Если раньше им владело унылое нетерпение праздности, то теперь он был совершенно замкнут, скорчившись в своем углу и закутавшись в плащ. Мало кто подсаживался теперь за его стол. Кевина это вполне устраивало: компанию ему составляли теперь собственные угрюмые раздумья и его собственный личный демон.
И снова запел менестрель:
То повесть о деве, невинном цветке,
что в мирной долине жила,
Жестокий и горький ей выпал удел,
фортуна ее предала,
Теперь она бродит одна по ночам
в холодном безумье своем,
И трупы одни оставляет она на ложе
над быстрым ручьем.
Был первым скиталец дорог, пилигрим,
кто деву сию оскорбил.
Ее он схватил, и он ей объяснил,
где пес свою кость схоронил,
Он гнался за ней, чаровал и ласкал,
и ей насладился вполне,
И дальше отправился в путь без забот.
Он сделал все так, как хотел.
А дева ждала и томилась одна:
"Сдержи обещанье свое!"
Но он по дороге ушел далеко
и даже не вспомнил ее.
И в сердце у ней разгорелся огонь,
который нельзя погасить,
Как ласк, доброты, пониманья,
тепла душе невозможно забыть.
Вторым был соседский тупой паренек,
он в поле ее заманил,
Там травы шуршали и месяц светил,
стог сена в тумане проплыл.
И дева кусалась, боролась,
но все ж ему ей пришлось уступить,
А после он бросил ее и бежал,
чтоб ужина не пропустить.
Но камни не плачут, и дева молчит
что было, то в сердце хранит.
А следующей ночью тот парень погиб,
споткнувшись у старых ракит.
Нашли его скоро: где песня реки затихла
в глубоком пруду,
На дне он лежал глубоко-глубоко,
где рыбы находят еду.
Семьи старый друг как-то в гости зашел
и сел рядом с ней на кровать.
Сказал ей: "Дитя! Как ты подросла!
Могу ль я тебя целовать?"
Они щекотали друг друга, смеясь,
их на пол игра увлекла,
Но время пришло, и он кончил игру,