятся Богу всем миром и поют псалмы.
Это, как и спокойное безобидное поведение, постепенно завоевало расположение горожан, те стали жалеть их и отзываться о них с симпатией; и вот однажды, в один очень сырой и дождливый день некий джентльмен, живший по соседству, послал им небольшую тележку с двенадцатью пуками, или вязанками, соломы, чтобы они могли использовать ее и для постелей, и для покрытия крыши, дабы та не протекала. Приходский священник, со своей стороны, послал им около двух бушелей {237} пшеницы и полбушеля гороха.
Они, разумеется, были весьма благодарны за эту помощь, особенно солома пришлась кстати: ведь хотя изобретательный плотник и смастерил им для сна что-то вроде корыт, которые они заполняли листьями и всем, чем могли, а материал для палатки нарезали на покрывала, однако спать все равно было сыро, жестко и вредно для здоровья. Поэтому солома показалась им пухом или, как выразился Джон, более желанной, чем в других обстоятельствах пуховая перина.
Джентльмен и священник подали пример благотворительности, и ему тотчас же последовали другие, так что не проходило дня, чтобы скитальцы не получали от жителей города тот или иной знак расположения, но больше всего - от джентльмена, жившего по соседству. Одни посылали им стулья, табуретки, столы и то из домашней утвари, о чем просили переселенцы, другие - одеяла, подстилки и покрывала, глиняную посуду {238} и кухонные принадлежности, чтобы готовить пищу.
Ободренный хорошим отношением местных жителей, плотник в несколько дней построил им дом со стропилами, настоящей крышей и вторым этажом, где они могли жить в тепле: ведь погода к началу сентября стала более сырой и промозглой. А этот дом, хорошо крытый соломой, с крепкими стенами и крышей, не пропускал холод. Он сложил также глиняную стену в одном из углов, а в ней - очаг; а еще один человек из их компании с большими трудами и мучениями соорудил дымоход, чтобы дым не шел в помещение.
Здесь они и жили - с удобствами, но непритязательно - до начала сентября, когда дошли до них дурные вести - насколько правдивые или нет, неизвестно: будто чума, которая свирепствовала в Уолтэм-Эбби, с одной стороны, и в Ромфорде и Брентвуде - с другой, подбирается также к Эппингу, Вудфорду {239} и большинству городков, расположенных в лесу, а распространяется она, как говорили, торговцами-разносчиками, теми, кто ходит с провизией в Лондон и обратно.
Если это верно, то это полностью противоречит утверждениям, повсеместным в Англии, которые, однако, я не могу подтвердить ссылкой на собственный опыт, будто рыночные торговцы, приезжавшие в город с провизией, никогда не заражались сами и не несли заразу в сельские местности; и то и другое, как говорили мне, неверно.
Возможно, они заражались меньше, чем можно было бы ожидать: ведь многие приходили, уходили и оставались здоровы, хотя ничего чудесного в том не было; это очень ободрило лондонскую бедноту: она оказалась бы в совсем отчаянном положении, если б люди, привозившие продукты на рынок, не ухитрялись бы избегнуть заразы, во всяком случае, избегнуть в большей степени, чем можно было бы ожидать.
Однако теперь наши новоселы стали не на шутку тревожиться: ведь города вокруг них были сильно заражены, и им стало боязно выходить за нужными вещами, а это очень стесняло: у них не осталось почти ничего помимо того, чем снабжал их сердобольный джентльмен. Но, к счастью, случилось так, что другие окрестные помещики, которые ничего не посылали им раньше, теперь, прослышав о них, стали помогать: один прислал свинью, откормленную на убой, другой - двух овец, а третий - теленка. Короче, мяса им хватало, а иногда у них бывали сыр, молоко и прочее. Хуже всего было с хлебом, потому что, хотя джентльмен и прислал им пшеницу, им негде было молоть ее и печь из нее хлеб. Так что два первых бушеля им пришлось съесть, подобно древним израильтянам, в слегка поджаренных зернах, а не измолоть и выпечь хлебы {240}.
Наконец они нашли способ отнести зерно на ветряную мельницу около Вудфорда, там его смололи, а потом пекарь Джон так хорошо и сильно протопил очаг, что стало возможно выпекать в нем вполне приличные лепешки; и вот они стали жить без какой-либо помощи из городов, и правильно сделали, так как вскорости вся округа была заражена, и поговаривали, что около ста двадцати человек уже умерли в близлежащих деревнях.
Они снова собрались на совет, однако теперь уже горожане не боялись, что они расположатся неподалеку от них; наоборот, кое-кто из самых бедных покинули дома и построили в лесу хижины, подобно нашим путешественникам. Однако было замечено, что болезнь уже проникла в некоторые из этих хижин или палаток. Причиной тому, очевидно, было вовсе не то, что они расположились под открытым небом, а скорее, что они вовремя не расположились там, то есть прежде чем, свободно общаясь с соседями, заразились от них; теперь же они повсюду тащили за собой заразу. А кроме того, они были недостаточно осторожны уже после того, как благополучно перебрались в лес - заходили в город и общались с зараженными людьми.
Но как бы там ни было, когда наши путешественники поняли, что чума добралась не только до городов, но и до палаток и хижин в лесу, неподалеку от них, они стали не просто бояться, но и подумывать о переезде, так как оставаться здесь стало опасно для жизни.
Неудивительно, что они с величайшим огорчением думали о необходимости покинуть место, где их так хорошо приняли, где отнеслись к ним с таким состраданием и благожелательством. Но опасение и страх за собственные жизни, которые им пока удалось сохранить, пересилили, и им не оставалось другого выхода. Джон, однако, и тут придумал, что делать в их новом несчастье: решил рассказать джентльмену, их главному благодетелю, о бедственном их положении и просить его совета и помощи.
Добрый джентльмен поддержал их намерение покинуть это место, так как опасался, что у них позднее может не остаться пути к отступлению, настолько заражена будет вся округа; но вот куда им направиться, - этого он и сам не знал. Наконец Джон спросил, может ли он, будучи мировым судьей, дать им удостоверение о состоянии здоровья, чтобы они могли предъявлять его другим должностным лицам, с которыми им придется столкнуться; джентльмен сказал, что, какова бы ни была их дальнейшая судьба, в настоящее время нет оснований отказывать им в этой просьбе, так как они давным-давно покинули Лондон. Его благородие обещал это исполнить, и действительно дал им удостоверение о здоровье, с которым они могли идти куда пожелают.
В этом весьма подробном удостоверении о состоянии здоровья было сказано, что они жили в такой-то деревне графства Эссекс, что в течение более сорока дней были отрезаны от всякого общения с внешним миром, после чего были тщательно осмотрены и обследованы и не обнаружили никаких признаков болезни; на этом основании они признаны безусловно здоровыми и могут пребывать, где им будет угодно, так как они покинули место своего последнего пребывания из страха заразиться чумой, которая уже приближалась к этому месту, а не потому, что заметили признаки заразы у себя или своих знакомых.
С этим удостоверением они и двинулись в путь, хотя и с большой неохотой; и так как Джон не собирался уходить особенно далеко от дома, они направились к болотам по ту сторону Уолтэма. Но тут им повстречался человек, который смотрел за плотиной на реке, поднимая воду для барж, которые сновали по ней взад-вперед; он напугал их жуткими рассказами о болезни, распространившейся во всех городах вдоль реки и неподалеку от нее со стороны Миддлсекса и Хардфордшира {241}, а именно: в Уолтэме, Уолтэм-Кроссе {242}, Энфилде {243}, Уэре, да и во всех остальных городах на пути, так что они побоялись идти в том направлении (хотя, похоже, человек этот их надул и в действительности все обстояло иначе).
Однако в тот момент все это их напугало, и они решили двигаться через лес к Ромфорду и Брентвуду. Но им стало известно, что туда бежало множество жителей Лондона, которые расположились неподалеку от Ромфорда в лесу под названием Хэнот-Форест; эти люди, лишенные средств к существованию и крова над головой, не только терпели страшные лишения в лесах и полях ввиду полного отсутствия помощи, но и, доведенные до отчаяния этими бедствиями, стали разбойничать - грабить и воровать, убивать скот и тому подобное; другие же, смастерив себе хижины и шалаши вдоль дороги, просили милостыню, причем не столько даже просили, сколько вымогали ее; так что в округе все пребывали в сильном неудовольствии и кое-кого даже вынуждены были арестовать.
Это сразу же подсказало нашим путешественникам, что едва ли следует рассчитывать там на ту доброту и милосердие, какие они нашли здесь; кроме того, их будут расспрашивать, откуда они пришли, и они рискуют стать жертвами нападения таких же беженцев, какими сами являются.
Приняв во внимание все эти соображения, Джон, их капитан, отправился к доброму джентльмену, их другу и благодетелю, который и раньше неизменно помогал им; правдиво рассказав ему об их положении, Джон смиренно просил совета, и тот посоветовал им вновь занять старое жилище или перебраться немного подальше от дороги, в глубь леса и указал подходящее место; а так как им нужен был настоящий дом, а не хижина, чтобы укрываться от холодов в это время года - уже приближался Михайлов день, - они нашли старый заброшенный дом, прежде чей-то коттедж, теперь же совершенно обветшавший и едва ли пригодный для жилья; и фермер, на чьей территории дом находился, разрешил им использовать его, как они пожелают.
Изобретательный плотник с помощью остальных принялся за работу, и через несколько дней в доме стало возможным укрыться от холода и непогоды; там были камин и очаг, хотя и полуразрушенные, они починили их и сделали еще кое-какие усовершенствования - пристройки с односкатными крышами с обеих сторон, так что дом стал достаточно просторным, чтобы вместить всех.
Больше всего нужны были доски для оконных рам, полов, дверей и прочего; но, так как джентльмен, о котором уже говорилось, благоволил к ним, да и вся округа с ними примирилась, а главное, так как теперь было известно, что все они совершенно здоровы, то все и помогали им, как могли.
Здесь они и устроились насовсем, решив никуда более не переезжать. Они видели, с какой тревогой и подозрительностью встречали всех, бежавших из Лондона; было очевидно, что они лишь с неимоверным трудом смогут где-нибудь устроиться и, уж во всяком случае, никогда не найдут такого дружеского приема и помощи, как в этом месте.
Однако, несмотря на огромную помощь и поддержку от джентльмена и других жителей округи, приходилось им нелегко: в октябре-ноябре погода стала сырая и холодная, а они были непривычны к таким невзгодам; так что многие подхватили простуду и разболелись, однако чумой никто из них так и не заразился; и вот, в начале декабря, они вернулись обратно в Лондон.
Я рассказал эту историю так подробно, главным образом для того, чтобы можно было вообразить, какое огромное количество людей сразу же появилось в столице, как только болезнь стала утихать; ведь, как я уже говорил, множество из тех, кто имел пристанище или друзей в сельской местности, воспользовались этим. А когда зараза распространилась самым ужасающим образом, люди, даже не имевшие никакого пристанища вне города, разбежались по всем уголкам страны в поисках крова, причем равно - как те, кто имели деньги, так и те, кто их не имел. Первые обычно уходили дальше, так как располагали средствами к существованию; те же, у кого карман был пуст, испытывали, как я уже говорил, большие лишения; подчас нужда заставляла их удовлетворять собственные потребности за счет местных жителей. В результате в провинции косо смотрели на пришельцев, а иногда брали их под стражу, но и тогда местные жители не знали, что с ними делать, так как им вовсе не хотелось никого наказывать; но их частенько гнали из одного места в другое, пока не вынуждали вернуться обратно в Лондон.
Узнав историю Джона и его брата, я начал расспрашивать и обнаружил, что масса горемык, таких же несчастных, как они, бежали в провинцию; многие из них находили какие-нибудь навесы, амбары, сараи, где и располагались на жилье, если местные жители по доброте своей это им разрешали, особенно же если удавалось дать удовлетворительные объяснения, а главное, заверить, что они покинули Лондон не слишком поздно. Но чаще всего приходилось строить себе шалаши и хижины прямо среди полей и лесов или жить отшельниками в ямах и пещерах, в любом месте, какое смогли найти; люди терпели страшные лишения, так что многим пришлось вернуться в Лондон, несмотря на опасность заразы; поэтому шалаши часто оставались пустыми, а местные жители, считая, что их обитатели, скончавшись от чумы, лежат там мертвыми, долгое время боялись даже приближаться к ним; могло и правда случиться, что несчастные скитальцы умирали одни-одинешеньки, просто из-за отсутствия помощи; в одной хижине нашли мертвого мужчину, и на воротах изгороди, как раз рядом с хижиной, были вырезаны ножом неровные буквы, по которым можно было предположить, что остальные ушли или что один умер первым, а другой похоронил его как умел:
О гОрЕ!
Мы ОбА пОгиБнем,
БЕдА, БЕдА!
Я уже рассказывал о том, что я обнаружил на реке, там, где живут люди, чья профессия связана с морем; о кораблях, стоящих на рейде, как говорится, рядком, кормой к корме, и так от Заводи вниз по реке, сколько видит глаз. Мне говорили, что они стоят так до самого Грейвсэнда {244}, а то и ниже, везде, куда они могут безопасно зайти (я имею в виду ветер и погоду); и никогда я не слышал, чтобы чума пробиралась к ним на борт, - за исключением тех, что стояли в Заводи или выше Детфорд-Рича, - хотя люди с них частенько сходили на берег в местные городки, деревушки и отдельные фермы, чтобы закупить свежей провизии - птицы, свинины, говядины и прочего.
Я обнаружил также, что лодочники находили способ пробираться выше Моста {245} вверх по реке, насколько возможно, и что многие возили с собой в лодках семьи, укрывая их под навесами, а снизу подкладывая солому; они так и стояли вдоль болотистых берегов; иногда семьи на день сходили на сушу и разбивали из парусов небольшие палатки, на ночь же вновь возвращались в лодки; мне говорили, что берега реки были просто усеяны лодками с людьми, если только им удавалось найти пропитание в сельской местности, и что местные жители, и дворяне и простой люд, были очень доброжелательно к ним настроены, помогали как могли, но ни в коем случае не хотели, чтобы те заходили к ним в города и в дома, за что их нельзя осуждать.
Мне рассказывали про одного горожанина, перенесшего страшное испытание: жена и все дети его погибли, остался он один с двумя слугами и пожилой женщиной, близкой родственницей, которая самоотверженно ухаживала за его семьей, пока те болели. Безутешный этот бедняга пошел в близлежащую деревню, которая еще не значилась в сводках смертности, нашел там пустующий дом и, с разрешения его владельца, снял его. Несколько дней спустя он нанял телегу, нагрузил ее своими пожитками и отправил все к новому дому; жители деревни не пропускали сначала телегу, но люди, везшие вещи, частично уговорами, частично силой, проложили себе путь по улицам вплоть до самых дверей дома. Там, однако, им воспротивился констебль, не разрешивший внести вещи в дом. Человек распорядился разгружать и отпустить телегу, а вещи сложить у дверей, после чего его потащили к мировому судье, то есть велели ему идти, и он сам пошел. Судья приказал снова нанять телегу, чтобы увезти вещи прочь, однако хозяин вещей отказался; тогда судья велел констеблю разыскать возчиков с телегой, привести их обратно и потребовать, чтобы те вновь погрузили пожитки и увезли прочь либо сложили все в кучу до дальнейших распоряжений; если же возчиков не удастся разыскать или же хозяин откажется забрать свои вещи, то их следует крючьями оттащить от дверей дома и сжечь посреди улицы. После этого бедный измученный человек увез свои пожитки с горестными причитаниями и жалобами на свою злую судьбу. Но выхода не было; самосохранение заставляло людей идти на такие жестокости, на какие они никогда не решились бы при других обстоятельствах. Умер ли или остался в живых этот бедняга, не могу сказать; поговаривали, что он и сам к этому времени уже заразился чумой, но, возможно, люди утверждали это, чтобы оправдать свое поведение; однако весьма вероятно, что и сам он, и его пожитки были опасны, так как семья его умерла от чумы совсем незадолго до этого.
Мне известно, что обитателей городков в окрестностях Лондона сильно осуждали за жестокость к тем беднягам, которые в ужасе бежали туда от заразы; говорили, что с ними обращались крайне сурово, о чем свидетельствует только что рассказанный случай; но должен сказать, что там, где благотворительность и помощь не были сопряжены с прямой опасностью, люди не скупились на них. Но так как в каждом городе была своя ситуация, то доведенные до отчаяния бедняги, убежавшие из Лондона, нередко нарывались на дурное обращение, а порой их просто выдворяли назад; все это вызывало бесконечные нарекания и жалобы на провинциальные города и делало возмущение всеобщим.
Однако, несмотря на все предосторожности, не было ни одного города в радиусе десяти (а я думаю, что и всех двадцати) миль, который не был бы в той или иной степени заражен и где не гибли бы люди. В некоторых городах цифры погибших от чумы мне известны:
В Энфилде 32
Хорнси 58
Ньюингтоне 17
Тоттнеме {246} 42
Эдмонтоне {247} 19
Барнете и Хэдли {248} 19
Сент-Элбэнсе {249} 121
Уотфорде {250} 45
Элтаме {251} и Ласеме 85
Кройдоне {252} 61
Брентвуде 70