- Я готов, - ответил жилец и отпер дверь.
В коридоре он увидел двух жандармов с саблями - пожилого и помоложе, хозяина корчмы, где он проводил ночь, жену хозяина, прислуживавшую вечером, и возницу, который привез его вчера в эту корчму близ австрийской границы. Возница, в длиннополом кафтане, подпоясанном узким ремешком, в облезлой меховой шапке и с грязным шарфом на шее, молча показал на него и сразу же попятился, скрылся в полумраке коридора. Остальные вошли в комнату, хозяин корчмы услужливо светил фонарем.
- Ваш вид на жительство? - спросил пожилой жандарм.
Жилец протянул ему отпускной билет, выданный в Петербурге около месяца назад. Жандарм бегло взглянул на бумагу.
- Разрешите узнать, каким образом вы очутились в Почаеве, вместо того чтобы следовать или находиться в Херсонской губернии?
- Я заехал к матери в село Лычше Луцкого уезда...
- Без разрешения? - Жандарм улыбнулся, показывая этим, что ему заранее известно все, о чем будет говорить молодой человек в студенческой куртке.
- Я узнал, что матушка больна, и счел сыновним долгом ее проведать.
- Так, так... Ваша фамилия?
- Она написана в отпускном билете Санкт-Петербургского университета... Билет же вы изволите держать в руках.
- Меня не интересует, что там написано. Постарайтесь отвечать на задаваемые вопросы!
- Пожалуйста... Сераковский. Сигизмунд Игнатьевич.
- Звание?
- Потомственный дворянин Волынской губернии.
- Год рождения?
- Тысяча восемьсот двадцать шестой.
- Вероисповедания?
- Римско-католического.
- Подорожная при вас?
- В кармане сюртука, который висит на вешалке, вернее, на гвозде, вбитом в стену.
Подорожную жандарм достал сам.
- Выдана восьмого апреля тысяча восемьсот сорок восьмого года... Пункты следования... - прочел он вслух. - Почему не отметились в Житомире?
- Не успел. Я уже говорил вам, что торопился к больной матери.
- У вас есть вещи?
- Вот только саквояж.
- Разрешите взглянуть...
Саквояж был почти пуст. В нем лежала пара чистого белья, польская драма "Иордан", почтовая карта Российской империи и восемнадцать полуимпериалов в потертом кожаном портмоне.
- А это что такое? - грозно спросил жандарм, вынимая из-за подкладки саквояжа пистолет.
- Он даже не заряжен, - ответил Сераковский спокойно.
- Не имеет значения... Попрошу вас следовать за мной.
- Куда?
- Это вас не касается, господин Сераковский. Вопросы здесь задаю я, а не вы.
Жандарм помоложе взял саквояж. Сераковский надел студенческий сюртук, шапку и вышел из комнаты. Во дворе ждала пролетка, в которую жандарм постарше сел первым. Рядом занял место Сераковский, второй жандарм вскочил на козлы, махнул на прощание рукой полицейскому, и пара коней не спеша потрусила по размокшей немощеной дороге.
Уже начало светать. Гроза ушла на север, необычно ранняя, первая в этом году, небо очистилось, и лучи еще невидимого солнца вдруг вспыхнули на позолоченных куполах Почаевской лавры. Туда уже стекались богомольцы.
- Спать хочется, - устало сказал жандарм постарше. - Ни дня тебе, ни ночи... Беспокойное время настало, господин Сераковский.
И он посмотрел в сторону границы, за которой лежала принадлежавшая Австрийской империи Галиция.
Сераковский вдруг усмехнулся:
- В одной из французских газет недавно была напечатана карикатура: из бутылки шампанского с надписью "Франция" вылетает пробка, да так, что разносит и французский трон и самого Луи Филиппа. А рядом - Россия. В виде штофа русской водки... - он показал руками, как примерно выглядит этот штоф. - Водка, само собой разумеется, не бурлит, и на пробке спокойно и величественно восседает наш монарх.
- Карикатура на государя императора?! - Жандарм повысил голос. - Я запрещаю!..
- К сожалению, вы не поняли ни меня, ни французского художника. Своим рисунком он хотел показать, что в России все так спокойно...
- Вот вашего брата и тянет за границу, - ворчливо сказал жандарм.
- Надеюсь, это относится не ко мне.
- Именно к вам, господин Сераковский. Признайтесь, ведь вы хотели уйти в Галицию и об этом договорились с извозчиком... Нам, господин Сераковский, все известно.
- Ни с кем я не договаривался! И вообще, зачем мне переходить границу? - Сераковский пожал плечами.
- Ну это ясно - чтобы принять участие в мятеже, в смуте, которая там поднялась... Хорошие люди из Галиции к нам бегут, - доверительно сказал жандарм. - А вы куда? Такой молодой, и уже в инсургенты! Вам ведь только двадцать два года!..
...Итак, Крыштан его предал. Кто бы мог подумать!
Он вспомнил, как в Кременце на постоялом дворе встретил этого разбитного извозчика. Сюда Сераковский приехал с умыслом. Отказавшись от записанного в подорожной направления, он побывал сначала в Житомире, где повидался с младшим братом Игнатием, еще гимназистом, потом через Луцк поехал в село, где жила мать, и уже оттуда направился в Кременец, поближе к австрийской границе. Там и познакомился с Крыштаном. Извозчик был как извозчик - пожилой, смуглый, кудлатый, много говорил и много жестикулировал при этом. Сераковский нашел его в бедной и грязной лачуге с почерневшими стенами и провисшим от ветхости потолком. У раскаленной печи стояла пожилая женщина с лихорадочным чахоточным румянцем на щеках, должно быть жена Крыштана. За столом, на полу и на деревянной кровати возилось множество оборванных детей - мал мала меньше.
- Пан Соснович посоветовал мне обратиться к вам с одной деликатной просьбой, - сказал Сераковский, войдя в лачугу извозчика.
- Слушаю пана, - ответил хозяин, наклоняя прикрытую ермолкой голову.