«Тот, кто выступает против повстанцев с оружием в руках, пропагандой шепотом, с агитацией и заговором в период окружения нас деникинцами, воюет за Деникина... И если какой подлец посмеет требовать отчета, вот ему!» — указал на маузер. Волин протестовал, обозвав Махно «Бонапартом и пьяницей». Махно выругался и оставил заседание.
Но Реввоенсовет не удовлетворился этим и для расследования дела выделил комиссию, в состав которой вошли: Волин, Уралов и я. Мы в этом случае остались верны анархическим принципам свободы.
Губкомпарт и вообще коммунисты гонениям не подвергались и со своим органом газетой «Звезда»продолжали быть легальными и далее, то есть до 19-го декабря.
Примерно в это время РВС 14-й Красной Армии отправил телеграмму в адрес ЦК РКП(б), редакциям газет «Правда», «Беднота», «Известия ВЦИК»:
«Центральная печать, особенно “Беднота”, подчеркивает роль Махно в восстаниях масс на Украине против Деникина.
Считаем необходимым указать, что такая популяризация имени Махно, который по-прежнему враждебно настроен против Советской власти, влечет за собой в рядах армии нежелательные симпатии к Махно.
Особенно опасна такая популяризация при нашем продвижении в повстанческий район...»[788].
Большевики постоянно прилагали немалые усилия, чтобы любым путем изолировать анархистско-повстанческие идеи от гласности.
13-го декабря 1919 г. мы с Волиным выехали в расположение 2-го и 4-го корпусов. Но дороги раскисли, автомобиль не пошел дальше Сурско-Литовского: Волин вернулся обратно, а я поехал верхом. Везде по селениям лежали больные тифом повстанцы и местное население. Казалось, нет здоровых, способных ухаживать за несчастными.
В Никополе тиф особенно свирепствовал. По улицам валялись трупы, лазареты и дома были заполнены больными. На кладбище тысячи умерших лежали грудами, и никто из властей не подумал их хоронить. Пришлось заменить начальника гарнизона и коменданта, назначить других, которые, получив 15 миллионов рублей на оборудование новых лазаретов, принялись за дело.
Здесь находилась контрразведка 2-го корпуса, которая накануне арестовала большевиков и конфисковала их листовку. Я распорядился, чтобы немедленно освободили арестованных и возвратили листовку. Но контрразведчики не соглашались, ссылаясь на показания Махно. Тогда я отдал письменное предписание и только после этого они подчинились.
В Никополе были Дерменжи и Голик, первый отвечал за телеграфную связь, второй — за контрразведку, с ними я выехал в штаб 4-го корпуса, в Ново-Воронцовку, а затем в г. Берислав.
В 4-ом корпусе было очень много больных, но не доставало медикаментов и медперсонала.
Тем временем, Красная Армия развивала наступление и заняла 1-го декабря Прилуки, Сумы; 9-го — Бердичев, Богодухов, Валуйки; 12-го — Харьков; 13-го — Полтаву, 16-го — Киев, Купянск и Ромодан[789].
3-й корпус генерала Слащева наступал по линии Верхнеднепровск – Каменское. Нежданно-негаданно он навалился на Екатеринослав и, пользуясь беспечностью Махно, 19-го занял город. Больные повстанцы бежали в исподнем белье, укрывшись простынями, а здоровые не в силах были перейти в контратаку, ибо отсутствовало армейское руководство. Так, 1-й Донецкий корпус сдал Екатеринослав и на другой день откатился на 35 верст южнее.
21-го декабря Махно по телеграфу разыскал меня в г. Бериславле. Я поспешил выехать в штаб.
Накануне Махно посетил Никополь и без причины расстрелял 12-ть левых эсеров, в том числе и мною назначенных начгарнизона и коменданта. Он обвинил их в измене повстанчеству и антисанитарном состоянии города. Однако делу не помог: смертность возрастала, армия разлагалась и таяла с каждым новым днем.
Двадцать третьего декабря я был в штарме и производил реорганизацию полков 1-го корпуса. Вскоре удалось сгруппировать два кулака: пехотный и конный, которые на рассвете 24-го выступили против белого 3-го Крымского корпуса. Слащев конными частями (бригадой донцов генерала Морозова, бригадой чеченцев Склярова и одним сводным чеченским полком) действовал западнее Екатеринослава, а пехотой (13-й, 34-й стрелковыми дивизиями и 1-м Кавказским и Славянским полками) — со стороны Екатеринослава.
Махно с пехотой 1-го корпуса двигался на Екатеринослав и к обеду занял Сурско-Литовское. Выделив отряд Петренка, который, перейдя Днепр, занял ст. Игрень, стремясь преградить путь Слащеву на Синельниково, я вышел с корпусной конницей на Михайловское и вступил в бой с конницей Слащева. Численность нашей бригады не превышала 2 000 сабель, а противника 2 500. Он пасовал и после одной атаки начал удирать на Карнаухове кие хутора, где снова попытался перейти на нас в контратаку. Но мы его погнали дальше, на ст. Александровск, изрубив до 100 человек и захватив восемь орудий. В три часа дня мы заняли ст. Сухачевку, изрубив роту бригады генерала Васильченка, а вечером закрепили Диевку и с западной стороны налетели на Екатеринослав. Однако взять его не удалось, ибо лошади настолько устали, что еле передвигали ноги, отчего мы отошли в д. Краснополье, чтобы подкормить лошадей, дать всем отдых, а по утру снова атаковать город.
Тем временем, Махно возился с пехотой и не мог продвинуться дальше Сурско-Литовского. Кроме корпусной пехоты, в его распоряжении оставалась кавалерийская сотня и пулеметный взвод (30 пулеметов). Как только стемнело, в момент, когда мы занимали Диевку, он зашел противнику с тыла и ударил его между городом и Сурско-Литовским. Пехота Слащева бежала в город, оставив до четырехсот зарубленными, семь кухонь, три орудийных передка, четыре орудия и обоз.
В это время Петренко занял Нижнеднепровск. Таким образом, Слащевский корпус был стиснут в Екатеринославе со всех сторон. Еще один нажим — и он ликвидирован. На рассвете 25-го декабря наши части окружили Екатеринослав.
Я оставался в Краснополье, куда приехал Махно и взял меня с собой, но по дороге меня начало лихорадить и я в третий раз заболел тифом.
Военная обстановка складывалась в пользу Красной Армии. Она беспрепятственно продвигалась на Украину и 24-го декабря заняла ст. Лозовую Казатин, а 26-го г. Славяносербск[790].
Две шкуровские дивизии (первая и вторая), действовавшие против нас на участке Александровск – Екатеринослав, самовольно 21-го декабря слились и ушли на Ростов. Таким образом, мы без боя могли двигаться на восток, если бы не вклинился в Екатеринослав Слащевский корпус, стиснутый со всех сторон повстанцами.
26-го он сгруппировал свои полки и, отбросив пехоту 1-го корпуса от Екатеринослава, прорвался на Александровск, 27-го он внезапно набросился на Кичкасский мост и, захватив 5 орудий 2-го корпуса, по льду перешел Днепр.
28-го 2-й корпус занял г. Александровск, а отряд Петренка, через г. Екатеринослав прибыл на Хортицу, где сам Петренко заболел тифом. 29-го он с Махно прибыл в Никополь. Здесь было дано распоряжение Крымскому корпусу и 3-му полку развивать наступление в Перекопском и Николаевском направлениях. Был назначен новый комендант г. Никополя — командир Нестеровского полка — Скалдицкий. 30-го Махно уехал на Александровск, а мы с Петренком остались болеть в Никополе.
Части 4-го Крымского корпуса двумя группами продвигались на юг: Павловский — на Николаев, Володин — на Перекоп. Крым был незащищен, и Слащев, оставив 8-го января г. Мелитополь, спешил занять Перекоп и Сальково, что ему удалось раньше Володина.
Уход шкуровцев и Слащева с нашего участка (первые на Кавказ, второй — в Крым) дали возможность штарму (махновской) распространяться в восточном направлении. Части 1-го и 2-го корпусов группировались в районе Александровска, когда 14-я Красная Армия соприкоснулась с нашим северным участком.
27-го декабря красные части заняли Миллерово, Луганск, Славянск, Золотоношу и Полтаву[791]. В этой связи газета «Коммунист»писала:
«Полтава, 27/ХII. Губревком конфисковал первый номер газеты анархистов-повстанцев за погромное направление и призывы к борьбе с коммунистами.
Закрыта также газета максималистов»[792].
А в оперативном донесении штаба 14-й армии от 30 декабря 1919 г. говорилось:
«...Харьковский район. Латышская дивизия — без перемен, борьба с партизанами. 45-я дивизия — обезоружен отряд Дьявола, он же Махеев, главари арестованы, захвачен нарочный [с] шифрованным письмом к Махно. Мелким бандам приказано явиться и сдать оружие. Результаты пока незначительные — явилось только несколько десятков человек. Командир 1-го Новомосковского партизанского полка дал обещание собрать партизан 1-го и 2-го Новомосковских полков в ряды Красной Армии. Чернятинский полк отказался влиться в дивизию; по непроверенным сведениям, он разоружен.
Разослана подобная инструкция всем политработникам по вопросу об отношении [к] Махно и махновщине. Реввоенсовет армии приказал вести самую жестокую и беспощадную борьбу против бесчинствующих банд»[793].
Судя по этой сводке красные войска уже были заняты борьбой с повстанцами-махновцами, которые своей борьбой с белыми обеспечили беспрепятственное продвижение красных на юг. Украинская деревня встретила эти войска хлебом-солью. Но командованию, например, 45-й дивизии (комдив И. Якир) нужны были боевые победы, и они их фабриковали.
Итак несколько подробней об отряде Дьявола, упомянутом выше оперативном донесении, словами самих командиров 45-й дивизии.
«Декабрь 1919 г.
Красная Армия лавиной катится за Деникиным. Продвигаемся к Полтаве. Юг! Юг!
Январь для нас, северян, кажется весной. Война “подводная”.
Деникин быстро удирает. Вся армия катится на подводах. Наша бригада тоже.
Пестрые картины. Вот 397 полк ведет верблюдов.
— Что это вы ведете?
— Коммуну ведем.
Красноармейцы пугают крестьян “коммуной”, но никто уже не боится коммуны. Нагляделись белогвардейских ужасов. Наш батальон китайцев вызывает любопытство, страха нет.
В каждой деревне митинги. Коммунисты говорят о крестьянине-середняке: “Не сметь командовать крестьянами”. Крестьяне довольны, не знают, как лучше встретить, чем угостить.
— Ходя, ходя, иды до мэнэ, погрийся, — радушно встречают красноармейцев-китайцев крестьяне.
У хлопцев после Питерского порциона из пары вобл аппетит небывалый. Желудки не выдерживают напора вареников, сала, колбас и прочей украинской снеди.
...На завтра готовится бой. Крестьяне-подводчики сообщили, что в хуторах казаки, пулеметы, артиллерия, громадные обозы награбленного у крестьян добра. В округе повстанцы-партизаны кишмя кишат. “Кадетам”спать не дают.
Там — “Лихо”, — здесь “Шило”, а невдалеке от Дмухайловки засел “Дьявол”.