Теперь бюллетени перекладывают на дароносицу, используемую во время мессы для освященного хлеба. Первый кардинал достает бюллетень, разворачивает и читает, потом передает второму, который тоже читает, и наконец бюллетень попадает в руки к третьему, который зачитывает имя вслух. Асквига?
Карциофо? Кто-то еще? Он?
Раввин Мюллер разглагольствует об ангелах: -…есть еще ангелы престола. Их семьдесят, и все они отличаются главным образом своей стойкостью. Например, Орифиель, Офаниель, Забкиель, Иофиель, Амбриель, Тихагар, Бараель, Келамия, Пасхар, Боель и Раум.
Правда, не все они сейчас на небесах: некоторые причислены к падшим ангелам и находятся в аду…
– За стойкость, видимо, – замечает Кеннет.
Наверняка они уже закончили подсчет бюллетеней. Огромная толпа собралась на площади Святого Петра. Солнце отражается в сотнях, если не в тысячах стальных черепов. Видимо, это самый необыкновенный день для роботов – жителей Рима. Но все же большинство на площади – создания из плоти и крови: старые женщины в черном, долговязые молодые воры-карманники, мальчишки с собаками, упитанные продавцы сосисок, поэты, философы, генералы, законодатели, туристы, рыбаки. Как прошел подсчет?
Скоро узнаем. Если ни один из кандидатов не набрал большинства голосов, то, прежде чем бросить бюллетени в камин, они смешают их с мокрой соломой, и из дымохода появится черный дым. Если же папа избран, солома будет сухой, и пойдет белый дым.
Вся эта процедура созвучна моей душе. Она мне импонирует. Подобное удовольствие я получаю от всякого совершенного творения искусства – будь то аккорды из «Тристана» или зубы лягушки в «Искушении святого Антония» Босха. С трепетом я жду исхода. Я уверен в результате и уже чувствую, как неодолимое чувство восторга просыпается во мне. Но одновременно я еще испытываю и какое-то ностальгическое чувство по тем временам, когда папа был из плоти и крови. В завтрашних газетах не будет интервью с престарелой матерью его святейшества, живущей на Сицилии, или с его тщеславным младшим братом из Сан-Франциско. И повторится ли когда-нибудь еще эта великолепная церемония избрания? Понадобится ли когда-нибудь другой папа? Ведь того, которого мы скоро получим, в случае чего легко будет отремонтировать?
О! Белый дым! Настал момент откровения!
На балконе, что на фасаде собора святого Петра, появляется какой-то человек. Он расстилает золототканую дорожку и исчезает. Она ослепительно сияет, напоминая мне застывший в холодном поцелуе отблеск луны на море в Кастелламаре. Или полуденное сияние, отражающееся в карибских водах у берегов Земли Святого Иоанна. На балконе появляется второй человек в одеждах из алой ткани и меха горностая.
– Кардинал-архидиакон, – шепчет епископ Фитцпатрик.
Люди начинают падать в обморок. Рядом со мной стоит Луиджи и слушает репортаж о происходящем по крохотному радиоприемнику.
– Все было подстроено заранее, – говорит Кеннет.
Раввин Мюллер шикает на него. Мисс Харшоу начинает всхлипывать.
Беверли, непрерывно крестясь, тихо клянется в верности церкви.
Великолепное мгновение. Думаю, это поистине самое впечатляющее и соответствующее времени событие, которое мне удалось пережить.
Усиленный динамиками голос кардинала-архидиакона провозглашает:
– Я объявляю вам великую радость. У нас есть папа!
По мере того как кардинал-архидиакон сообщает миру, что вновь избранный папа является именно тем кардиналом, той благородной и выдающейся личностью, чьего восхождения на святейший престол мы ждали так долго и с таким напряжением, на площади поднимается и растет ликование.
– Он, – продолжает кардинал-архидиакон, – принял имя…
Конец фразы заглушает восторженный ропот толпы, и я поворачиваюсь к Луиджи.
– Кто? Какое имя?
– Сисю Сеттимо, – отвечает Луиджи.
Да вот он, папа Шестьдесят Седьмой, как мы должны его теперь называть.
На балконе появляется небольшая фигурка в золотом одеянии и протягивает руки к собравшимся. Да! Солнце блестит на щеках папы, на его высоком лбу и это блеск полированной стали! Луиджи уже на коленях. Я опускаюсь рядом с ним. Мисс Харшоу, Беверли, Кеннет, даже раввин – все становятся на колени, ибо, несомненно, произошло чудесное событие. Папа подходит к перилам.
Сейчас он произнесет традиционное апостольское благословение городу и миру.
– Во имя господа, который сотворил небеса и землю, труды наши, произносит он строго и включает реактивные левитаторы под мышками.
Даже с такого расстояния я замечаю два маленьких облачка дыма. Снова белый дым! Папа начинает подниматься в воздух.
– Да благословят нас всемогущий господь, отец, сын и святой дух! провозглашает папа.
Величественны раскаты его голоса. Тень папы уже падает на площадь. Он поднимается выше и выше, пока совсем не исчезает из виду. Кеннет толкает в бок Луиджи.
– Всем повторить то же самое, – говорит он и сует в пухлую руку хозяина кафе крупную купюру.
Епископ Фитцпатрик плачет. Раввин Мюллер обнимает мисс Харшоу. Я думаю, что новый папа начал свое правление на редкость удачно.