Катя пожала плечами и надулась.
- Знаете, что я вам скажу? - проговорила она после небольшой паузы. Это нехорошо.
- Что нехорошо? Что я не хочу на всю жизнь остаться вашим нахлебником? - капризно сказал Владимир.
- Нет, не то... - прервала Катя. - Нехорошо, что вы так нетерпеливы. Я ведь знаю...
Ее прервал Крутиков, вошедший в эту минуту в гостиную. Обыкновенно невозмутимое, самодовольное лицо выражало тревогу и какое-то унылое недоумение.
В руках он держал открытое письмо.
- Что такое? Что случилось? - вскричала Катя.
- Да вот известие пришло насчет Вани, - неохотно сказал Крутиков.
- Что же, говорите скорей. Не томите! - умоляла его Катя.
- Беда стряслась, - сказал Крутиков, - хотя, конечно, это нужно было рано или поздно предвидеть, потому что все эти, как там... мечтания до добра не доводят. - Он кинул искоса взгляд на Владимира. - Одним словом, Ваня арестован.
Слова эти были как удар грома.
Катя вскрикнула и бросилась не к жениху, а к Владимиру, Инстинкт подсказал ей, что он ближе ей в этом горе. Она опустилась на стул с ним рядом и, припав к спинке, истерически зарыдала.
Владимир наклонился над ней.
- Успокойтесь, - говорил он. - Может быть, все кончится пустяками. Не всякий арест означает гибель.
Нужно узнать подробности... Будьте любезны, позвольте взглянуть на письмо, - обратился он деловым тоном к Крутикову, который, нахмурившись, смотрел на эту сцену.
- Нет, я лучше сам прочту, - сказал он. - Это всего несколько строк.
- "Полученотакжеизвестие. - началон, - что один из дворян нашей губернии, Иван Прозоров, брат вашей невесты, арестован в Петербурге. Это обстоятельство,ввидувашегоотношенияксемье арестованного, не может не огорчить вас. Но никтонеможетбытьответственным..." - Крутиков пробежалглазаминесколькострок. - Этокделу не относится, - пробормотал он. - "Виновником ареста игибелимолодогоПрозорова,какимногих других, называют некоего Муринова, недостойного сынаизвестногосенатора,бывшегокогда-тоначальникомнашейгубернии.Ктобымогпод мать..."
- Дальше не интересно, - сказал Крутиков, кладя письмо в карман.
- Ну что? - спросила Катя, поднимая на Владимира взгляд, полный тоски и ожидания, каким смотрят на доктора у постели умирающего.
Владимир был бледен как смерть.
Муринов - это был он.
- Нет надежды? Ваня погиб? Мы никогда его больше не увидим? - вскричала Катя, хватая его за руку.
В это время в соседней комнате раздался шум и что-то грузно грохнулось на пол.
Старуха Прозорова, выспавшись, шла к гостям и сквозь открытую дверь услышала слова дочери.
Старуху унесли в постель. Катя с няней хлопотали около нее.
Крутикову нужно было уехать в тот же день. Губернатор требовал его по экстренному делу. Катя вышла на секунду от больной и тотчас же ушла, так что Владимиру одному пришлось провожать ее жениха.
На прощанье Крутиков крепко пожимал ему руку, улыбался своей плоской улыбкой и с особенным чувством говорил:
- До свиданья! Надеюсь увидеться с вами при более благоприятных обстоятельствах.
Но когда через минуту Владимир повернул к нему голову, то поймал взгляд, полный такой ненависти, который сказал ему все. Владимир уже задавал самому себе небезынтересный для него вопрос: донесет на него этот только что оперяющийся помпадур или нет. "Донесет", - решил он в эту минуту. Приятная встреча, о которой тот говорил, значила встречу в тюрьме, у следственного стола! Удовольствие такого свидания было бы не совсем обоюдным, и Владимир решил помешать ему. Он уйдет в эту же ночь. Но прежде ему необходимо во что бы то ни стало повидаться с Катей.
Он должен сказать ей, кто он, и разъяснить ей правду.
Они никогда больше не встретятся. Но она может какнибудь узнать, кто он. Да и все равно, если даже че узнает, он не допустит, чтоб она думала о Владимире Муринове как о виновнике гибели ее брата, быть может предателе...
Во всю дорогу до станции Крутиков был мрачен и зол. Он гнал кучера, бранил его и даже толкнул кулаком в спину. Его "народолюбие" относилось только к массам. С единичными представителями народа он не считал нужным церемониться. На душе у него скребли кошки. Он задавал себе тот же вопрос, что и Владимир, хотя с другой стороны.
"Донести или не донести?"
Ему, как приличному молодому человеку, было противно выступать в роли доносчика, да еще на гостя в доме, который он наполовину считал своим. Но дело шло о Кате, о счастье всей его жизни. Долго ли сбить с толку и погубить такую великодушную, экзальтированную девушку, как она? Мало ли было примеров?
Между нею и этим оборванцем уже установилась тесная связь, которая его и мучила и пугала. Она была с ним в заговоре против него, своего жениха. Правда, она потом призналась ему в этом сама, но теперь он вспомнил, что она сделала это только после того, когда убедилась, что он и без нее все уже знает. И потом эта последняя сцена... У него все закипало внутри, когда он вспоминал о ней... Чем это может кончиться? Положим, этот Владимир, или как его там, скоро уедет.
А если не уедет сам, то его ничего не стоит спугнуть.
Но что помешает ему вернуться опять через месяц, другой? Не вернее ли устранить его совсем? Не обязан ли он побороть свою щепетильность во имя долга службы, во имя любви к Кате?
Но что скажет на это сама Катя? Как посмотрит на него за такой поступок?
Он ничего не мог решить, и это еще больше его злило и раздражало. Так он доехал до города. Так провел он весь вечер дома и так, ничего не решивши, входил он на другой день в кабинет губернатора.
В домике на Волге между тем царили скорбь и уныние. Прозорова не оставляла постели, и Катя проводила все время с матерью. Весь вечер в субботу Владимир просидел внизу, в столовой, в надежде увидеть ее хоть на минуту. Но она не показывалась. Может быть, она нарочно избегала его.
Он пошел к себе во флигель. Передать ей письмо и уйти, не видавшись? Нет. Этих вещей нельзя сделать письменно. Он решил остаться. Его давешние опасения казались ему теперь напрасными. "Не донесет,- решал он, - потому что он знает, что не видать ему Кати как своих ушей, если он вздумает донести".
Все воскресенье он провел в мучительном ожидании. Катя не показывалась. После обеда он увидел ее мельком, когда она спустилась на минуту в кухню сделать кое-какие распоряжения. Она издали кивнула ему головой и ушла снова наверх. Так он с ней и не обменялся словом.
Время между тем шло, и с каждым часом волнение его усиливалось. К прежним мучениям присоединилось теперь новое. Его ответ на вопрос о том, "донесет" или "не донесет", принял теперь третью и окончательную форму: "Донесет и сделает это так, чтобы Катя ничего не подозревала".
Он был как на угольях. До позднего часа он ждал, прислушиваясь к малейшему шороху. Наконец он решился написать ей записку, в которой просил свидания.
Няня спускалась по витой лестнице с графином воды.
- Что, как барыня? - спросил Владимир.
- Слава богу, кажись, лучше. Теперь уснули.
- Так вот, когда пойдете назад, передайте это барышне.
Он подал ей маленькую записку, сложенную вчетверо. Старуха посмотрела ему в лицо и неодобрительно покачала головой, однако записку взяла.