Начальник дивизии Махно»[567].
8 июня 1919 г., уже со ст. Лозовой, Троцкий выпускает в свет очередной гневный приказ:
«...Кто является виновником наших последних неудач на Южном фронте, в особенности в Донецком бассейне? Махновцы и махновщина, — сам себя спрашивал и сам себе отвечал Троцкий. — На словах эта братва сражается со всем миром и побеждает всех врагов, но когда дело доходит до боя, махновские командиры бесстыдно покидали вверенные им позиции и откатывались назад на многие десятки верст.
Среди солдат махновской бригады было немало хороших честных бойцов. Но без правильной организации снабжения и управления и, главное, без внутренней дисциплины и разумного командования махновские части оказывались небоеспособными, и конные белогвардейцы гнали их перед собой, как стадо баранов.
Махновцы предательски обнажили правый фланг Донецкого фронта и тем самым нанесли тяжкий удар ближайшей армии.
Мало того, махновцы принялись разлагать соседние части: из штаба Махно. рассылались агитаторы по соседним полкам с призывами не подчиняться установленому Советской властью командованию, а переходить на махновское положение, то eсть в ряды бесшабашной, разнузданной, небоеспособной махновской партизанщины. Гуляйпольские заправилы пошли еще дальше. Они назначили на 15 июня съезд воинских частей и крестьян 5 уездов для открытой борьбы против Советской власти и того порядка, который установлен в Красной Армии.
Терпеть дальше подобное издевательство со стороны зарвавшейся банды стало невозможно. Если бы дать махновцам осуществить их план, мы имели бы новое григорьевское восстание из гуляйпольского гнезда.
Ввиду этого Центральная военная власть категорически воспретила съезд и направила надежные, честные воинские части для наведения порядка в районе махновщины.
Ныне преступной затее положен конец. Махно смещен с командования, махновщина ликвидируется»[568].
Каждая мысль последних приказов Троцкого — злонамеренная ложь, приправленная неприкрытым стремлением к решению политических проблем военными средствами.
Тогда же, 8 июня в 10 часов дня, я был вызван Махно на ст. Гуляйполе. Там было экстренное заседание штаба дивизии, Военно-Революционного Совета и союза анархистов. Решался вопрос — что делать? Многие предлагали снять части и уйти за Днепр на соединение с Григорьевым, но были и такие, которые говорили: «Пусть Чека расстреливает, но мы с фронта никуда не уйдем».
Я рекомендовал сдать свои части красному командованию и уйти в подполье к белым, но единодушия не было.
Вдруг, новое известие, свежая телеграмма:
«Приказ
Председателя Реввоенсовета и Наркомвоенмора от 6 июня 1919 г. №107. ст. Балаклея.
Группа лиц, объединенных вокруг партизана Махно, встала на путь изменника и предателя Григорьева и приступила к организации заговора против Советской власти. Эта банда из Гуляйполя осмелилась назначить на 15-е июня съезд анархо-кулацких делегатов для борьбы с Красной Армией и Советской властью.
Этот съезд запрещен. Объявляю, что всякий участник съезда будет рассматриваться, как изменник, который в ближайшем тылу наших красных войск организует заговор и открывает ворота врагу.
Махновцы призывают к себе из других частей и армий перебежчиков.
Объявляю:
Всем военным властям и заградительным отрядам, высланным по моему распоряжению, отдан приказ ловить всех тех предателей, которые самовольно покидают свои части и перебегают к Махно, и предавать их Революционному Трибуналу, как дезертиров, для суда по законам военного времени.
Им кара может быть только одна — расстрел.
Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом России и Украины мне приказано навести порядок на фронте в Донецком бассейне и в ближайшем тылу.
Объявляю, что этот порядок будет наведен железной рукой. Враги рабочей и крестьянской Красной Армии, шкурники, кулаки, погромщики, махновцы, Григорьевцы, будут беспощадно раздавлены регулярными стойкими, надежными частями.
Да здравствует революционный порядок, дисциплина и борьба с врагами народа!
Да здравствует Советская Украина и Советская Россия!
Л. Троцкий»[569].
Собравшиеся винили меня в моих предложениях, указывая на приказ Троцкого. Я настаивал, что сейчас момент весьма ответственный и всякая минута промедления с нашей стороны грозит пролитием невинной крови В нашем тылу заняли фронт красные полки, вернувшиеся с григорьевского участка. Они ожидают нашего подхода, чтобы разоружить, а командиров расстрелять. Мы находимся между двух огней: белые с фронта, красные с тыла. Нужно сдать свои части красным, а самим уйти в деникинское подполье.
Но большинство настаивало свернуть полки и уйти за Днепр на соединение с Григорьевым.
В это время шкуровская бригада атаковала Гуляйполе, и мы расстались. Я уехал на Пологи, Махно — на Гайчур.
Со станции Гайчур 8-го июня в 15 час. 40 мин., уже в который раз, он отправил телеграмму красному командованию, а мне копию. В ней он писал:
«Штаб 14-й армии — Ворошилову. Харьков Предреввоенсовета — Троцкому. Москва — Ленину, Каменеву.
В связи с приказом Реввоенсовета Республики за № 1824 мною была послана в штаб 2-й армии тов. Скачко и Предреввоенсовета Троцкому телеграмма, в которой я заявлял о сложении с себя полномочий начдива, просил прислать специальное лицо для приема от меня дел. Сейчас я вторично заявляю об этом и считаю обязанным себя дать нижеследующее объяснение своему заявлению.
Несмотря на то, что я неизменно вел ожесточенную борьбу с белогвардейскими бандами Деникина, проповедуя народу лишь любовь к свободе и самодеятельности, несмотря на глубокотоварищеские встречи и прощания со мной ответственных представителей Советской республики, сначала тов. Антонова, а затем тов. Каменева и Ворошилова, — в последнее время официальная Советская газета, а также партийная пресса коммунистов-большевиков распространяет обо мне ложные сведения, недостойные революционера, тяжелые для меня. Меня выставляют и бандитом, и сообщником Григорьева, и заговорщиком против Советской республики в смысле восстановления капиталистических порядков. Так, в № 51 газеты “В пути”Троцкий в статье под названием “Махновщина”задает вопрос: “Против кого же восстают махновские повстанцы?”и на протяжении всей своей статьи доказывает, что махновщина есть в сущности новый фронт против Советского строя, и ни одного слова не говорит о тяжелом белогвардейском фронте, на котором с первых дней восстания крестьян против гетмана–помещика, повстанчество несло и несет неисчислимые жертвы.
В упомянутом приказе Реввоенсовета республики я объявляюсь заговорщиком против Советской республики, организатором мятежа на манер григорьевского.
Я считаю неотъемлемым, революцией завоеванным правом рабочих и крестьян созывать самим съезды для обсуждения вопросов как общего, так и частного характера. Поэтому объявление свыше таких съездов незаконными я считаю нарушением революционных прав народа.
Тем не менее должен заявить, что является фактической неправдой утверждение, что я или мой штаб являются организаторами съезда. Я отдаю себе полный отчет в отношении ко мне Центральной государственной власти. Она считает все повстанчество в целом несовместимым с государственным строительством в том смысле, в каком это строительство проводится современной государственной властью.
Одновременно с этим Центральная власть считает повстанчество связанным со мной, и существующее недружелюбие и вражду Центральной власти к повстанчеству переносит, главным образом, на меня. Примером этому могут служить многочисленные статьи Советской и партийной прессы, а также упомянутая статья Предреввоенсовета Республики Троцкого, в которой наряду с фактической неправдой вложено слишком много враждебного ко мне. Отмеченное мною враждебное, а в последнее время наступательное поведение Центральной власти по отношению повстанчества, по моему глубокому убеждению, с роковой неизбежностью ведет к кровавым событиям внутри трудового народа, созданию среди трудящихся особого, внутреннего фронта, обе враждующие стороны которого будут состоять только из трудящихся и революционеров. Я считаю это величайшим, никогда не прощаемым преступлением перед трудовым народом и его сознательной революцией и считаю себя обязанным сделать все возможное для предотвращения этого зла.
Как революционер-анархист, я в течение 13 лет боролся за идеалы социалистов, за эти идеалы борюсь и теперь. Наиболее точным и верным способом для предотвращения надвигающегося преступления я считаю уход мой с занимаемого мной поста. Думаю, что с моим уходом Центральная государственная власть перестанет одозревать революционное повстанчество в заговорах против Советской республи-и отнесется к нему со всей серьезностью, как к живому детищу социальной масовой революции на Украине, а не как к подозрительному стану, с которым торговались из-за каждого патрона, который часто просто саботировался, военным снаряжением и обмундированием. Благодаря этому, важный во всех отношениях повстанческий фронт нес ненужные, и при ином отношении к нему Центральной власти легко устранимые поражения на фронте. Настоятельно прошу снова освободить меня от занимаемого мной поста Начдива Повстанческой Советской дивизии прислать специалиста для принятия от меня всех отчетов.
Начальник дивизии Махно»[570].
— Все-таки Аршинов молодец! — заговорил Долженко. — Он склонил «Гуляйпольский союз»и Махно на нашу сторону и, конечно, меньше будет крови. Немыслимо же без патронов драться на два фронта и глупо было бы ему оставаться начдивом.
Было выпущено обращение Махно к войскам, где он призывал повстанцев держать внешний фронт с прежней энергией и не смущаться, что они будут находиться под руководством большевистских штабов.
8-го вечером снова совещание. Еще не остывшие от боя командиры дружно заявляли: «Это не бои, а расправа! Без боеприпасов воевать дальше — преступление! Слишком большие жертвы! Дивизию нужно выводить из боя, или идти к красным. Какая разница, враг у нас остается тот же — Деникин».
Большинство уже было за передачу дивизии красному командованию. Все сошлись на том, что свой район надо защищать, а там видно будет.
Передачу войск поручалось произвести мне. Я сообщил, что на станцию Орехово прибыла комиссия 14-й армии и комбриг 3-й бригады 7-й Украинской стрелковой дивизии тов. Круссер, ждут передачи им нашего боевого фронта. В зале многие заулыбались, а Михалев-Павленко сказал: «Это батьков крестник. Нам еще этого не хватало».
Оказывается, неделю назад Махно и штабные работники были вызваны в штаб 2-й Украинской армии, находящийся на станции Синельниково.
Отчитавшись, ознакомившись с приказами, кое-что выписав для фронта и справившись с остальными делами, они в ожидании окончания погрузки выписанного, прогуливались по перрону вокзала. Махно рассказывал и радовался, что находящиеся на путях эшелоны войск под командованием Круссера, приданные командованием нам в помощь и срочно идут на выручку в район Гуляйполе–Волноваха. Но готовые к отправке эшелоны стояли. Вскоре, появившемуся на перроне Круссеру, Махно сделал замечание, что на фронте очень тяжело, помощь необходима немедленно и предложил ему выполнить приказ командарма[571] — отправиться со своим эшелоном на фронт через пять минут.
Круссер ответил Махно, что не ему приказывать, и не спеша пошел дальше, а штабники, не теряя время зря, зашли в буфет перекусить. Выйдя из буфета, опять увидели Круссера ленивой походочкой, безмятежно прогуливающимся по перрону. На вопрос Махно: «Вы все еще не отправились? Торчите здесь?»Круссер флегматично, но вызывающе отвечал, что он не торчит, а все еще готовится к отправке и опять повторил, что не Махно им командовать. Такого Махно уже не мог стерпеть, он выхватил «кольт»и выстрелил Круссеру под ноги. Это придало Круссеру резвости, и он скрылся за углом вокзала. И вот теперь этому Круссеру нужно было сдавать дивизию.
Я со штабом выехал в г. Орехов, а Махно продолжал воевать. Пополнение 9-го греческого полка, формирование батальонов: Федоровского под командованием Подковы[572], Пологовского, Ореховского и других, близилось к концу, и Махно этой работе уделял много внимания.
К этому времени анархисты, находящиеся в махновщине, начали ее покидать, уходя в центральные города Украины и России.