Понятие «религиозная колонизация» неприменимо к эпохе крестовых походов. Но и понятие «империя» к государствам — участникам походов можно применять лишь с большими оговорками. Настоящего единства и государственной целостности ни в Византии, ни тем более в Священной Римской империи германской нации не было, каждый правитель обладал значительной самостоятельностью; именно такую ситуацию мы видим и в «античной» истории.
У латинян только в XIII веке, и, возможно, не без влияния византийской модели, с которой европейцы смогли ознакомиться во время Крестовых походов, появляется сама идея безоговорочного подчинения цезарю или императору, а повсеместно она утверждается значительно позже. В Византии же эту идею «отработали» раньше, а к XIII веку большинство региональных руководителей (в Багдаде, в Египте) вели самостоятельную политику. Поэтому называть участников событий «франки», «греки» или «арабы» в принципе неправильно; следовало бы говорить «Боэмунд VI» или «Нур ад-Дин» сделал то-то и то-то. А делали они то, чего требовали обстоятельства. Например, Э. Лависс и А. Рамбо пишут о Фридрихе II:
«…Где бы мы ни наблюдали его — в Германии или Италии, — не только его политика, но и принципы его правления до такой степени изменчивы, что в одном месте он оставляет феодальный строй в полной силе, тогда как в другом организует королевскую власть в наиболее абсолютной форме, какую когда-либо видела Европа».
Политическая картина этого времени, определяющая для каждого отдельного владыки его «обстоятельства», не вполне ясна. Если же рассматривать эпоху укрупненно, без деталей, то обнаружим, что против франков (всех западноевропейцев) выступали и греки, и турки, и армяне, и сирийцы. В то же время составился франко-византийский союз, направленный против Египта.
В «Истории крестовых походов» Дж. Филлипс пишет:
«Греки привыкли жить в обществе, в котором все свободные люди подчинялись единому закону независимо от социального или экономического положения. Латиняне же практиковали „классовый подход“ — для знатных людей, для горожан и для крестьян законы были разными».
На первый взгляд, греки жили при демократии. Но подчинение единому закону в Византийской империи — это не демократия. Она в какой-то степени пришла сюда как раз с приходом франков. Что мы и видим, читая книгу Филлипса:
«Довольно скоро, впрочем, различия между завоевателями и завоеванными стали стираться… С 1262 года имеются свидетельства о посвящении греков в рыцари, что говорит о включении архонтов во франкскую иерархию. У местных жителей и у завоевателей возникали общие интересы, что помогало компенсировать численную слабость франков при нападении враждебного государства с севера и греков Малой Азии и Эпира. Включение в франкскую феодальную систему улучшало положение греков (может быть, именно этим объясняется тот факт, что жители оккупированной Византии очень редко восставали против завоевателей)».
Захват Византии латинянами в XIII веке с неизбежностью принес политико-экономические перемены, хотя бы на некоторых ее землях, — ведь империя была разбита на куски. Но чтобы оценивать эти перемены, и вообще выстраивать исторические концепции, надо учитывать всю противоречивость сведений, имеющихся об этом времени. Когда это сделали Э. Лависс и А. Рамбо, Византия предстала вот в каком виде:
«Кроме крестьян, более или менее прикрепленных к земле, существовали настоящие рабы, состоящие из пленных латинян и восточных славян, подобно тому, как в мусульманских странах работорговля пополнялась латино-греческими пленными, а в латинских странах (например, в Венеции) — восточными или греческими пленниками. Работорговля пополнялась также из-за добровольного перехода в рабство (люди продавали себя за три обола, говорит Киннам) и продажи детей их родителями».
Также, говоря об императорском дворе, они сообщают, что очевидцы явно не замечали особой разницы между византийцами, монголами и турками:
«Иногда кажется, что видишь перед собой двор какого-нибудь Тамерлана или Селима Жестокого, а не двор христианского императора».
Но как бы там ни было, XIII век принес на византийские земли определенные перемены. Для нас тут прежде всего важно, что эти перемены (начиная еще с XII века) стимулировали развитие искусства:
«Период спокойствия позволил знатным сеньорам развлекаться турнирами и охотой. Стены их дворцов украшали прекрасные фрески, которые, к сожалению, в большинстве своем не дожили до сегодняшнего дня».
Напомним читателю, что Иерусалимское королевство существовало 100 лет, Константинополем латиняне владели 57 лет (с 1204 до 1261), на Балканах и островах греческого архипелага продержались четверть тысячелетия, — ровно столько, сколько «татаро-монголы» в России. Так что на занятия искусством время было:
«Примечательно, что крестоносцы, прибывшие в Святую Землю, стали заказывать предметы искусства, не походившие на те, к которым они привыкли на родине. Перемены вкуса были, видимо, вызваны новым окружением, в которое они попали, и той особой ролью, которую это искусство должно было играть. В результате возникла богатая и многонациональная социально-религиозная художественная среда, созданная художниками и меценатами из разных стран»
Такая же культурная ситуация сложилась на всех захваченных землях. Крестоносцев больше не устраивали европейские жонглеры, они хотели — и получили — большего, то есть всего того, что дает связь искусства и литературы с государственной идеологией.
Поскольку эти времена более близки к нам, чем «Греция Перикла», постольку следовало бы ожидать, что образцы этого искусства сохранились. Но!
«Нам известно, что в Латинской империи, состоявшей из Константинополя и франкской Греции, строилось много замков, но мало что сохранилось от церковной живописи и скульптуры. Открытым остается и вопрос, развивались ли в империи книжная миниатюра и иконопись».
Применение удивительной скалигеровской хронологии привело к тому, что от минус V века памятников культуры осталось больше, чем от эпохи Крестовых походов. Причем все же сохранившиеся фрески XIII века мало чем отличаются от римских росписей IV века, и нам остается только отметить, что все упомянутые здесь века находятся на одной линии № 5.
Историки, отмечая, что искусство БЫЛО здесь в XII–XIII веках, не могут найти его образцов! Откуда же они о нем знают? Понятно, откуда: из записей очевидцев. Искусствовед Я. Фолда пишет:
«…То многонациональное, многокультурное искусство крестоносцев, процветавшее в поселениях на сирийском и палестинском побережье и особенно в Иерусалимском королевстве, уже нигде не воскресало с прежней силой. Латинский Восток продолжал существовать после 1291 года, хотя и в совершенно других условиях, но искусство крестоносцев умерло».
Да просто оно в последующих веках «трансформировалось» в античное! Между тем Я. Фолда продолжает:
«В итоге оказалось, что крестоносцы не смогли достичь целей, которые поставил перед ними в 1095 году Урбан II. Но они создали великолепное искусство, которое осталось жить в веках».
Так умерло искусство крестоносцев, или осталось жить в веках? Показать нам, что же «осталось жить» кроме некоторых мозаик, у историков никак не получается. Вот пример того, что они сами не могут разобраться в своей хронологии.
Между тем очевидцы сообщают поразительные вещи. Например, Фулькерий Шартрский, посетивший Константинополь в XII веке, восклицает: «Какие чудные статуи на площадях и улицах», и амьенский рыцарь Роберт де Клари вторит ему:
«Повсюду стояли конные статуи императоров, сделанные из бронзы. На spina ипподрома стояли статуи мужчин, женщин, лошадей, быков, верблюдов, медведей, львов и всяких других зверей — все из меди, сделанные так хорошо и естественно, что ни в языческих, ни в христианских странах не найдется мастера, который мог бы лучше воспроизводить образы… Вот Беллефон верхом на раскрывшем крылья Пегасе; вот Геркулес великого ваятеля Лизимаха в своей львиной шкуре… вот сфинксы с берегов Нила…»
На этой же линии веков № 3–4, но на 2-м траке, тоже есть подтверждения, что в Царьграде хранились античные статуи:
«Христодор уже на грани V и VI вв. составил поэтическое описание… античных статуй, стоявших в одном из общественных зданий Константинополя».
Раз уж начали говорить о не сохранившихся скульптурах крестоносных времен, то вот еще более удивительные факты, о которых вы, скорее всего, никогда не слышали. Чтобы нас не заподозрили в выдумках, процитируем, как обычно, специалиста. С. Лучицкая пишет в статье «Мусульманские идолы»:
«Читателя, перелистывающего страницы хроник Первого крестового похода, не может не поразить странное описание мусульманских мечетей, в которых, по словам хронистов, можно было видеть огромного размера статуи Мухаммада, инкрустированные золотом и серебром. Стены мечетей были покрыты серебром, а на троне возвышалась серебряная инкрустированная золотом статуя, закутанная в пурпурные ткани и осыпанная драгоценными камнями…»
Также, по сообщениям хроникеров, они видели статуи Юпитера, императора Адриана в образе Юпитера, находившиеся в храмах Палестины. Интересно, что Иоанн Дамаскин в своем сочинении «О ересях» первой половины VII века называл мусульман идолопоклонниками. Писатель Никита Византийский (IX век) отмечает, что мусульмане в Мекке поклонялись идолу, сделанному по образцу статуи Венеры. Но продолжим выписки из С. Лучицкой:
«В „Песне о Роланде“ мусульманский эмир Балиган заявляет о своем почитании идолов, мусульманских богов Магомета, Аполлена и Тервагана… Героическая песнь „Фьерабрас“ передает рассказ о том, как французские рыцари Роланд, Ожье и Оливье… обнаруживают настоящие богатства — роскошные покрытые золотом статуи мусульманских богов Тервагана, Аполлена и Марго».
Затем С. Лучицкая долго доказывает, что всего этого не может быть, потому что этого не может быть. Мы уже высказывали наше мнение, что документы для историков, если только они не подтверждают их концепций, ничего не значат, и их надо если не скрыть, то хотя бы дискредитировать или объявить фальсификатами.
По нашей же версии XII — первая половина XIII века и есть эпоха античности, смешения верований и культур, зарождения мировых религий, и ничего нет удивительного в том, что крестоносцы видят статую Аполлона, и что статуе поклоняются будущие (будущие!) мусульмане. В то же время в описаниях имеется вполне христианская троица, бог-отец, его сын и богородица, причем, насколько можно судить, их изображения выполнены весьма художественно.
Приходится нам все время напоминать: человечество едино, история человеческой цивилизации цельна, последовательна и непрерывна. После произошедшего переворота в каком-либо сообществе людей (национальном, религиозном, профессиональном) новые идеи развиваются новыми поколениями при отсутствии старых (ведь люди смертны), но в момент-то самого переворота одно поколение живет и до, и после него. Посмотрим на нашу нынешнюю действительность: коммунисты обернулись антикоммунистами; бывшие замполиты, таскавшие пробравшихся в воинскую часть попов за бороды, целуют крест; спекулянты оказались столпами общества и обсуждают с президентом «перспективы развития»; пролетарии, производители материальных благ, вымирают от нищеты. И всюду натыканы памятники дворянину Ленину, возглавившему в 1917 году пролетарскую революцию.
Если назвать «эпоху развитого социализма» античностью, а то, что мы видим на дворе сегодня — средневековьем, то «перестройка» будет в точности соответствовать XIII веку. Мы не даем здесь качественных оценок, то есть не беремся рассуждать, что лучше, а что хуже. Это не наша тема. Но представьте, что от наших времен сохранилось бы немного свидетельств, а через несколько поколений возникла бы в умах очередных гуманистов мысль, что между «социалистической античностью» и «демократическим средневековьем» прошло несколько сотен лет. Как, в таком случае, стали бы воспринимать историки сообщения о том, что демократы якобы видели памятники Ленину? Они назвали бы такие сообщения фальшивками. И даже придумали бы специальное слово: анахронизм.
В цельной, последовательной и непрерывной истории человечества не может быть анахронизмов. А в традиционной истории, как видим, они есть. Причем в рассматриваемом случае с эпохой Крестовых походов ими изобилуют не только сообщения латинян; у византийцев они имеются в не меньшем количестве. Так, рассказывая о сражении своего отца-императора, Анна Комнина называет и французов, и итальянских норманнов кельтами. И кстати, ни разу не упоминает Иисуса.
Объяснят ли историки традиционной школы, как это понимать? Найдут ли причины, из-за которых рыцарь XIV или XIII века хорошо себе представляет искусство язычников — древних греков и римлян? И почему скульптура средневековой Византии ничем не уступает «древнему» искусству? И почему же теперь мы не имеем образцов этих средневековых статуй?
Конечно, историки найдут, что сказать. Например, объяснят, что упомянутые скульптуры оставались тут со II или III веков до н. э. Право же, нам в это трудно поверить. Разве христиане не уничтожили языческих идолов еще до VIII века, как это утверждается в сочинениях тех же историков?[93] Впрочем, и это утверждение никуда не годится. Никиту Хониата (ум. в 1213) историки считают достоверным византийским писателем. И что же он пишет? Он сообщает, по какой причине греки уничтожали «древних» богов и богинь, и не во времена «раннего христианства» или иконоборства, а во время крестовых войн:
«В промежутке между обеими осадами Константинополя сами греки уничтожили статую Минервы, где богиня была изображена с рукой, простертой на запад: эти гнусные глупцы обвиняли богиню в том, что она призвала латинскую армию».
Такие же соображения можно привести и по поводу литературы. Не только стиль произведений, но даже названия и имена героев говорят о том, что так называемая «античность» — культурное подразделение средневековья. Например, вот какие рыцарские романы писали в XII веке:
Ламбер ле Тора, «Роман об Александре» (повествуется, как Александр Македонский постигал науку «куртуазно говорить с дамами о любви»). Аноним, «Роман о Фивах». Бенуа де Сент-Мора, «Роман о Трое». Вспомним еще «Роман об Энее» фон Фельдоке, написанный в XIV или даже XV веке. Это — всеобщее поветрие:
«Эпизоды любви Ахилла и Поликсены, Медеи и Язона, трагическая история Трокла и Бризенды — это типичный для средневековой литературы мотив, увлекший вслед за Бенуа по его стопам многих поэтов, до Чосера включительно».
В эти же времена были написаны героические эпосы «Песнь о Роланде» (Франция, XI век), «Песнь о Нибелунгах» (Германия, XII век), «Песнь о моем Сиде» (Испания, XII век, а на деле, позвольте предположить, XIV век). Каковы мнения литературоведов об этих произведениях? С чем они их сравнивают? Исключительно с античной классикой!
«Роланд типичный для эпоса героический характер, подобно Ахиллу, Гильгамешу и т. п.»…
«В „Песне о Роланде“ достигнуто понимание диалектики героического характера, не менее глубокое, чем в „Илиаде“».
«Изгнание составляет исходную ситуацию в истории эпического Сида, как гнев Ахилла — в „Илиаде“».
«„Песнь о Нибелунгах“ отличается драматически-трагическим характером в отличие от спокойной гармонической эпичности Гомера».
Оказывается, в мировой литературе от Гомера и до XIII века не с чем сравнивать произведения времен Крестовых походов! Но не только латиняне подражали грекам; эти последние вовсю «переделывали» латинских авторов:
«Прозаические и стихотворные греческие переделки французских рыцарских поэм: роман „Имберия и Маргарита“ есть перевод поэмы „Пьер Прованский и прекрасная Магэлона“, и т. п. Таково же происхождение поэм „Белтандр (Бертран) Римлянин, Старый всадник“, „Флорий и Платсиафлора“ (Флор и Бланшфлора). Позднее, в XVI в., греческие поэты заимствуют у своих западных товарищей рифму».
Но ведь таким же может быть и происхождение «Илиады»! Кстати выясняется, что до XVI века средневековые греки, точно так же, как и греки античные, не использовали рифму. Было бы интересно сравнить, чем отличается «Дафнис и Хлоя» от «Флора и Бланшфлора». Впрочем, «Дафнис и Хлоя» — шедевр, а произведений похуже была целая уйма. Все не пересмотришь.
Вергилий (70–19 до н. э.) писал «Энеиду» до самой смерти; он умер на 51-м году жизни. Он вполне мог обобщить литературным языком перемены, произошедшие в Риме за 30 лет, и мог описывать в своей поэме то, что видел в молодости собственными глазами, а по нашей синусоиде это конец XIII века, т. е. после 1261 года, года падения Латинской империи на Босфоре. Между тем историки и литературоведы убеждают наивную публику, что в его описаниях представлен VIII век до н. э., строительство города Рима.
Приведем для начала несколько мнений о творчестве Вергилия, высказанных литературоведами. Они весьма противоречивы.
Первое:
«…христианское Средневековье с уверенностью видело здесь пророчество о рождении Христа („Мальчика лишь сохрани, рожденного, с коим железный кончится век, золотой же возникнет, для целого мира…“) и за это чтило Вергилия как святого».
Второе:
«Вергилий же на исходе античности считался уже не только мудрецом, но и колдуном и чернокнижником».
Получается, что в средние века античного колдуна чтили как святого!
«Энеида» — эпос, основанный на мифе о переселении троянца (византийца) Энея в Лаций (в латинскую землю, Италию) — относится, по нашей хронологии, к концу XIII — началу XIV веков и повествует о перенесении столицы Византийской империи с Босфора в Италию. То есть рассказ идет о том, как вернувшиеся из Рима-на-Босфоре участники Крестовых войн строили Рим-на-Тибре. Посмотрите с этой точки зрения и на беседу Энея с римским царем, когда они бредут по берегу Тибра, и на остальные разговоры.
Тут Эней к царю обращается с дружеской речью:
Затем бедняк Эвандр ведет Энея по будущему Риму:
Итак, коровы мычат на месте будущего Форума, но не во время Ромула, а во время этой, приведенной только что беседы об основании Рима. Упоминание «древних мужей» не должно вводить нас в смущение, как и «стены, лежащие в прахе», — этой древности может быть лет сто, а то и пятьдесят. Ничего нет необычного, что рядом с будущей столицей уже когда-то что-то строили, и это «что-то» развалилось, тем более что древние стены, лежащие во прахе на земле — удивительная вещь: нынешним археологам, чтобы найти прах древних стен, приходится в землю зарываться, и достаточно глубоко.
Другой перевод последней строки:
О времени Вергилия вот что можно прочесть в книге Джованни Виллани, лучшего итальянского историка XIV века:
«После разрушения Трои (сноска редактора книги Виллани: падение Трои сейчас датируется приблизительно 1260 годом до н. э.) ее оставил и Эней, вместе со своим отцом Анхизом, сыном Асканием… и с отборным отрядом из трех тысяч трехсот троянских мужей, поместившимся на двадцати двух судах… Эней отплыл в Италию, но поднявшаяся буря рассеяла его флот и разбросала корабли в разные стороны. Один из них затонул… а остальные прибило к африканскому берегу независимо друг от друга, поблизости от воздвигнувшегося там славного города Карфагена (сноска: считается, что Карфаген был основан в 814 году до н. э.)…
Покинув Албанию, Ромул и Рэм, потомки Энея, окружили стеной великий и славный город Рим, который и до этого издревле был населен жителями отдельных деревень и укрепленных мест, разбросанных по холмам и долинам, но близнецы впервые поселили их в одном городе. Было это через 454 года после разрушения Трои (сноска: по „римской традиции“, Рим был основан в 753 году до н. э., как утверждают современные историки)»…
Разночтения в тексте Виллани налицо. Сам он дат нигде не ставит, но из его высказываний в приложении к традиционным датировкам следует, что Рим основан то в 806 году до н. э., то в 704 до н. э. Первый случай — основание Рима через 454 года после падения Трои, случившегося в 1260 году до н. э. Второй: вдруг оказывается, что Христос родился через 704 года после основания Рима. А традиционная история показывает это основание на 753 году до н. э., явно найдя «среднюю» величину. Да и упоминание Карфагена, «воздвигнувшегося» через 446 лет после высадки на африканском берегу соратников Энея, выглядит нелепо.
Книга Виллани, написанная в XIV веке — как нам представляется, вскоре после появления «Энеиды», — показывает всю историю как бы в привычной нам хронологии, но нужно учитывать, что перевод этого текста сделан с издания 1857 года, уже отредактированного, «причёсанного» под традицию. К тому же в сносках редакторы поместили традиционные даты, чтобы читатель «правильно» понимал сообщения автора. Однако те места, по поводу которых в XIX веке еще возможны были разные толкования, остались не вычищенными редакторами, как, например, следующий пассаж:
«Когда папа и Пипин (отец Карла Великого) вошли в Рим, горожане встретили их с почетом: Пипин стал римским патрицием, то есть наместником империи и отцом Римской республики».
А ведь не только не существовало тогда Священной Римской империи германской нации, но не было еще и империи самого Карла Великого. Чьим же наместником стал Пипин? Очевидно, византийского императора. Спрашивается: а что же такое в этой империи — Римская республика? Может быть, Папская область?..
Поразительна хронология римских памятников. Капитальным строительством здесь, похоже, занимались только от I века до н. э. и до II века, а затем — начиная с XV века. «Раннехристианским» же постройкам даты не дадены. Поскольку мы только что, реконструируя хронологию, показали, что строительство должно было вестись с конца XIII и весь XIV век, можно предположить, что традиционные римские постройки относятся как раз к этому периоду. Впрочем, так оно и следует из нашей синусоиды.
Специально для людей, верящих в древность римских строений, приведем выписку об архитектуре Ватикана и Рима из Большого энциклопедического словаря:
«ВАТИКАН. …сосредоточены ценнейшие сокровища культуры и искусства. Собор св. Петра (Сан-Пьетро, 15–18 вв.); барочная пл. св. Петра (17 в., Л. Бернини); дворцовый комплекс: Скала Реджа (17 в., Л. Бернини), Зала Реджа (16 в., А. Да Сангалло Мл.); капеллы: Паолина (16 в.), Сикстинская (15 в., Дж. Дольчи, фрески Микеланджело и др.), Николая V (15 в.), апартаменты Борджа со Станцами Рафаэля; дворы: Сан-Дамазо с Лоджиями Рафаэля, Бельведера (16 в., Д. Браманте); сады с Казино Пия (16 в., П. Лигорио), Базилика, худ. музеи».
«РИМ. …Богатые архитектурные комплексы разных эпох: руины римских и императорских форумов (Триумфальная арка Тита, 81; колонна Траяна, 111–114), Колизей, Пантеон, термы Каракаллы, Аппиева дорога и др. Раннехристианские катакомбы, христианские базилики. Ренессансные дворцы (Канчеллерия, Фарнезе), виллы (Фарнезина, Мадама), ансамбль пл. Капитолия (с 1546), собор св. Петра (1506–1614). Динамические ансамбли (пл. св. Петра, 17 в.), церкви (Сан-Карло алле Куатро Фонтане, Сант-Андреа) и дворцы эпохи барокко».
О строительстве при Вергилии И. Шифман пишет:
«Август (современник Вергилия) видел одну из своих заслуг в том, что он развернул в Риме интенсивное строительство. И он, и его ближайшие сотрудники организовали работы по благоустройству города… По словам Светония, Август гордился тем, что оставляет мраморным Рим, который принял кирпичным. По другой версии, Август говорил перед смертью своим друзьям, что принял Рим земляным (!), а оставляет им его каменным».
Во-первых, здесь мы видим, как первоначальный текст менялся при обработке его самим Светонием (да и только ли Светонием?) Во-вторых, что же означает весь этот эпизод? Что царский и республиканский Рим во времена Вергилия и Августа был земляным? Куда-то делась его древность… Ведь если Рим строили при Вергилии, а его жизнь относят на I век до н. э., то легенда о Ромуле, вместе с датировкой того Ромула VIII веком до н. э., переходит целиком в разряд легенд. Но дату «от сотворения Города» историки оставляют прежней — 753 до н. э.!
«Вергилий, как кажется, далеко выходит за пределы простого выявления параллелей между правителями. Им, по-видимому, движет представление о том, что предназначением Августа было воспроизвести деяния Энея и как бы заново основать Рим»,
пишет П. Бёрк в статье «История как аллегория». Ну что ж, если возможно допущение, что Вергилий в угоду живущему при нем императору Августу берется писать поэму о событиях, произошедших в Риме за семьсот лет до его рождения… Да ещё с героями, покинувшими Трою за тысячу двести лет до его рождения… То ничего другого, кроме аллегорий, историку от этой истории ждать не приходится.
Уже совсем другую картину Рима дает нам Ювенал, живший более чем двумя столетиями позже Вергилия (II век н. э.):
В соответствии с нашей синусоидой это конец XIV — начало XV века, последние десятилетия существования Византийской империи. Рим еще не входит в состав Священной Римской империи, он — византийский. Городу почти полтораста лет. Уже много построено здесь знаменитых «древних» сооружений из мрамора, простой же люд теснится по-прежнему в Риме земляном и кирпичном, пусть даже и в трехэтажных домах, по свидетельству Ювенала. (Сравните с описаниями Петербурга у Гоголя, сделанными через 130–140 лет после основания новой столицы России.) То, что пишет Ювенал о Риме, аналогично многим описаниям средневековых городов, разница только в хронологии. Не пора ли ее поправить?
Это время, когда, как сообщается в книге М. Гаспарова:
«…сенатор Фабий Пиктор… пишет на греческом языке и для греческих читателей первый обзор римской истории, выставляя на вид троянское (византийское) происхождение, исконную доблесть и высокие цели Рима».
Правда, историк полагает, что речь идет о II — начале III века. Для нас же здесь важно, что на уровне линий № 6–7 (XIV–XV реальные века):
«…город (Рим) обстраивается греческими храмами, учреждает новые пышные празднества по греческому образцу…»,
и что:
«Все поэты первого столетия римской литературы (Ливий Андроник, Гней Невий и Макций Плавт) происходят… не из Рима, а из более глубоко эллинизированных областей Италии».
Это описание полностью подходит для реальной ситуации, которая сложилась в итальянском Риме, когда сюда валом хлынули греки накануне и после падения Константинополя в 1453 году. Вот о чем пишет Ювенал, причем надо учитывать, что при нем, явно до падения Константинополя, приток греков и других народностей империи еще не столь велик:
На протяжении XIV–XV веков турки теснили греков, а в середине XV и вовсе отняли у них Византию. Греки, вместе со своим языком и культурой, окончательно заполонили Рим. По нашей реконструкции, в новый пласт культуры должна попасть «древнегреческая» литература IV–III веков до н. э. и «древнеримская» от минус III до плюс III века. Плюс к тому была здесь собственная литература итальянского Рима XIV–XV веков.
И что же мы видим?! В самом деле, римляне не желают делать ничего, кроме как перелицовывать греков, и в точности по указанной методике: во II столетии н. э. они «переделывают» греков IV и более ранних веков до н. э., в III веке н. э. — греков III до н. э и ранее. А итальянцы в XIV–XV веках, в самом деле, опять берутся за греческие произведения, и опять увлекаются аттической литературой!
Гней Невий, создавший национальную эпопею «Пуническая война» (сатурнийским стихом в семи книгах), занимается также перелицовкой греческих комедий, не иначе, как на потребу ностальгирующим грекам Рима:
«В комедии, своем любимом жанре (известно более 30 заглавий), он старался как можно свободнее перерабатывать образцы греческой новой комедии, вводя в одну греческую пьесу мотивы из другой (контаминация) и вставлял куски собственного сочинения, часто с прямыми намеками на римскую действительность: на разгульную молодость полководца Сципиона…» и т. п.
А вот что сообщают литературоведы о римлянине Тите Макции Плавте (ок. 225–184 годы н. э., линии № 6–7):
«…Аристофановский дух буйного полнокровного веселья… сохранился и в его пьесах… (Аристофан — V–IV до н. э.) Аттическая новая комедия с ее идеалом „воспроизводства жизни“ превращается в его произведениях в забавную буффонаду…
…В переработке Плавта новоаттическая комедия утрачивает изящество и глубину, но приобретает буйную жизнерадостность и оптимизм, уже недоступный для Менандра (IV до н. э.) и его продолжателей».
Точно также Квинт Энний (239–169) берется перелагать Еврипида (480/84–406), «трагичнейшего из поэтов». И такие примеры можно длить и длить… А для нас главное то, что эту же самую ситуацию описывают историки применительно к XIV–XV веку. Вот цитата из учебника «История западноевропейской литературы»:
«В центре внимания гуманистов стояло собирание и изучение рукописей древних писателей, среди которых все большее значение приобретали греческие авторы. После падения Константинополя (1453) эмигрировавшие в Италию византийские ученые познакомили гуманистов со всеми писателями Древней Греции. Это значительно расширило кругозор поздних гуманистов по сравнению с Петраркой и Боккаччо.
Гуманисты XV в. окончательно эмансипируются от учения католической церкви и вступают в решительную борьбу со средневековой схоластикой. Они ощущают себя подлинными язычниками и возрождают целый ряд течений античной философии. Сначала у гуманистов пользуется большой популярностью стоическая философия, разработанная Леонардо Бруни и Поджо Браччолини. Затем на смену ей приходит увлечение эпикурейским учением, крупнейшим представителем которого был Лоренцо Валла. Во второй половине XV в. во Флоренции начинается увлечение платонизмом; начало ему положил Марсилио Фичино, который становится во главе учрежденной Козимо Медичи Платоновской Академии. После Платона в XVI в. наступает очередь Аристотеля, освобожденного от средневековой схоластической оболочки. Пропаганда его в Италии является заслугой Помпонацци».
Вот еще некоторые литературоведческие мнения, с нашими комментариями:
В Риме «из греческих оригиналов трагедия пользовалась преимущественно патетическим Еврипидом, комедия — Менандром; таким образом, Рим был наследником эллинистических вкусов… Так, в „Ифигении“ Энния еврипидовский хор служанок был заменен хором солдат, чтобы подчеркнуть одиночество героини, а в „Братьях“ Теренция эпизод похищения девушки у сводника был перенесен из рассказа на сцену ради бурного комического действия».
Как всякие подражатели «на потребу дня», римляне стремятся усилить в трагедии трагизм, а в комедии — комизм.
«Лутиций Катул, Порций, Лицин, Валерий Эдитуй упражняются в сочинении эротических эпиграмм и ученых дидактических поэм». Это — якобы II–I века до н. э., линия № 6, одновременно с Боккаччо. «Именно римская трагедия (где традиция не дошедших до нас пьес Энния, Пакувия и Акция была продолжена Сенекой) стала образцом для первых европейских трагиков — от Альбертино Муссато в XIV в. до драматургов елизаветинской Англии».
Все авторы — линии № 6 (XIV реальный век), Сенека — линия № 5.
«…со II–I вв., когда Греция под властью Рима стала утешаться лишь культом древности во имя древности, ученые риторы начинают копировать аттический диалект классических ораторов именно потому, что он был прошлым, а не настоящим языка».
А нам понятно, что после чумы 1347–1350 годов изменился и язык, он стал более азиатским, в связи с массовыми переселениями.
«Цицерону пришлось вести борьбу против обеих крайностей: как против излишней пышности римских азианцев, так и против излишней скудости римских аттицистов; памятником этой полемики остались два его трактата, „Брут“ и „Оратор“.
…Петрарка, впервые обнаружив (?) в 1345 г. письма Цицерона к Аттику, был так взволнован этим чтением, что написал оратору латинское письмо на тот свет…»
Петрарка был слабоумным? Или Цицерон умер от чумы в XIV веке, а при Петрарке был еще жив? На деле же Цицерон стал создателем латинского литературного языка, вот в чем дело. Видимо, и греческий литературный язык (так называемый древнегреческий) создавался в это же время. Как известно, Данте не знал греческого, так он мог не знать его именно поэтому!
Кстати, Джон Перкис в книге «Греческая цивилизация» отмечает (почему-то совсем этому не удивляясь), что «в современном греческом безошибочно узнается прежний язык, и он гораздо ближе к своему предку, чем современный английский к языку Чосера». Поскольку Чосер жил в 1340–1400, легко сделать вывод, что «предок» современного греческого создавался не раньше этого времени, а стал широко известным еще позже.
Полициано пишет во второй половине XV века:
«Во Флоренции дети лучших фамилий говорят на аттическом диалекте так чисто, так легко, так непринужденно, что можно подумать, будто Афины не были разрушены и взяты варварами, а по собственному желанию переселились во Флоренцию».
Под варварами он тут, наверное, понимает турков, а историки, конечно, имеют в виду каких-то древних варваров. Получается, автор XV века всерьез утверждает, что из-за древних варваров древние греки переселились во Флоренцию и стали его собственными соседями.
В это время члены венецианской академии Альдо Мануция беседовали между собой только по-гречески! Будем ли удивляться, что в «древнеримском» ответвлении этой же самой истории писатели тоже сплошь перешли на греческий язык?
«…появляется ряд „Всемирных историй“ на греческом языке, общей целью которых было показать (вслед за Полибием), как Рим пришел к власти над миром: авторами их были уже упоминавшийся ритор Дионисий Галикарнасский, известный географ Страбон, историки Диодор Сицилийский, Николай Дамасский; на латинском языке такую же компиляцию составил Трог Помпей; все эти сочинения сохранились частично или в отрывках. В отличие от всех этих авторов Ливий не пытается охватить мировую историю и ограничивается римскими делами; за образец он берет не Полибия, а древних анналистов, но их материалу старается придать… стилистическую отделку».
Мало было Ливию историю сочинять, так он еще «подделывался» под «древний стиль». И кстати, эти «подделки под древность» очень распространены на всей линии № 5–6. Скажем, Альбертино Муссато (1261–1329) написал пятиактную трагедию «Эцеринис» не абы как, а «в подражание кровавым драмам Сенеки», и в том же стиле:
«В пьесе Муссато нет динамизма, действие не реализовано в драматических формах… Рассказы о происходящем где-то за сценой комментируются хором, служащим как бы рупором общественного мнения… Трагедия перегружена морализующими партиями хора и длинными монологами».
Откуда же взял в XIV веке итальянец Муссато свои стилистические приемы? Не только у Сенеки, но и у Тита Ливия, представьте себе, который в свою очередь, как мы только что прочли, подражал древним грекам:
«Мастерству исторического повествования он (Муссато) учился у своего соотечественника (и, добавим, современника!) Тита Ливия. Итальянский историк старался следовать римскому историографу даже в построении периодов, в приемах передачи авторской речи и речи действующих лиц. Для обозначения современных ему учреждений и должностей Муссато вводит римскую терминологию».
О Ливии вот что еще нам сообщают:
«…Свою задачу он видит в том, чтобы выявить воспитательное значение исторических событий, а не в том, чтобы проверить их подлинность, подробности и причинную связь… Если Цицерон больше всего заботился о том, чтобы отделить прозаический язык от поэтического, литературный от разговорного, нормы от нарушений норм, то у Ливия эти категории вновь начинают смешиваться (нисходящая ветвь синусоиды, ничего не поделаешь). Первые книги Ливия нашел Петрарка. Позднейшие подражания Ливию учитывали эту его особенность. Первое издание — 1469 г.»
Нам непонятно, каким образом все литературные приемы, стиль, язык, могут перелетать на тысячу — полторы тысячи лет в неизменном виде, не поддерживаемые на протяжении всего этого срока постоянной писательской практикой. А историкам традиционной школы, надо думать, это понятно:
«„Наука поэзии“ Горация… именно она — и лишь во взаимодействии с ней „Поэтика“ Аристотеля — послужила образцом для поэтик Возрождения и классицизма в прозе и в стихах (Вида, Буало)».
«Мощные фигуры Тацита и Ювенала замыкают развитие идейных и стилистических исканий I в. н. э… II в. н. э. по традиции считается периодом последнего расцвета Римской империи».
Созданная в «Древнем Риме» литературная традиция, говорят историки, «законсервировалась» и вновь обнаружилась в средневековой Европе. Вот как изящно объехали «темные века» последователи Скалигера, рассказывая эту удивительную историю:
«Реформа языка и стиха латинской поэзии в творчестве поэтов конца I в. до н. э. дала римской литературе совершенную систему художественных средств, оставшуюся в основе своей неизменной до последних веков античности, а отчасти и позже, в ученой поэзии Средневековья, и тем более Возрождения».
Итак, по утверждению историков, литературные приемы «Древнего Рима» оставались в неизменности до последних веков античности; потом их «вспомнили», творя свою «ученую поэзию», средневековые авторы, а затем подхватили поэты эпохи Возрождения.
О том, как поэты «вспоминали» язык и литературный стиль давно минувших веков, историки нам сообщают: они находили древние рукописи, и быстренько начинали им подражать. А каким же образом произошло «забывание» античного наследия? Для объяснения хронологических парадоксов историками написаны тонны книг, не могли же они обойти такой важный вопрос. И что же? Сам процесс «забывания» они, в силу его абсолютной необъяснимости, все же вниманием обошли. Зато нашли причину для завершения этого процесса: оказывается, свое окончательное поражение историческая античность получила в результате нашествия готов.
Берём Большой энциклопедический словарь, и читаем:
«ГОТЫ, группа германских племен. В 3 в. жили в Сев. Причерноморье. Делились на вестготов (зап. Г.) и остготов (вост. Г.)».
Это — линия № 6, реальный XIV век. Упомянутые здесь готы, говорят историки, пошли завоевывать Европу, но не как племена, а как армия. Вестготы захватили Испанию, которая входила в состав Византии, а остготы — византийские же земли Италии, и были затем вынуждены воевать с византийским императором Юстинианом.
В. Уколова пишет:
«По существу, готы были беженцами от гуннского нашествия».
Беженцами, понимаете? Побили их гунны, потому что готы были слабыми, вот и стали они беженцами, но не просто так, а «по существу». Кроме того:
«…готское войско не отличалось особой дисциплинированностью, что компенсировалось мощной наступательной энергией, граничившей с безрассудством».
Этой противоречивой фразой историк как бы готовит будущие готские победы. Энергичные они были, и безрассудные, вот и победили великий, но не энергичный и слишком рассудительный Рим. Но сначала энергично и безрассудно убежали от гуннов. Если бы к их энергии добавить рассудительности, может, они и победили бы гуннов. А может, и нет: ведь Риму его рассудительность не помогла. Или причина в том, что у Рима была слишком дисциплинированная армия, а недисциплинированных готов отличала «безудержная отвага, даже свирепость, совершенное владение оружием». Кстати, было бы интересно узнать, обладали ли рассудительностью гунны, от которых готы отступали с «безудержной отвагой».
В 410 году, после победы над римлянами под Адрианополем (современный Эдирне в Турции), готские войска под руководством Алариха взял Рим. Какой Рим? Богатейший город планеты, столица Византийской (Ромейской, Римской) империи — Константинополь — совсем рядом! Но непобедимый беженец Аларих этого Рима вроде бы не заметил, — или его «не заметили» историки? — и отправился от Адрианополя прямо в Италию.
Мы уже писали, что с XIV века история Рима как бы раздваивается: всё, что происходит на Босфоре, в сознании европейцев дублируется в Италии. Поэтому вся история готов недостоверна не только хронологически, но и географически.
Однако нам нужно найти причину, приведшую к разделению истории мира на античность и не античность. Пусть себе традиционные историки говорят, что были какие-то «темные века». И в нашей версии, и в их версии известен период, когда можно было нажиться «отважным» людям без особого риска быть убитыми стрелой или мечом. Поэтому поговорим не о выдуманных переселениях народов, а о неизбежных, которые историки не заметили или не захотели заметить. Речь о том, что чума 1347–1350 годов уменьшила население Западной Европы наполовину, во многих странах на две трети, а кое-где и на три четверти, даже четыре пятых. Остались пустовать дома, пригодные для жилья, в которых было все необходимое для комфортной жизни. Ведь чума не разбирала, кто беден, а кто богат.
И что же должно было произойти, когда об этом стало известно в тех местах, где чума свирепствовала меньше, или в тех, которые она вообще обошла стороной? Из северных и восточных стран на берега теплых морей устремились бы любители легкой наживы, и прежде всего всякие лихие люди. Естественно, в глазах выжившего местного населения это выглядело бы как «нашествие». Да нашествием это и было. Только стараниями историков столь неприятные события тоже оказались выкинуты из истории XIV века, а попали они в III–IV века, и как бы в результате пандемии чумы появились готы, после нашествия которых Европа погрузилась в «темные века», да и в Византии от блестящего античного периода осталась только смесь из христианства и язычества.
«После чумы 1348 года в обстановке распространения суеверий и фанатизма, презрения к радостям жизни», — как пишет современный историк искусства М. Мураро, — наверное, и не могло быть никаких иных переселений и нашествий. Беда лишь в том, что представления скалигеровцев расходятся со свидетельствами очевидцев, например, с хроникой Маттео Виллани, отрывок из которой мы приводили в одной из предыдущих глав. Согласно этому и другим подобным документам, после чумы XIV века остались свободными от людей не только поселки, но даже города, и со временем их заселяли пришлые люди.
Население, создавшееся от перемешивания местных и пришлых, начало возрождать культуру предшествовавшего периода, которую и назвали словом «antico». Умерло много художников, писателей, философов — но были целы их труды, и выжили многие, лично знавшие этих людей, да и кое-кто выжил из авторов той «античности». Какие-то труды умерших, конечно, находили — но не через тысячу лет, а через пять, десять лет — и немедленно пускали их в культурный оборот.
Это настолько ясно, что не требует особых объяснений, — в отличие от традиционной версии, которая, на самом-то деле, объяснить причины европейской дикости и стремления подражать найденным древним текстам не может. Ведь когда стала общепризнанной скалигеровская «модель» истории, перепутавшая и времена, и страны, в возможность «забываний» и «возрождений» стали просто верить, не вдаваясь в объяснения.
В 1472 году Иван III объявил, что отныне Москва — Третий Рим. Понятно, что до этого их уже было два, и что интересно, оба византийские; первым Римом был Константинополь. Рим в Италии тоже строили на землях, входящих в Византийскую (Ромейскую) империю. Строительством «запасной» византийской столицы был создан прецедент появления нового Рима, поэтому Иван соображал, что говорит. Если бы хоть один из «Римов» был языческим или католическим, царь такого не сказал бы. В XVI веке писатель Филофей, монах псковского Елизарова монастыря, развивая мысль о преемственности власти московских государей от византийских императоров, начертал: «Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не бывать». Первый Рим пал перед мусульманином, второй — перед латинянином. А строил их обоих православный грек.
Возможно, и даже наверняка Рим строили на месте какого-то старинного культового поселка. Его искусственное удревление по сравнению с Константинополем дало начало путанице. Читая исторических писателей, люди начинают верить, что Рим был столицей могучей Римской империи; между тем только в 1870 году этот Рим был воссоединен с Италией, а в 1871 году стал столицей объединенного Итальянского королевства. Рим расположен так неудачно, что не смог стать даже столицей Священной Римской империи; столицей был Ахен. И кстати не исключено, что, говоря «Рим», средневековые летописцы имели иногда в виду германский Ахен.
Но мало того: эта «раздвоившаяся» между двумя Римами история к тому же поделена теперь на три периода: античность, «темные века» и средневековье. Постоянные «возрождения» становились неизбежными. Уже для IX века историки нашли в Византии «македонское» возрождение, а на западе (в Европе) — «каролингское», плавно перетекающее в «оттоновское».
Соотношение между стандартной «греческой» и «византийской» синусоидами.
Двигаясь от Рима к «Риму» — ни века без возрождений!..
В литературоведении известное историкам «каролингское возрождение» называется «Вергилианским» возрождением середины VIII–IX веков. Непосредственно к нему примыкает «Оттоновское» возрождение, оно же «Горацианско-теренцианское», произошедшее в X — начале XI века. За ним наступает «Овидианское» возрождение конца XI–XII веков. Возникли они во многом как раз из-за того, что после окончания чумы 1350 года ряд европейских авторов (Павел Диакон, Алкуин, Рабан Мавр, Лиутпранд, Пьер Абеляр и другие) взялись возрождать, соответственно, поэзию Вергилия, Горация, Теренция и Овидия (живших до 1350 года).
Лишь историки далекого будущего «разместили» их творения по хронологической схеме Скалигера; вот почему одномоментно «забыли» (а потом неоднократно возрождали) великую античную культуру, — в результате хронологических неурядиц! Отсюда и все недоумения: как это, античное язычество уже кончилось, и вот, оно «высовывается» вновь и вновь, то в Византии, то в Италии. В христианских странах люди впадают в язычество…
В сборнике «Памятники Византийской литературы IV–IX веков» читаем:
«Приводимое ниже двустишие примечательно законченно языческим духом. От самоубийства, по признанию Олимпиодора, его удерживает лишь авторитет Платона; об авторитете христианской религии, видящей в самоубийстве тягчайший грех, он не считает нужным говорить».
Вот это двустишие VI века:
По «византийской» волне следует датировать XIV веком не только это стихотворение, не только произведения Романа Сладкопевца, Прокопия Кесарийского и других ромеев, но и произведения многих средневековых латинских поэтов. Например, «последний поэт языческой античности» Максимиан Этрусский, сочинения которого были найдены в 1501 году, пишет якобы в VI веке элегию, подражая самой откровенной из «любовных элегий» Овидия, показывая читателю умение мастерского владения словом. Как это может быть?
Что сказали бы искусствоведы, если бы узнали, что итальянский скульптор VI века без всяких усилий подражает римскому портрету I века н. э.? Наверное, сказали бы, что это совершенно невозможно. По мнению, высказанному Карлом Вёрманом, произведения искусства, начиная с эпохи Константина:
«…до такой степени отличаются бедностью вымысла и неумением владеть формой и выражаться художественно, что в них ясно видно окончательное падение античного искусства. Надо было пройти после того тысяче с сотней лет, прежде чем потомство римлян было в состоянии восстановить связь своего искусства с лучшими образцами древнего… Приходится говорить о довольно посредственных, безыменных произведениях этой отрасли искусства (живописи), снова сделавшейся отраслью ремесла и с каждым десятилетием утрачивавшей понимание форм…»
А вот поэт VI века Максимиан Этрусский прекрасно умеет выражать свои мысли художественно! Настолько умеет, что когда его стихи в 1501 году нашли и опубликовали, то издатель решил, что это стихи первого римского элегика Корнелия Галла. И чтобы нам не возразили, будто «этого не может быть», приведем пример, а потом дадим читателю возможность сравнить его с «настоящим Овидием». В этом примере некий пожилой дипломат рассказывает о своей неудаче на любовном поприще.
Это прекрасно написанное произведение странно выглядит на фоне эпохи, о которой специалисты сообщают, что она наполнена «бедностью вымысла и неумением владеть формой и выражаться художественно», и что в работах поэтов этого времена «ясно видно окончательное падение античного искусства». Похоже, мы имеем основания, чтобы сделать большой подарок историкам: вот вам, дорогие наши, новое возрождение — «остготское возрождение» VI века. Ну, а «вестготское возрождение» VII века, произошедшее в Испании, пусть найдут сами. Оно есть.
Читателям же, чтобы они имели возможность сравнить приведенное только что стихотворение «остготского возрождения» с, так сказать, античным оригиналом, предлагаем «натурального Овидия», финал книги «НАУКА ЛЮБВИ»:
Чтобы сравнить приведенные работы с поэзией XIV–XV веков, обратитесь ко второй части этой книги, где мы приводим примеры из Чосера и Франко Саккетти, а также Джованни Боккаччо. А мы добавим, что судьба стихов Максимиана просто поразительна. По сообщению литературоведов, его элегии (включая приведенную выше элегию о слабосильном дипломате) «усердно читались и изучались в средневековых школах, несмотря на самое, казалось бы, неподходящее для школьного чтения содержание».
Если же двинуться по череде средневековых возрождений дальше, то, читая поэтов VIII–IX «каролингских» веков, мы обнаружим в них стиль, мастерство, язык и образы, свойственные поэзии зрелого средневековья, то есть XIV–XV веков. Свое название это возрождение получило по имени Карла Великого, который завоевал Рим столь же лихо, как и готы, и провозгласил себя императором. И эта его военная эскапада оценивалась римлянами, по словам историков, как новое завоевание северными варварами!
Но в поэзии каролингского периода, в отличие от случая первого нашествия варваров, появляются гении не любовной лирики, а мастера прославления христианской церкви и наихристианнейших светских владык. Например, в поэме Ангельберта «Карл Великий и папа Лев», действие которой относят к 799 году, автор описывает охоту Карла близ Ахена, причем с особым восторгом изображает он великолепные наряды Карла и его спутников — наряды, более уместные при дворцовых церемониях позднего средневековья, а не на охоте в VIII веке. В поэме много реминисценций не только из Вергилия, но и из Лукана. Так что в этом «хронологическим конгломерате» не только изображается быт XIV века, но и посредством литературных приемов, «забытых» уже тысячу лет как.
Поэма начинается с описания пейзажа. Мы говорили уже об изображениях пейзажа в главе «Природа и ландшафт»; по нашим представлениям, описания, подобные тому, что приведено в этом творении Ангельберта, появляются не раньше XIV века. И кстати, здесь мы находим редкий случай, когда литературоведы осмеливаются спорить с историками. Они прямо пишут, что творчество Ангельберта — пример придворно-рыцарского произведения, хотя историки уверяют нас, что в это время кроме монахов никто за перо не брался.
Отметим основные вехи на нашем пути из Рима в «Рим».
В XII–XIII веках в результате Крестовых походов произошло массированное знакомство западноевропейцев с византийской культурой, находившейся к тому времени на более высоком уровне развития. Это стимулировало ускоренное окультуривание самой Европы, но и Византия не отставала. Хотя ее территории (Малая и Передняя Азии, Испания, Южная Италия, Египет) пользовались огромной самостоятельностью, Константинополь (Первый Рим) повсеместно признавался столицей. В сфере византийского влияния находилась и Россия, за исключением некоторого промежутка времени, когда после захвата Константинополя крестоносцами (1204 год) она находилась в унии с латинянами.
В конце XIII — начале XIV века построен итальянский Рим как «запасная» столица Византийской империи, возможно, на месте старинного культового поселка. Следует понимать, что «римские папы» — это отцы империи, а не города, то есть они названы «римскими» не по названию города; во всю крестоносную эпоху они скитались по Франции, имея резиденции в разных городах (что в рамках традиционной истории не имеет достаточных объяснений).
С конца XIV века после пандемии чумы, поразившей Европу и Азию, выжившее население начало возрождение культуры предшествовавшего периода. В середине XV века власть в Константинополе взяли мусульмане, и Ромейская империя преобразовалась в Румский султанат. Переехавшие в Европу, а прежде всего в Италию греки стимулировали мощное развитие культуры. Одновременно кончилось «монголо-татарское» иго на Руси, и вскоре после этого Иван III объявил, что отныне Москва — Третий Рим.
Как же сказались все эти события на Руси? Историю ее ведут с IX века, ну, и где же наши «возрождения»? Этому вопросу в «Истории всемирной литературы» посвящено две главы, написанные Д. С. Лихачевым, «Предвозрождение в русской литературе» и «Вопрос о Возрождении на Руси». Автор пишет:
«В Московской Руси, поскольку она возглавляла патриотическую борьбу против монголо-татарского ига, в XIV–XV вв. были благоприятные условия для Предвозрождения. Но в XVI в., когда важнейшее условие для ренессансного развития — национальное объединение — было достигнуто, деспотизм царского государства и православной церкви, бывшей в Московии государственной, препятствовал быстрому экономическому и культурному развитию, изолировал Московскую Русь, затормаживал и сковывал ренессансные процессы».
Иначе говоря, всё было б очень хорошо, когда бы не было так плохо. Была Русь под игом (плохо), но имела благоприятные условия для «Предвозрождения» (хорошо). Сбросила Русь иго и объединилась (хорошо), — затормозились ренессансные процессы (плохо).
Что же из всего этого следует? Можно ли сделать рациональный вывод из множества путанных, а то и просто невероятных сведений? Можно. Причем вывод достаточно простой: надо не только летописи читать, а шире смотреть на проблему.
Действительно, Овидия на Руси никто не «возрождал», и мы не найдем здесь произведений типа элегий Максимиана Этрусского. Но ведь Русь — не Италия. Мы утверждаем, что Максимиан в конце XIV, или в XV веке писал в стиле Овидия, творившего в конце XIII или начале XIV века, и оба они были представителями одной культуры. А на Руси своя культура, и, как вы очень скоро увидите, процессы на территории нашей страны, если говорить о литературном развитии, вполне сходны с европейскими. Пусть и с запаздыванием, но к своему Возрождению Русь пришла, — с А. С. Пушкиным. И это подтверждает наш вывод, что термин «возрождение» следует применять к возрождению национальных культур, пострадавших в средневековье. Овидию же, как представителю иной культуры, на Руси только подражали (а не возрождали), и то достаточно поздно.
В Европе никакой литературы, если не считать за таковую разрозненные записи, ранее XII века нет, а так называемые «античные» писатели жили и творили позже этого времени. И в этом же русле находится наша отечественная литература. Мы здесь не будем ничего цитировать из произведений писателей, потому что, слава Богу, русскую литературу пока еще преподают в школах, а бегло перечислим, что имеется в мировой сокровищнице из нашей словесности.
1037–1050. Иларион, «Слово о законе и благодати». Изборник Святослава. Феодосий Печерский, «Слово о вере варяжской».
«Хождение» игумена Даниила (1106–1108) повествует, как автор был приветливо принят иерусалимским королем-крестоносцем Балдуином I.
Владимир Мономах (1053–1125), «Поучение» (ок. 1117). Нестор-монах, «Житие Феодосия Печерского», «Чтение о житии Бориса и Глеба», «Повесть временных лет» (1113–1118).
Появляется ряд былин. Змееборец Добрыня спасает Забаву. По мнению литературоведов, текст содержит переклички с англосаксонским эпосом («Беовульф»), греческим (Персей и Андромеда), германо-скандинавским (Зигфрид), исландским (Сигурд), византийским и южно-славянским. Вообще борьба с драконами — излюбленный сюжет средневековой европейской литературы.
В «Истории всемирной литературы» сообщается, что:
«Проповедник Климент Смолятич в „Послании“ к пресвитеру Фоме отклонял упрек последнего, что он пишет „от Омира (Гомера) и от Аристотеля, и от Платона“»,
и отстаивает право писателя на символическое толкование Библии, так что это XIV век или позже.
О «Слове» скажем подробнее. Созвучия, найденные литературоведами: Ярославна сходна с Брамимондой («Песнь о Роланде») и Либгардой («Сказание о Вольфдитрихе»). А. Робинсон сообщает своё мнение:
«Древнегерманский, скандинавский и англосаксонский эпосы хранили память о западно-восточных, римско-гуннских и готско-гуннских войнах.
(Тысячелетняя память без письменных источников! Вот бы такую нашим историкам.)
Таковы основные закономерности западно-восточных взаимосвязей в области сюжетосложения и символизации в европейском раннефеодальном эпосе, в сферу которых входило и „Слово о полку Игореве“.
Затем упоминаются циклы Гильома Оранжского и Доона де Майанса и другой раннефеодальный эпос, поскольку:
„…по сюжетной ситуации, настроению и поэтической структуре, напоминающей четырехчастное строфическое членение с единообразными зачинами, заклинание Ярославны типологически приближается к этим западным песням и служит их своего рода архаическим преддверием“.
Также пишут, что по ряду признаков „Слово“ созвучно с „Песнью о моем Сиде“. А „Песнь о Сиде“ (Испания, XII век) сравнивают с „Илиадой“, причем все перечисленные литературоведами стилистические черты поддаются имитации, и не исключено, что „Песнь о моем Сиде“ — стилизация эпохи Возрождения.
„Слово“ вступило в прямое противоречие с литературным процессом второй половины XII века… В „Слове“ нет типичной для современного ему летописания религиозно-провиденциальной концепции…»
(здесь и дальше Д. С. Лихачев).
Неспроста не утихают споры о «Слове»! Оно тоже может оказаться стилизацией, например, XVI века. Интересно, что подражанием «Слову» считается «Задонщина», написанная в XV веке. А не наоборот ли?
«Повесть временных лет», Нестор, XII век, — наверняка написана позже даже XVI века.
«Рассказы летописи о мести княгини Ольги древлянам за убийство ее мужа Игоря насыщены фольклорными мотивами многих народов… Подобные рассказы изложены Титом Ливием в повествовании о Ганнибале, в исландской саге о Харальде Суровом (зяте Ярослава), в монгольской летописи о Чингисхане».
В XIII веке появилось «Слово о погибели Русской земли»:
«Слово о погибели…» типологически соотносится с некоторыми из античных и средневековых памятников, воспевавших в более или менее сходных образах свое отечество. Таково описание Италийского полуострова в «Естественной истории» Плиния Старшего (I в.), Галилеи — в греческом тексте и в древнерусском переводе «Истории иудейской войны» Иосифа Флавия (I в.), Испании в «Испанской истории и великой общей истории» (XIII в.).
I век и XIII век — одна и та же линия № 5.
В XIV веке, как почти везде в Европе, мы видим на Руси новый стиль: «плетение словес».
Д. С. Лихачев пишет:
«В поисках опоры для своего культурного возрождения русские, как и другие европейские народы, обращаются к древности, но не к древности классической (Греция, Рим), а к своей национальной. И в этом следует видеть главную особенность русского Предвозрождения».
В том-то и дело, что в этом нет ничего особенного, потому что «классическая древность» — это и есть нормальное европейское средневековье. И другие народы точно так же обращаются с конца XIV века к своей национальной классике, появляется множество стилизаций «под средневековье» и на Руси, и в Европе, и даже в Индии и Китае.
«Этот повышенный интерес к „своей античности“ — к древнему Киеву, к старому Владимиру, к старому Новгороду — отразился в усиленной работе исторической мысли… в обостренном внимании к произведениям XI — начала XIII в.».
Например, былины об Алеше Поповиче были сложены именно в это время, тогда как былины об Илье Муромце гораздо более раннего происхождения. Также и некоторые саги на Западе, внешне мало отличимые от более ранних, сложены в это время.
И кстати, нельзя сказать, что Руси не была знакома «античная» культура и система ценностей. Согласования с античными произведениями наших литературных работ литературоведы нашли, как мы это только что показали. А специалисты по изобразительному искусству нашли также схождения с антической Грецией в живописи:
«Для России… античность отнюдь не была далекой от современности, замкнутой в прошлом исторической эпохой, — пишет Г. Кнабе. — Творчество Рублева в целом и его „Троица“ в частности были как бы заново открыты на рубеже ХХ века и с тех пор вызывали и вызывают… все большее количество отзывов, наблюдений и ученых анализов. Среди них обращает на себя внимание всеобщее ощущение реальной и очевидной связи этих произведений с искусством классической Греции».
А вот мнение Н. Деминой:
«В своей разумной уравновешенности и соразмерности всему человеческому Рублев ближе к эллинам классической поры, чем к напряженно взволнованным людям эллинистического мира и Византии».
О чем же сообщают нам искусствоведы? А сообщают они, что художник Андрей Рублев (1360/70 — ок. 1430, линия № 6–7) в творчестве своем ближе эллинам классической поры (V–IV века до н. э., линия № 5–6), чем к более высокой культуре эллинизированного мира (III–II века до н. э., линия № 7–8), или искусству Византии (ниже линии № 5). И это совершенно правильно. Россия линии № 6 сопоставима именно с линией № 5, потому что у нас искусство всегда отставало от европейского и средиземноморского уровня.
Из литературных произведений в XV веке появляются: «Задонщина» — крупнейшее произведение о Куликовской битве, якобы обращение к примеру «Слова о полку Игореве», — начало века. «Сказание о Мамаевом побоище», середина XV века. «Хождение за три моря» Афанасия Никитина. «Сказание о князьях Владимирских», рассказывающее о происхождении русских князей от римского императора Августа.
В это же время или в начале XVI века появляется повесть о Вавилонском царстве, где развивается идея преемственности византийских монархов от Вавилона.
XVI век. «Великие Минеи Четьи» митрополита Макария — собрание всех произведений, посвященных житиям святых. «Домострой». «Стоглав».
«Однако неудача Возрождения была завуалирована пышными формами официальной историографии… и появлением грандиозных „обобщающих предприятий“ в литературе»,
пишет Д. С. Лихачев, продолжая переживать за Русь. Но то же самое мы видим и в «древней» Греции в эпоху эллинизма, то есть, если перевести скалигеровскую хронологию в нашу, в XV–XVII веках. В Западной Европе в это время выходят огромные серии античных писателей, целые университеты «дорабатывают» Аристотеля и других «древних», которые, впрочем, действительно были древними в сравнении с теми, кто их обрабатывал.
«Оиже в церквах стоят в тафьях и в шапках. Да по грехам бесстрашие вошло в люди в церквах божиих, в соборных и приходных, стоят без страха и в тафьях, и в шапках, и с посохи. Якоже на торжище, или на позорище,[95] или на пиру, или яко в корчемнице, и говор, и ропот, и всяко прекословие, и беседы, и смрадные словеса; пения божественного не слышат в глумлении. Церковь божия устроена на молитву приходити и на оставление грехов, и Бога молити со страхом, мы же паче на гнев Бога подвизаем.
Иже бреют главы и брады. Да по грехам слабость, и небрежение, и нерадение вниде в мир в нынешнее время; нарицаемся хрестьяне, а в тридцать лет и старые главы бреют и брады и ус, и платье и одежи иноверных земель носят, то по чему познати хрестьян?
Иже хрестьяне рукою крестятся не по существу[96]… и крестное знамение не по существу кладут на себе, отцы духовные о сем не радят и не поучают.
Иже крестьяне клянутся и лаются.[97] Клянутся именем божиим во лжу всякими клятвами, и лаются без зазору всегда всякими укоризнами неподобными, скаредными и богомерзкими речьми, иже не подобает хрестья-нам. И во иноверцах такое бесчиние не творится. Как Бог терпит нашему бесстрашию?..
О птицах и зайцах, о удавленине.[98] Продают в торгу по всем градам и по всем землям моего государства всякие птицы и зайцы давленину, а не колото живо и кровь не точена. И о сем в заповедях божиих вельми возбраняет хрестьянам давленина ясти. Достоит о сем законоположение рассудно утвердити, чтобы хрестьянские души давлениною не осквернялися…
О детином крещении. А детей бы крестили в церквах по уставу и по преданию святых апостол и святых отец. А не обливали водою, но погружали в три погружения. А крещали бы детей по священным правилам достоверно, якоже есть писано „О крещении младенец“. Крещается от священника, глаголюще сице: „Крещается раб божий имярек. Во имя Отца“. И погружает его единощи, глаголя „аминь“. Та же „И Сына. Аминь“, и погружает паки.[99] „И святаго Духа“, и паки погружает третием. И глаголет: „И ныне, и присно, и во веки веком, аминь“. Ведомо же буди, яко по апостольском 49 правиле измещется священник, крестивый сице, рек: „Крестится раб божий, имярек. Во имя Отца и Сына и святаго Духа ныне, и присно, и во веки веком, аминь“. И тако погрузив крещаемого, и паки тоже слово рек и паки погрузив. И паки тоже слово третием рек и паки погрузив. Крестит бо, рече, в три безначальныя и в три сыны и в три утешителя — в 9 лиц. Такоже измещется по 8 правиле и рекий все тожде слово и погрузив крещаемаго единощи, яко не славя воскресения. Но сице подобает крестити. Прием священник рукама крещаемого и глаголет: „Крещается раб божий, имярек. Во имя Отца, аминь“. И низводит его и возводит. „И Сына, аминь“. Низводит и возводит. „И святаго Духа. Ныне, и присно, и во веки веком, аминь“. И паки погружает его. И тако бы крестити в три лица божественна. В тридневное воскресение Христово треми погруженми, и посем мажет его великим миром и облачит его во вся новая, прежде вдав его на руки приемнику. И поет священник с людьми: „Блажени, им же отпустишася беззакония, и им же прикрышася греси“ и прочая по уставу. А кум был бы один — любо мужеский пол, а любо женский, а по два бы кума и мнози кумове не были, как у вас преже сего было.
О обручении и о венчании ответ. А обручение бы и венчание было по божественному уставу все сполна во всем священническом чину. И венчали бы после обедни, а ночи бы не венчали. А венчали бы отрока пятинадесяти лет, а отроковицу двунадесяти лет по священным правилам. А меньше бы отрока пятинадесяти лет не венчали. И потом бы новобрачных поучали от божественного Писания, како подобает православным по закону жити и прочая.
Чин и указ. Аще будет поняти[100] вдовцу девица или за юношу идет вдовица. Пришедшим сим по литоргии в церковь и станут на месте пред святыми дверями. Священнику же наченшу во всем сану: „Благословен Бог наш“, таже все по ряду венчание. Именует напредь первобрачного имя и потом двоебрачного или есть мужеский пол или женский. И по скончании всего глаголет молитву о двоеженце. Аще ли случится и треженец быти един от них, в той молитве применяет глаголя: „К третьему совокуплению“, и не глаголет „браку“, понеже нужа ради телесныя се бывает. Таже отпуст.[101] Аще ли есть в неделю глаголется: „Воскрес из мертвых Христос, истинный Бог наш, молитвами пречистыя его матери, и святаго его же есть храм, и его же есть день, и всех святых помилует и спасет нас, яко благий человеколюбец…“
О втором же браку и о треженцах. А второму браку венчания несть, но токмо молитва по правилам, и третьему молитва под запрещением по священным правилам. Второму — 2 лета епитимьи, аще будет млад, то едино лето. А третьему пять лет от общения и ото всякия святыни. А четвертый бы брак от вас никогда же не именовался, четвертый же брак и законни правила возбраняют, блудяй убо себе единому неправду сию имеет. А иже четвертого брака яко рекше себе смесив поругается, убо сим возбраняющим божественным и священным правилам, он убо который разрушает божественных и священных правил, каковое имеет благочестие и каковый ответ ждет на Страшнем суде, той убо и сам себе отлучи от славы божия…»
Воскресенский Новоиерусалимский монастырь. Скит патриарха Никона. 1657–1662 годы.
С конца XV века на Руси началась борьба с «ересью жидовствующих»:
«Вероятнее всего, это даже была не столько ересь (т. е. не богословское учение, меняющее некоторые из церковных догматов), сколько движение вольнодумцев. Вольнодумцы эти критически относились к церкви и к отдельным догматам православия, но больше тянулись к светским знаниям, усиленно занимались астрологией и логикой».
Это, скорее всего, розенкрейцерство. Масонство в самом деле проникло на Русь в это время, и уже с XVI, а особенно в XVII веке начинается пересмотр истории.
Так называемая «литература Древнего Востока» — часть литературы Византийской (Ромейской) империи, ведь саму империю составляли многие, ставшие затем самостоятельными страны Азии и северной Африки. Конечно, возникла и развилась литература этих стран ни в какой не древности, а одновременно со всеми прочими; первенство в развитии может быть обнаружено только для литератур на египетских и греческом языках; и кстати становится ясным, что многие знаменитые произведения (Рамаяна, сказки 1001 ночь) инспирированы европейцами.
Материала, чтобы показать это, накопилось столько, что хватит на отдельную книгу, — но у нас на подробный разбор этой темы уже нет места. Поэтому ограничимся лишь несколькими примерами, да обзором мнений литературоведов, приведённых в «Истории всемирной литературы».
Как известно, первым взялся анализировать произведения литературы ради выяснения хронологических приоритетов Н. А. Морозов. В одной из рукописей он пишет:
«Действительно ли всякая банка с кильками, на которой написано „Made in England“, сделана в Англии, а не в Риге? Или всякая тетрадь, о которой говорят, что она найдена в Персии, действительно из Испагани, а не из Испании?
Возьмите любую из средневековых повестушек, перенесите место действия их из Севильи в Багдад, переведите имена героев и героинь по их значению на язык Корана; вместо слова бог напишите Аллах, а слово вуаль, под которым героиня идет по улице Мадрида на свидание с возлюбленным, замените равнозначным с ним восточным словом чадра, и вы получите зеркальное отражение восточных рассказов, которым приписывают азиатское происхождение».
Как же показать, что подобные «восточные рассказы» сделаны не в Париже? Прежде всего, это было бы возможным, найди мы в них подробные и точные описания местностей, сходные с описаниями, сделанными европейскими путешественниками и географами. Но именно таких деталей мы и нет в восточной беллетристике! Все местности восточных поэм и повестей чисто фантастические, все их знаменитые города — Дели, Лахор, Багдад, Басра — не имеют ни одной улицы, ни одного дворца, ни одной площади, похожей на те, какие имелись там в реальности, — ни в описаниях, ни по названию. А ведь это прямо свидетельствует об их возникновении где-то далеко от сцены рассказываемых событий!
За местное происхождение могла бы, кроме географических деталей, свидетельствовать многочисленность рукописей, найденных в данной стране. Это было бы даже совершенно неизбежно, если б таким произведением там интересовались, но и в этом отношении сказать особо нечего: обычно европейским ученым-искателям и спешащим вслед за ними охотникам-авантюристам удавалось «с великими трудами» отыскать какой-нибудь один, в самых сенсационных случаях — несколько экземпляров. Нечего говорить, что их отличить нельзя от обратных переводов с уже прогремевших в Европе «переводов с неведомых рукописей». И так было на протяжении всего XIX века.
Но ведь отсутствие многих сотен копий есть явное доказательство, что данным произведением совсем не интересуются у себя на родине! Пусть нам ответят, что зато им интересовались там в «глубокой древности» и оно тогда, конечно, ходило в тысячах списков, которые потом истребили ненавистники всякой роскоши и учености мыши и моль, от трапезы которых остались только кучи пыли.
Но и это лишь отговорка, потому что во всех находимых таким образом «униках» обнаруживаются анахронизмы, показывающие, что рукописи обрабатывались незадолго до времени их нахождения.
Вот что говорится, например, в предисловии к русскому переводу Рамаяны, сделанному Ю. А. Роменским:[102]
«Рамаяна» или «Песнь о Раме» — великая индийская эпопея. Ее содержание, по мнению историков, относится к XIII–XIV столетию до Р.Х., героическому периоду распространения арийских владений на южный полуостров Декан. Создание ее предание приписывает поэту Вальмики. В своем полном объеме «Рамаяна» состоит из семи книг и заключает в себе множество позднейших вставок и искажений первоначального текста. Георг Вебер по этому поводу говорит:
«Древнейшие части Махабхараты и Рамаяны принадлежат, хотя и не в нынешнем своем виде, очень древнему времени, но свою нынешнюю форму эти поэмы получили не ранее последних двух, трех столетий до нашей эры. В них собран весь материал индийского эпоса. Они обе основаны без сомнения (sic!) на древних песнях времен переселения и завоеваний, на преданиях о последних нашествиях и войнах арийских племен в святой области Сарасвати и Ямуни и о первом их расширении на юг. Но каждое новое поколение делало новые прибавки, перерабатывало полученные от предков поэтические рассказы дополнениями и изменениями в духе своего времени, своего культурного развития, своих религиозных понятий. Таким образом индийские эпопеи разрослись до громадных размеров. Вставками множества эпизодов и прибавок, деланными в течение веков, они превратились в огромные компиляции, лишенные художественного единства. Все переделано в древних частях их состава, и язык, и форма рассказа, и характерного, так что прежний смысл совершенно искажен переработкою в духе религиозных понятий позднейших времен… Распознать в этой переделке первоначальные контуры индийского эпоса очень трудно».
После такой отчаянной характеристики как будто не оставалось ничего другого делать, как признать весь этот «индийский эпос» лишенным всякого исторического значения. Нужно было бы даже признать его за современный, хотя и постепенно выработавшийся фольклор, но… в таком случае, что осталось бы от древней истории Индии? У историков возникла жгучая потребность предложить публике хоть что-нибудь и за «полторы тысячи лет» до пресловутого Рождества Христова. Переводчик этого «эпоса» на русский язык Ю. А. Роменский сообщает:
«И вот, на долю европейских санскритологов и поэтов-переводчиков выпал поистине непреодолимый труд разработки санскритского текста с тем, чтобы „выделить из него позднейшие браманские вставки, исправить искажения и таким образом по возможности восстановить эпопею в ее первоначальном виде“. И дело началось. В 1829 году профессор санскрита в Бонне Артур Шлегель издал обработанный им санскритский текст двух первых книг Рамаяны и это издание послужило Адольфу Гольцману оригиналом для его перевода Рамаяны на немецкий язык. Но в своем предисловии к 3-му изданию немецкого перевода Рамаяны и Магабгараты, вышедшему в свет в 1854 году он сам между прочим говорит:
„Вся первая книга санскритского текста Шлегеля поддельная. Я даю только содержание второй книги, хотя явились и остальные пять книг этой поэмы в издании Горрезио, но Горрезио избрал такую редакцию текста, которая для меня не годится“».
Итак, первая книга Рамаяны — апокриф новейшего времени… Но почему же не могут оказаться апокрифами и следующие книги, тоже никому не известные в Индии до их открытия европейцами в одном экземпляре? Но, впрочем, не в одном… потом нашлись и другие, пополненные списки, что было даже неизбежно при таком большом спросе на них после напечатания первого «открытия».
После Шлегелевского издания «поддельной Рамаяны» эту поэму нужно было во что бы то ни стало найти еще раз в Индии, и она была, как и следовало ожидать, найдена в расширенных рукописях, сначала в Восточной Индии и издана в 1859 году в Калькутте, а потом и в Западной Индии и издана Горрезио в Бомбее и в Париже в 1870 году с итальянским переводом. Это и было то самое издание, которое так не понравилось Адольфу Гольцману, что он даже и рассматривать его не захотел. В 1860 году вышел французский перевод, в 1874 — английский в 5 томах. Наконец, и индусские интеллигенты ознакомились со своим национальным эпосом по изданиям европейцев.
Каковы же признаки ее глубоко древнего происхождения? Оказывается, никаких.
«Отличительной чертой Рамаяны (от действительных индийских работ) служит естественность положений и событий, — пишет Ю. А. Роменский в своем предисловии. — В ней нет тех преувеличений и того сплетения мифологических черт и образов, которые свойственны индийскому эпосу и которые для читателей, не знакомых с вероучением индусов, были бы непонятны. Рассказ Рамаяны прост, натурален, исполнен глубокого драматизма и понятен каждому от начал до конца. „Индийский эпос, — говорит Вебер, — не уступает греческому ни по высокой нравственности и глубине мыслей, ни по художественному совершенству и нежности чувства“».
А русский переводчик, сам не понимая убийственного значения своих собственных слов, продолжает:
«Сопоставление индийской морали, существовавшей три тысячи (!!) лет тому назад, с современной европейской моралью, прошедшей через горнило христианства и через обширную лабораторию новейших гуманных и философских наук, может навести на многие назидательные размышления».
И это совершенная правда. Сопоставление индийской литературы и философии с европейской прямо наводит на мысль, что индийская литература и философия представляют собою только переделку европейских, и притом очень недавнего времени.
Современные литературоведы, сравнивая «Рамаяну» с другим знаменитым индийским произведением, «Махабхаратой», вставали в тупик. «Особенности содержания и стиля „Рамаяны“, казалось бы, предполагают сравнительно позднюю дату ее возникновения», говорится во «Всемирной истории литературы». Ученые видят также, что и язык, и композиция, и сам дух первого индийского эпоса, «Махабхараты», более архаичен. Однако в то время, как «Рамаяна» ни разу не упоминает о «Махабхарате», эта последняя, напротив, несколько раз цитирует «Рамаяну». Отсюда делается вывод:
«Первоначальные версии „Рамаяны“ возникли, видимо, позже ранних редакций „Махабхараты“ — предположительно в III–II вв. до н. э. (линии № 7–8), и поэтому в памятниках конца I тыс. до н. э. на нее… нет никаких ссылок. Но, с другой стороны, окончательная редакция „Рамаяны“ сложилась на один-два века раньше окончательной редакции „Махабхараты“, вероятнее всего в II в. н. э., и отсюда — знакомство последней с эпосом…»
Мы можем предположить, что «Махабхарата» приняла свой окончательный вид в XVII реальном веке (линия № 9), а первичные тексты «Рамаяны» появились в конце XV — начале XVI века (линия № 7–8). Интересно, что все подражания этому эпосу и его «продолжения» располагаются на линиях № 7–8: в VII веке (линия № 7) Бхавабхута пишет ее продолжение «Дальнейшая жизнь Рамы»; Тулсидас (1532–1624) написал поэму «Рамачаритаманаса» («Озеро деяний Рамы»). Лишь затем тексты попали в руки Артуру Шлегелю.
Почему же «Рамаяне» не подражали в III, IV, VIII и XIV веках? Ответ дает индийская синусоида: потому что эти века располагаются ниже линии № 7.
А теперь приведем отрывки содержания, показывающие метод изложения и фабулу.
Вот таковы, если верить историкам, были цари в Индии, когда в Европе жили еще пещерные люди! За исключением «желтого зонта», который тут вставлен совершенно некстати (так как дело происходит не в Китае), все это описание слово за слово могло бы быть отнесено к событиям в любой стране в устах поэта хоть XVI, хоть XVIII века нашей эры в Европе. А впрочем, возьмите да и сравните с «Королем Лиром» Шекспира.
А теперь посмотрим один образчик действительного индийского эпоса, и увидим огромную разницу с «Рамаяной» в стиле и конструкции. Причем и в этом случае о «древности» судить невозможно.
Затем идет явный сбой ритма повествования:
Обнаружив, какое зло творят братья, всевышний всемогущий Бог собрал что-то вроде пленума с президиумом из богов и премудрых. Выслушав мнения делегатов, он решил остановить Сунда и Упасунда. Как? А перессорив их между собой (ибо только по собственной воле они могут умереть). Он создал специальную женщину-красавицу с одной функцией: влюбить в себя братьев, и назвал ее Тилеттамой.
Сразу после того, как поэма стала известной в Европе, было отмечено, что этот индусский миф напоминает греческое классическое сказание о восстании титанов, то есть шести гигантских сыновей Неба и Земли (по-гречески Урана и Геи), против бога Отца (Зевса).
Посмотрим теперь и на древнейший текст Междуречья. Ритуальная «Любовная песня» датируется специалистами концом третьего тысячелетия до н. э., оснований для чего, кроме хронологии Скалигера, тоже нет. Это разговор молодого человека с Иннанной Нинегаллой:
Голова Саргона Древнего из Ниневии. XXIII век до н. э., линия № 3 «старовавилонской» волны.
Синусоида позволяет датировать этот текст несколькими веками н. э., от VIII до XII. К концу этого же периода относится самое знаменитое произведение «Древней Месопотамии» — поэма о Гильгамеше, о которой А. И. Немировский пишет:
«Перед нами — выдающийся памятник мировой литературы. Уже в первых его строках мы сталкиваемся с литературным приемом, впоследствии использованным Гомером в поэмах „Илиада“ и „Одиссея“: общая характеристика героя до рассказа о его подвигах, содержания поэмы и ее идеи. Так же как и в гомеровских поэмах, в „Поэме о Гильгамеше“ действие развертывается в двух сферах: в земной, где живут, сражаются и гибнут герои, и в небесной, где боги наблюдают за ними и решают их судьбу. Автор вавилонской поэмы выдвинул на передний план и разработал тему, которой не избежал ни один из классиков современных национальных литератур: смысл человеческой жизни, имеющей один исход — смерть. Все герои мировой литературы, совершая свои подвиги, одерживают если не физическую, то моральную победу над смертью, обеспечивая бессмертие своему роду, городу, народу.
Гильгамеш — первый из этих героев не только по времени, но по гуманистической мотивировке поставленной им перед собой цели. Он совершает немыслимое путешествие в страну, откуда нет возврата, в подземный мир, ради своего побратима и друга Энкиду. В союзе Гильгамеша и Энкиду впервые выражена идея, которая впоследствии будет без конца разрабатываться поэтами и фило-софами, — идея противоположности естественного состояния человечества и прогресса. Гильгамеш — человек городской цивилизации, уже в самые ранние эпохи враждебной миру природы. Гильгамеш испорчен преимуществами своего происхождения (на две трети бог и на одну треть человек), своей властью, дающей ему возможность осуществлять произвол над подданными. Энкиду — дитя природы, естественный человек, не знающий ни благ, ни зла цивилизации. В схватке между Гильгамешем и Энкиду нет победителя (герои равны физической силой), но Энкиду одерживает моральную победу над Гильгамешем. Он уводит его из города в степь, выпрямляет характер, очищает душу».
Статуя царя Ашшурнацирапала II, фрагмент. IX век до н. э., линия № 4 ассирийско-египетской синусоиды.
Мы дали здесь полную выписку из А. И. Немировского, без купюр. Есть ли в этом мнении, высказанном одним из серьезнейших знатоков восточной литературы хоть что-то, противоречащее нашему выводу, что поэма о Гильгамеше написана в XII веке?
В «Истории всемирной литературы» говорится:
«…Неупоминание в ранних версиях аккадского эпоса о Гильгамеше главного бога Вавилона — Мардука, позволило предположить, что эпос впервые записан до XVIII в. до н. э. (линия № 6), т. е. до того времени, когда Мардук выдвигается на первый план».
Действительно, если следить по ассиро-египетской синусоиде, эпос записан до линии № 6, то есть до XIV реального века, — в XII веке, линия № 4.
Вообще случай с месопотамской литературой очень сложен, обычно невозможно определить даже примерные хронологические рамки создания произведения, — ведь здесь, по традиционным представлениям, не раз менялось население, и произведения литературы, которые могли быть созданы одновременно, разнесены на немыслимые сроки в тысячи лет. В то же время массив здешней литературы очень велик. Важнейший памятник, помимо эпоса о Гильгамеше, «Энума элиш» («Поэма о сотворении мира»), которую мы можем отнести к линии № 2–4. Это культовый, храмовый эпос.
Отметим еще диалог «Советы мудрости», о котором читаем у специалистов:
«Часть исследователей видят в нем одного из предтеч библейского „Екклизиаста“. Неясно и когда создан этот памятник, т. к. до нас дошло пять его разновременных копий, часть которых относится к III–II вв. до н. э. Вероятнее всего, однако, что оригинал диалога восходит к концу II — началу I тыс. до н. э.»
А мы что говорили? Разница — тысяча лет!
Самой же древней литературой планеты считается египетская. Читатель знает о древности Египта и, может быть, полагает, что эта древность была известна историкам всегда. Ведь не мог же Скалигер в XVI веке, занимаясь хронологией, не учитывать в расчетах своих Египта! Да, наконец, он многократно упоминается в Библии.
На самом деле научное сообщество Европы узнало о реальном, а не библейском Египте только в XIX веке, после наполеоновских войн 1809–1813 годов. В это время во Франции вышли 24 фолианта под названием «Описание Египта», о чем В. Замаровский пишет:
«С величайшей тщательностью здесь был собран и опубликован богатейший материал: зарисовки египетских строений и скульптур, пейзажей, животных, растений, и прежде всего длинных иероглифических надписей. Изумленная Европа поняла, что не знает об этом крае ничего… Эти труды показывали Египет, но не объясняли его. Памятники его были тут как на ладони. Но о его истории не говорилось ни звука. Тогдашние египтяне, жившие под знаком „феллахского внеисторизма“, не знали о ней ничего… Древний Египет могли объяснить нам лишь древние египтяне».
Из всего этого следует два капитальных вывода. Первое: все, написанное о Египте в Библии, не имеет к реальному Египту никакого отношения, тем более, что в первоначальных текстах Библии нет Египта, а есть лишь Миц-Рим, который совершенно непонятно почему отождествили с этой африканской страной. Второе: ни один народ до широкого развития письменности не имел истории; национальные истории стали сочинять в позднейшее время в подражание какому-то образцу, хоть бы и той же самой Библии.
Пробежимся вдоль египетской литературы, замечая параллели между нею и другими.
«Потерпевший кораблекрушение» — египетский папирус начала II тыс. до н. э. (ХХ век до н. э.):
«Совпадений между египетской повестью и рассказом „Одиссеи“ слишком много, чтобы считать их случайными… Есть все основания предположить, что сказители (?!) „Одиссеи“ хорошо знали если не „Потерпевшего кораблекрушение“, то какие-то однотипные с ним египетские рассказы и инкарнировали их содержание в греческий эпос, тем более что и „Илиада“ и в особенности „Одиссея“ обнаруживают достаточное знакомство с Египтом и преисполнены уважения к этой стране».
Корабль экспедиции в Пунт. Ок. 1480 до н. э., линия № 4 «египетской» синусоиды.
«Одиссея», видимо, относится к следующей линии после «Потерпевшего кораблекрушение»; между ними меньше ста лет. Идею о реинкарнации мы здесь обсуждать не можем. Однакотпосмотрим и дальше, что думают литературоведы об истории своего предмета:
«Если бы мы признали справедливость гипотезы об узах преемственности, связывающих „Одиссею“ и „Гильгамеша“, то, говоря словами Г. Жермена, мы бы обнаружили между ними отношения „популярной версии и ученой модели“.
Следует подчеркнуть, что по языку литературные памятники XVIII династии (XVI век до н. э.) примыкают к среднеегипетским — они написаны среднеегипетским языком (вот почему они так странно датированы!), в то время как новоегипетский язык становится языком литературным лишь с начала XIX династии (вторая половина XIV века до н. э.). Во всём остальном они непосредственно связаны с новой эпохой и новыми историческими веяниями».
Налицо — полная хронологическая путаница!
Великий завоеватель Тутмос III (первая половина XV в. до н. э., линия № 4, XII реальный век). Сюжетом сказки о нем является взятие города Юпы. Сюжет, как признано литературоведами, перекликается с эпизодом Троянской войны.
Мы читаем такую периодизацию:
«Египетская литература на протяжении всей своей… истории представляет собой языковое единство при разнообразии форм письма… Памятники письменности свидетельствуют, что… он прошел в своем развитии несколько стадий… Стадии эти таковы:
I. Староегипетский, или классический, язык эпохи Среднего царства (XXII–XVI вв. до н. э.);
II. Среднегипетский, или классический, язык эпохи Среднего царства (XXII–XVI вв. до н. э.);
III. Новоегипетский язык эпохи Нового царства (XVI–VIII вв. до н. э.);
IV. Демотический язык (VIII в. до н. э. — III в. н. э.);
V. Коптский язык (с III в. н. э.)».
Если теперь эту периодизацию осмыслить с помощью нашей синусоиды, то получится, что коптский язык был в ходу с XV века. Демотический и новоегипетский — с XII, классический применялся в XII–XIV веках, а староегипетский — до XII века, хотя в какой-то степени мог применяться и в XII, и в XIII веках. По меткому сравнению Б. А. Тураева, соотношение между иероглифическим, иератическим и демотическим письмом приблизительно такое же, как между нашими печатными, рукописными и стенографическими знаками.
Плотник. Древний Египет. Конец XV века до н. э., линия № 4.
Эти системы письма (и языки) существовали параллельно, а не последовательно. И такой вывод мы можем делать тем более смело, что сами литературоведы дают возможность для многовариантных толкований:
«Принятая периодизация египетской литературы, — говорят они, — является вынужденной, поскольку она обусловлена в основном состоянием источников и невозможностью проследить шаг за шагом развитие самого литературного процесса».
О каких же еще параллелях мы можем прочесть во «Всемирной истории литературы»?
«[Египетская] басня о льве и мыши поразительно похожа на соответствующую басню Эзопа…»
… «Любопытно, что Геродот сравнивает греческие мистерии Диониса с египетскими религиозными празднествами, находит в них много общего и приходит к заключению, что греки переняли у египтян их праздники и обычаи».
А вот поразительное сообщение о египетской сказке, за два столетия до «исторической» Трои повторяющей ее сюжеты:
«В одной сказке говорится о времени великого завоевателя XVIII династии фараона Тутмоса III (первая половина XV век до н. э., линия № 4). Сюжет — взятие города Юпы, местонахождение которого точно неизвестно…
В кувшинах… были спрятаны… воины… Подобного рода способ проникновения во вражеский город напоминает известный эпизод Троянской войны („Троянский конь“), подробно рассказанный Вергилием в „Энеиде“, а также перекликается со сказкой об Али-Бабе и сорока разбойниках из „Тысячи и одной ночи“».
Приведем эту сказку целиком. На ее стиль, конечно, особого внимания обращать не стоит, поскольку это стиль не рассказчика, а русского переводчика. Но сюжет занимательный.
Однажды в столицу Та-Кемет въехала колесница. Она с грохотом пронеслась по улицам, взвихривая пыль и отгоняя прохожих к заборам и обочинам.
Конями правил гонец фараонова войска. И колесница, и конские крупы, и тело возничего — всё было забрызгано дорожной грязью. Видно было, что гонец проделал неблизкий путь.
Колесница остановилась у дворца фараона. Гонец спрыгнул на землю и поспешил в зал приёмов.
Фараон в это время совещался со своими военачальниками. Сидя на троне, он выслушивал их доклады и отдавал приказы. Придворные стояли, затаив дыхание и боясь пошевелиться. И в этот момент вбежал гонец.
Фараон прервал свою речь, удивлённо оглядел его с ног до головы и спросил:
— Откуда ты? Кто тебя прислал и зачем?
— О владыка, да живёшь ты вечно! — сказал гонец. — О великий, могучий и несравненный сын богов! В городе Яффе, завоёванном тобой, вспыхнуло восстание. Правитель Яффы изменил тебе. Он собрал злоумышленников и возглавил их. Они перебили всех воинов твоего величества. Они разгромили отряд, который пытался подавить мятеж.
Фараон молчал. Лицо его было бледным от гнева.
— Владыка! Прикажи послать в Яффу большое войско, — взмолился гонец. — Только силой можно усмирить бунтовщиков.
— Клянусь жизнью и любовью ко мне бога Ра, я так и сделаю! — воскликнул фараон.
Придворные закивали, спеша выразить своё одобрение, и, перебивая друг друга, стали расхваливать мудрость великого владыки, принявшего такое разумное решение. Каждый из придворных нет-нет да и поглядывал на фараона: слышит ли он его льстивые речи? Хорошо бы, чтоб услышал и наградил за верную службу.
И вдруг один из приближённых фараона, полководец Джхути, решительно шагнул вперёд.
— О великий, которому весь мир воздаёт почести! — сказал он. — Не надо посылать в Яффу большое войско. Дай мне всего пятьсот воинов, и я повергну бунтовщиков. Тем более что негде нам набрать многочисленную армию для подавления мятежа, разве что вывести гарнизон из какого-нибудь другого города и отправить в Яффу. Но тогда этот город останется незащищённым.
— Ты прав, верный мой Джхути! — воскликнул фараон. — Я вижу, что ты служишь мне честно, а не выслуживаешься ради награды. Но скажи: как ты собираешься идти в бой с таким малым отрядом?
Джхути смиренно поклонился.
— Этот гонец сказал, что только силой можно усмирить бунтовщиков, — ответил он. — Но гонец ошибся. Моя сила — это хитрость. Я одолею их хитростью.
— Что ж, — сказал фараон. — Я тебе верю. Отправляйся в поход.
Через несколько дней Джхути со своим отрядом прибыл в Сирию. Отряд встал лагерем неподалёку от Яффы, и Джхути послал в город гонца.
— Я слуга Джхути, полководца из Та-Кемет, — сказал гонец правителю Яффы. — Мой господин служил фараону верой и правдой, одержал во славу его величества много побед, выиграл пять кровопролитных сражений — и вот благодарность: фараон назначил главным военачальником не Джхути, а вельможу, который заработал эту почётную должность ничего не делая, одним только своим сладкоречивым языком. Он не участвовал в боях, зато умело льстил фараону. Другой вельможа получил должность верховного советника. Третьего одарили богатыми подарками. А моему господину Джхути не досталось от фараона ничего! Вот как несправедливо обидел фараон моего господина. Теперь он послал его воевать против тебя. Но Джхути зол на фараона, он хочет ему отомстить и перейти на сторону мятежников. Всё это он велел тебе передать и ждёт меня с ответом.
— Хвала богам! — вскричал правитель Яффы. — Как отблагодарить великого Ра за то, что Джхути, доблестный полководец, стал мне союзником!.. Но скажи, велик ли его отряд и хорошо ли вооружён?
— Джхути привёл сто человек на боевых колесницах, — сказал гонец. — Теперь всё это принадлежит тебе. Но отряд пришёл издалека, люди и лошади устали. Прикажи открыть городские ворота и впустить нас в город, чтоб мы могли отдохнуть и задать корм лошадям.
— Воистину я так и сделаю! — правитель Яффы торжествующе расхохотался. — Я открою ворота перед отрядом Джхути, чтоб вооружённые воины спокойно въехали в город на боевых колесницах, застали мой гарнизон врасплох и перебили его на месте! Взять город без боя! Ловко придумано. Послушай, неужели Джхути всерьёз надеялся, что я поверю в эту выдумку? — И правитель Яффы, гордый тем, что так легко разгадал вражескую хитрость, засмеялся ещё громче.
— Ты не веришь моему господину? Ты думаешь, он тебя обманывает? — спросил гонец. Правитель Яффы рассвирепел:
— Убирайся прочь, не то я велю повесить тебя вниз головой на городских воротах! Но гонец не уходил:
— А если воины Джхути отдадут тебе все сто колесниц и бросят к твоим ногам всё оружие, — тогда ты поверишь, что мы не замышляем против тебя никакого зла?
«Значит, это всё-таки правда, — подумал правитель Яффы. — Доблестный Джхути в самом деле хочет перейти на мою сторону и воевать против фараона. Но если это так, мне очень повезло. Выходит, на моей стороне боги во главе со всемогущим Ра. Теперь я смогу отразить любое войско!»
— Скажи, — обратился он к гонцу, — почему Джхути выступил в поход с таким маленьким отрядом? Неужели фараон думал, что сто человек смогут захватить город? — И правитель Яффы подозрительно прищурился.
— Нет, фараон дал Джхути очень много воинов. Несколько тысяч. Но почти все они разбежались, когда узнали, что Джхути намерен совершить измену. Остались только те, которые сами не любят фараона: те, кого фараон обделил землёй или у кого сборщики налогов отобрали всё имущество, так что он, дабы не помереть с голоду, вынужден был продать в рабство детей, бросить дом и уйти служить в войско.
Выслушав такой ответ, правитель Яффы окончательно успокоился.
— Пусть доблестный Джхути сдастся мне, — сказал он. — Я буду ждать его в пустыне, к югу от города. Со мной будет отряд в сто двадцать человек. Пусть сперва придёт Джхути и с ним не больше чем двадцать воинов. Пусть они принесут луки, мечи и копья всего отряда и бросят их к моим ногам, и только после этого дозволяется прийти остальным воинам — без оружия, пешком.
— Я передам моему господину Джхути твой приказ, — поклонился гонец. — Всё будет так, как ты хочешь. Воины придут без оружия, ведя под уздцы коней, а колесницы будут нагружены дарами.
Два часа спустя правитель Яффы, сидя в шатре, ждал прихода Джхути. Неподалёку отдыхали сто двадцать сирийских конников.
И вот вдали заклубилась пыль. Это возвращались дозорные, которых правитель Яффы выслал на разведку. На полном скаку всадники влетели в лагерь и осадили коней.
— Они идут, — доложили всадники правителю Яффы.
— Сколько их? — спросил тот.
— Двадцать безоружных воинов и сто колесниц, на которых они везут корзины с дарами. А впереди — Джхути.
— Хвала великому Ра! — воскликнул правитель Яффы.
Когда Джхути пришёл в лагерь, египетские воины сразу же бросили на землю оружие — копья, мечи, луки и колчаны со стрелами — и встали в стороне.
— Я привёз тебе также богатые подарки: золото, серебро, драгоценные ожерелья и ларцы из чёрного дерева, — сказал Джхути, идя навстречу правителю Яффы. — Взгляни на эти корзины. Все они твои. А в руках у меня — видишь? — жезл фараона Та-Кемет.
Приосанившись, с торжествующим видом правитель Яффы сделал Джхути знак, чтобы тот положил жезл к его ногам. Джхути поклонился и, держа жезл в вытянутой руке, как бы нечаянно постучал им о камень. В тот же миг открылись корзины, и оттуда один за другим стали выскакивать вооружённые воины. Весь отряд Джхути, все пятьсот человек были здесь! Размахивая копьями, с грозным боевым кличем ринулись они на сирийских конников, безмятежно отдыхавших у костра. Запели в воздухе стрелы, понеслись вперёд боевые колесницы. Ни один из сирийцев не успел вскочить на коня или выхватить меч из ножен. Многие из них сразу упали замертво, сражённые стрелами, а те, кто остался жив, обратились в бегство.
— Взгляни на меня, побеждённый злодей! — воскликнул Джхути, потрясая жезлом. — Вот жезл фараона! Великий владыка Та-Кемет сразил тебя им!
Правителя Яффы связали, надели ему на шею деревянную колодку, а ноги заковали в кандалы. После этого Джхути сказал воинам:
— Полезайте опять в корзины и поезжайте к воротам Яффы. Привратникам скажите: Джхути с остатками войска захвачен в плен, все воины обращены в рабов, и вот они везут во дворец трофеи. Стража вас пропустит. Когда въедете в город, сразу выскакивайте из корзин, хватайте всех жителей и вяжите их.
И вот сто боевых колесниц фараонова войска въехали в мятежную Яффу. Едва городские ворота остались позади, воины открыли корзины— и час спустя всё было кончено.
…Поздно вечером Джхути отправил в столицу гонца, велев сказать фараону:
«Пусть возрадуется твоё сердце, несравненный владыка Та-Кемет, да будешь ты жив, здоров и могуч! Великий бог Ра, твой отец, покарал злодеев и отдал в твои руки изменника. Пришли нам людей, чтоб отвести в Та-Кемет пленных сирийских воинов, которые склоняются перед тобой отныне и навсегда».
Такие воинские подвиги, с хитростями и обманом, характерны для европейской литературы XII–XIII века, но в византийской провинции Египет подобное писали, может быть, и раньше.
Пролистаем дальше «Всемирную историю литературы» и посмотрим, какие еще совпадения наши литературоведы и историки в произведениях «древнего» Египта и Греции.
«На рубеже III и II тыс. с началом Среднего царства Египет вступает в новую эпоху исторического и литературного расцвета».
Один из самых знаменитых произведений — так называемый «Папирус Весткар», о котором читаем:
«…этот эпизод перекликается с известным рассказом Евангелия от Матфея, в котором повествуется о том, как царь Ирод, узнав от волхвов о рождении Иисуса Христа, приказал уничтожить всех младенцев мужского пола в возрасте до двух лет».
(Напомним, что I «римский» век Христа совпадает у нас с XIII веком Евангелий, линия № 5).
«Это, в свою очередь, перекликается с теми преданиями о деспотизме Хуфу, которые были живы в V в. до н. э., и которые слышал Геродот…»
(Хуфу, IV и V династии, это XXVII век до н. э., линия № 5 «египетской» синусоиды; к этой же линии относится и Геродот).
Вот мнение о «Песне арфиста» (Среднее царство):
«Самая подробная версия „Песни арфиста“ сохранилась в папирусе Харрис 500 времени Нового царства. Она написана на среднеегипетском языке и относится ко времени фараона XI династии Интефа (конец III тыс. до н. э.)… Нельзя не согласиться с мнением академика Б. А. Тураева, утверждавшего, что „они общечеловечны“ и напоминают мысли, высказанные в эпосе о Гильгамеше и в библейской книге „Екклизиаста“… „Путешествие Ун-Амона“ выделяется жизненной достоверностью, искренностью и лиризмом».
Женский торс из Амарны. XIV век до н. э., линия № 5. Это — реальный XIII век н. э. Обращает на себя мастерство скульптора, декорировавшего фигуру в прозрачную каменную «ткань», — стиль, освоенный в «Древней Греции» в V веке до н. э., а в средневековой Европе — лишь в XIV–XV веках.
А вот — про «Сказки о Хасмуасе» (эпизод о Са-Осирисе):
«…Это место сказки напоминает рассказ евангелиста Луки (линия № 5) о том, как двенадцатилетний Иисус потерялся в Иерусалиме и как через три дня его нашли сидящим в храме среди учителей, слушающим и спрашивающим их, причем все дивились его разуму и ответам; еще подробнее этот сюжет изложен в апокрифическом Евангелии от Фомы… В сказке, таким образом, развивается идея, лежащая в основе 125-й главы „Книги мертвых“ (XIV век до н. э., линия № 5). В то же время рассказанный эпизод перекликается с преданием о бедном Лазаре, лаконично изложенном в Евангелии от Луки. Возможно, евангельская притча восходит в конечном итоге к демотической сказке. Так или иначе, огромный интерес и значение сказки о Са-Осирисе для истории христианства очевидны».
Следующее произведение, «Сказание о Петубасте», написано в VII веке до н. э.; оно опять «перекидывает» читателя к гомеровским поэмам:
«В связи с циклом Петубаста, так же как и в связи с баснями, возник вопрос о возможности греческого влияния на египетскую литературу этого периода.
Видный современный египтолог А. Вольтен считает, что в сказаниях о Петубасте налицо ряд неегипетских элементов. Он допускает, что египтянам было знакомо содержание „Илиады“, но при этом подчеркивает, что эпический характер сказаний о Петубасте не должен рассматриваться как проявление иноземного влияния, ибо эпос в Египте существовал задолго (еще как! — Авт.) до создания этих сказаний».
Голова статуи Монтуэмхета, правителя Фив. VII век до н. э. та же линия № 5.
К этой линии № 5, реальному XIII веку, можно отнести такое известное произведение, как Гимн Атону.
Правление фараона Аменхотепа IV (Эхнатона) относят к 1400–1383 годам до н. э. Историки описывают, как он ввел единобожие, и не только для Египта, а и для всего мира. Придя к власти, он переменил свое имя Аменхотеп (Амон доволен) на Эхнатон (Полезный Атону), провозгласил Атона главным богом Египта и перевел свою резиденцию во вновь построенный город Ахетатон (Горизонт Атона). О написанном им произведении А. И. Немировский пишет:
«Новым в этом гимне, по сравнению с гимнами другим богам, является универсализм. Атон рассматривается как божество, благодетельствующее не один Египет, а все человечество. Гимн написан в то время, когда египтяне владели захваченными ими частями Сирии и Нубии. Знакомство с этими народами и их религиями дало возможность убедиться, что чужеземцы почитают под другими именами того же Атона. Признание этого факта в гимне, рассчитанном на исполнение в храмах, было необычайной смелостью, подобной проповеди первыми христианами Библии среди чужеземцев»… — так что нам тут даже добавить нечего.
Произведения времен XII династии (прибл. 2000–1800 гг. до н. э.) — это «Пророчество Неферти», «Поучения Аменемката I», «Рассказ Сенухе», «Речения Ипуера», «Книга мертвых». Это — обширное собрание заупокойных текстов самого различного содержания, предназначенных для обеспечения бессмертия уже не только царю, но и любому смертному.
Самое известное произведение этого периода — «Рассказ Сенухе». Литературоведы не только считают его одной из жемчужин египетской литературы (происходит резкий взлет «египетской» синусоиды до линии № 6), но и называют древнейшим в мировой литературе произведением, «в котором окружающая действительность была воссоздана с удивительной полнотой и достоверностью». Историки серьезно обдумали ситуацию, предлагаемую текстами, и пришли к вот какому выводу:
«Новейшие исследования подтвердили предположение, что часть произведений этого времени была даже инспирирована дворцом с целью укрепить и пропагандировать авторитет фараонов XII династии, положившей конец предшествующей вековой политической неурядице».
Если сложить два и два, то мы увидим, что эти события линии № 6 логично завершают события линии № 5, когда, после заговоров, оппозиций и прочего подобного Эхнатон (гимн которого мы только что привели) произвел религиозно-политический переворот. Если же приложить мифические египетские события к реальному XIV веку, то получится интересная картина некоего военно-идеологического вмешательства, коими так наполнен этот период:
«Придя к власти, цари XII династии (монголы? крестоносцы? ставленники Царьграда? — Авт.) должны были опираться не только на силу оружия, но и на силу убеждения, показать стране, что они не захватчики престола, не простые узурпаторы, но спасают страну от внутренней смуты, восстанавливают порядок, озабочены благом народа, словом, что они его благодетели… Для авторитета этой династии было необходимо, чтобы на ее основателя смотрели не как на одного из многих узурпаторов, приходивших к власти и до него, а как на мессию-спасителя, пророчество о котором заранее предопределено. Тем самым в „Пророчестве Неферти“ Аменемкат I выделялся из ряда многочисленных претендентов на престол, его личности придавался особый авторитет».
Сфинкс фараона Аменемхета III. XIX век до н. э., линия № 6 египетской синусоиды.
О «Вавилонике» Бероса авторы «Истории всемирной литературы» сообщают следующее:
«По цитатам из Бероса (III в. до н. э.), сохраненных в сочинениях Евсевия, Иосифа Флавия, Татиана, Павсания, Плиния и других авторов, можно достаточно полно судить о содержании „Вавилоники“. Состояла она из трех книг… Со второй книги начиналась собственно история… (первые исторические династии, ассирийское правление, нововавилонская и персидская империи), а в заключение — царствование Александра Македонского. Уже по содержанию видно, что Берос объединил в своем труде восточные псевдоисторические сюжеты с хронологическим принципом эллинской историографии».
Это что же это такое за Берос, который объединяет сюжеты с принципом? Жрец ли это храма бога Мардука, или, прямо скажем, гуманист эпохи Возрождения?.. А кстати, совсем смешной случай: если только что вы прочитали, как вавилонский жрец переложил греческие принципы на вавилонский лад, то сейчас прочтете, как греческий ритор приписывал индийцам переложение «Илиады» на индийский лад. И все «переложители» относятся к линии № 7:
«Как известно, греческий ритор Дион Хрисостом, живший в I II вв. н. э. утверждал, что „индийцы переложили ''Илиаду'' на свой язык“. Исходя из этих данных и опираясь на ряд параллелей между греческим и индийским эпосом, часть исследователей пришла к выводу о зависимости второго от первого (индийского эпоса от греческого. — Авт.). Однако вывод этот представляется нам несостоятельным. Убедительно доказано (?), что истоки индийского эпоса относятся ко времени более раннему, чем знакомство индийцев с греками».
Так пишет П. Гринцер. Подобные хронологические фантазии — не редкость. С. Аверинцев сообщает о вавилонской истории и ее хронологии таким стилем, что и не поймешь, над чем он призывает посмеяться:
«Огромную роль играли разного рода реальные и фантастические выкладки по хронологии: весь временной универсум истории, исчисляемый Беросом в сотни тысячелетий (!!! — ничего себе, переложил хронологические принципы эллинов) был представлен как единое целое и расчленен на массивные ярусы эпох. Греческая историография Геродота и Фукидида не знала этой хронологической архитектоники, оперирующей с тысячелетиями… Можно, конечно, посмеяться над дутыми сроками вавилонского историка… У Вавилона был, однако, соперник, споривший с ним о древности национального предания, — Египет».
А мы скажем, что после XV века уже ничто не удерживало историков «от наукообразного шарлатанства хронологических экстазов». Можно, конечно, посмеяться над Беросом и его дутой хронологией. Можно вволю потешиться и над Фукидидом, да и других кандидатов на осмеяние при желании можно найти немало. Хотя, представляется нам, интереснее было бы разобраться, как возникла наша хронология. А уже потом смеяться.
П. Гринцер пишет в статье «Эпос древнего мира»:
«…Термин „героический век“ закрепился не только за эпохой, породившей „Илиаду“ и „Одиссею“, но и за типологически родственными эпохами, вызвавшими к жизни эпосы индийцев и германцев, кельтов и славян, тюрок и иных народов».
Всё это одна и та же эпоха, но литературоведы, оставаясь в плену скалигеровщины, продолжают выдумывать «типологически родственные эпохи»!
Затем и Н. Конрад пишет:
«С чего обычно мы начинаем историю, скажем, древнегреческой литературы? С „Илиады“ и „Одиссеи“. С чего начинается, например, история литературы в Индии? С вед и эпоса: „Махабхараты“ и „Рамаяны“. Первыми произведениями древней китайской литературы считаются „Шуцзин“, „Шицзин“, „Ицзин“. Разумеется, мы очень хорошо знаем, что все эти произведения — плод работы многих веков, что тот текст их, который имеется в нашем распоряжении, далеко не первоначальный… Фабульное богатство, структурная сложность материала греческого эпоса могли быть созданы миром, имевшим в своем прошлом уже большой культурный опыт, прожившим богатую, сложную жизнь. То же можно сказать и о материале, легшим в основу „Махабхараты“ и „Рамаяны“. И то же можно повторить в приложении к наиболее ранним по происхождению частям первых литературных памятников китайской Древности».
Спрашивается: какой «мир» прожил уже богатую, сложную жизнь, кто — скажите же нам, наконец — кто имел культурный опыт, чтобы написать «структурно сложный» и «фабульно богатый» народный эпос? Кто — еще до начала первичной литературы! — создал пережившие, надо думать, целые тысячелетия наиболее ранние философские трактаты? Прилетельцы со звезд?
Оказывается, да. Мнение историков литературы таково, что Старый Древний мир:
«…уходил с авансцены истории в ореоле грандиозности, величия, силы и блеска, и этот ореол отразился на необъятной широте сложной основы литературных памятников, на яркости образов действующих персонажей, на могучей силе эмоций, движущих их действиями, на осмыслении героического характера человеческой личности. Недаром в этих памятниках действуют герои и боги, как в греческих и индийских поэмах, совершенные правители — „устроители мира“…»
Ну, точно звездные скитальцы: «устроители мира», «прогрессоры» и прочие космические спасатели. История всемирной литературы имени братьев Стругацких. Прилетели инопланетяне, «зародили» человечество и утонули вместе с Атлантидой. Прилетели вторично, построили пирамиды и улетели. Прилетели еще раз, сочинили для тупых землян «Махабхарату» с «Илиадой» и снова улетели (утонули). А туземцы выучили наизусть и передавали стишки из поколения в поколение, пока сами не додумались до письменности.
Когда же придет время действительно научного изучения прошлого?..
Нам приходится часто встречаться с людьми, интересующимися проблемами хронологии. Нас спрашивают: Как же так получается, что археология подтверждает истинность традиционной истории? Или интересуются, почему мы нападаем на радиоуглеродный метод датировок, — ведь он такой научный?.. А то вдруг спрашивают, в чем суть этого метода. И, наконец, самый частый вопрос: каков был метод работы хронологов XVI века, завершителем труда которых стал Иосиф Скалигер? В самом деле, трудно поверить, что люди, взявшиеся писать историю, сознательно создали всего лишь ее упрощенную модель, которую нам теперь удалось разобрать на составные части.
Поскольку освещение темы нашей книги, а именно мировой литературы, как источника данных для восстановления хода исторического развития человечества — мы считаем законченным, то для ответа на эти вопросы привлечем мнение других авторов, делая пространные выписки из их трудов. Сначала ответим на вопрос, какой методикой пользовались основные хронологи в XVI–XVII веках, познакомив читателя с их собственными работами.
К сожалению, не существует на русском языке работ Скалигера. По сообщению немецкого автора Е. Габовича, он не переведен с латыни вообще ни на один современный язык. Казалось бы, это совершенно удивительно: как могут вести спор о хронологии «традиционалисты» и так называемые «новые хронологи», если ни те, ни другие не имеют книг основоположника?
Однако факт есть факт: нет Скалигера на русском языке. Поэтому здесь мы для начала приведем названия некоторых глав его книг; уже из этих названий станет ясно, что его «историческая работа» посвящена расчетам, а не поиску истории.
Вот как называются его главы:
Понятие времени и его частей; О днях; О месяцах; О годах и периодах; О разделении года древними Греками; О четырехлетиях Греков; О восьмилетиях…
О годе Цезаря; О восшествии Августа Цезаря; Об испанской эре; О восшествии Ирода Великого; О годе победы при Акции; О первом годе Августа; О годе корректировки високосов…
Об истинном годе рождения Царя Мессии; Об истинном годе и дне страстей господних…
Понятно, что в хронологии без расчетов обойтись нельзя, — проблема лишь в том, какого свойства эти расчеты. И к счастью мы имеем возможность показать, каковы они были у Скалигера и хронологов доскалигеровского периода на примере уже многократно упоминавшегося Жана Бодена, чья книга «Метод легкого познания истории» вышла недавно в России в прекрасном переводе М. С. Бобковой. Итак, внимание! Вот что сообщает нам о том, как создавалась мировая хронология, современник этого процесса Жан Боден.
«Квадрат 12 — 144, а куб — 1728. Ни одна империя в своем существовании не превысила значение суммы этих чисел, поэтому большие числа должны быть отвергнуты. Сферических чисел, включенных в великое число, четыре — 125, 216, 625, 1296. Посредством этих нескольких чисел, в множестве которых имеются не совершенные, не квадраты, не кубы, а также числа, составленные из четных или нечетных разрядов, но не из семерок и девяток, которых в этой бесконечной последовательности относительно немного, нам позволено изучать чудесные изменения почти всех государств. Во-первых, начиная с куба 12, про который некоторые из академиков говорят, что это великое и фатальное число Платона, мы обнаружим, что монархия ассирийцев от царя Нина до Александра Великого воплощает это число в точности, по мнению самого Платона. Меланхтон, Функ и все ученые мужи следуют ему.
Но мы можем пойти дальше и глубже, чем от Нина, от которого Диодор, Геродот, Ктесий, Трог и Юстин начали свой отсчет, так как он первым [учредил] форму правления и основал Вавилон. Более точно было бы говорить, что существовала единая монархия ассирийцев и персов, чем будто бы существовали две различные монархии, в ином случае мы должны выделить царства халдеев, мидян, парфян из ассирийско-персидской монархии и предположить, что обитатели этих областей никогда не были подданными…»
Вот как легко обнаруживает хронолог целую мировую империю — путем расчетов, как Леверье и Адамс планету Нептун!
«От потопа до разрушения храма и еврейского государства Филон насчитывает 1717 лет. Иосиф дает на 200 лет больше, другие — существенно меньше. Я склонен думать, как из правды истории, так и из значимости самого великого числа, что 11 лет должно быть добавлено к срокам Филона, так как результат должен быть не меньше и не больше, чем куб 12. В то же самое время египтяне освободились от царя Ассирии, скифы завоевали Малую Азию, сыновья Писистрата были изгнаны из Афин, а Тарквиний был изгнан римлянами. „Семь дней“ Даниила должны рассматриваться в этом свете. Хотя среди писателей существуют великие расхождения относительно [времени] рождения Христа, еще Филон, который считается наиболее точным среди всех древних, относит это к 3993 г., Лукидий от этого года отнимает три, Иосиф прибавляет 6 по многим причинам, которые я вполне одобряю, так как получается число 3999, результат квадрата 7 и 9, самым замечательным образом подходящий к изменениям в наиболее важных делах, которые затем последовали. По этой системе смерть Христа приходится на 4000 г. от Творения.
Обратимся к 70 седмицам Даниила, которые заняли 490 лет. Если мы начнем от 7-го года [правления] Дария Длиннорукого, так как Ездра [именно на 7-й год] был послан в Иерусалим для основания города, то 6-й год [является последним завершенным] до времени седмиц; сумма 6 — единственного совершенного простого числа и 70 седьмиц, т. е. 7 раз по 70 лет (так как Писание берет день за год), образует другое совершенное число — 496, которое странным образом совпадает с изменениями в управлении. Уяснив это, мы уже не будем путаться в неопределенных догадках и сможем собрать вместе примеры из консульских фаст римлян, так как не может быть ничего более надежного. От основания города до года, когда Юлий Октавиан победил Антония у Акция, был провозглашен Сенатом первым Августом и ему было предложено управление миром, прошло 729 лет, куб 9.
От Августа до Августула, который был назван последним римским императором в фастах (так как он был свергнут Одоакром, королем готов), прошло 496 лет, совершенное число. От основания города до разрушения Империи число лет [содержит] квадрат 7 и [сумму 70] целых седмиц, т. е. 1225. У Цензориния процитирован Варрон, утверждавший, что он слышал Вектия, выдающегося авгура, предсказывающего, что если римское государство безопасно пройдет через 120-летний рубеж, то оно просуществует 1200 лет. Я установил (ОН установил!) именно такое же число лет от Нина до Арбакта, первого царя мидян. Функ добавляет еще три года, другие — меньше. Но это кажется замечательным, что не только от Августа до Августула, но также от времени, когда цари были изгнаны из города, до диктатуры Цезаря снова появляется то же число лет — 496».
Очевидно, следующим исследователям предстоит найти еще одну «волну» синусоиды с шагом в 496 лет, если Скалигер согласился с расчетами Бодена. Оккультные хронологи очень любили это число, поэтому хоть как-то, но хронология Скалигера должна его содержать.
Между тем Жан Боден продолжает:
«И не только здесь, но от Константина Великого до [года правления] Карла Великого, когда он первым [среди франкских королей] был провозглашен императором в Риме, даже Панвинио, наиболее усердным исследователем римской древности, который хотя и имел большой интерес к истории, но ничего не понимал в числах, все-таки насчитано 496 лет (вот откуда взялась целая эпоха, „каролингское“ возрождение, — из даты, однажды проставленной пером Панвинио). От основания Альбы до ее покорения Гостилием так же точно прошло 496 лет. В добавление [приведу] взятый из Саула факт: от первого царя иудеев до Завоевания было насчитано 496 лет, Генебрард прибавляет [к этому числу] 3 года, и Гарц — даже 10, талмудисты же [от 496] вычитают почти 100 лет, но их мнение ничем не подкреплено (а мнение неведомого Саула „подкреплено“ тем, что 496 — „совершенное число“). От Возвращения народа и второго строительства Храма до года, когда Ирод был поставлен Сенатом на царство, прошло 496 лет; между Арбактом, первым царем мидян, и Александром Великим прошел тот же период. В самом деле, Македонское царство существовало такое же число лет от Карнея, первого царя, до смерти Александра, хотя Фара отнимает [от 496] 8 лет, другие же добавляют 12, я склонен думать, что истина посередине.
Относительно галльского государства нам предстоит обнаружить еще больше доказательств изменений, находящихся в соотношении с этим числом [496]. Оно состоит из числа Даниила, которое становится совершенным путем добавления совершенного числа 6. Далее, оно одно внутри великого числа образуется из девяток и семерок, если целое берется из обоих множителей. Это число совпадает с тем, что отмечали древние, когда говорили, что цикл империй — 500 лет. Но у них не было никакого опыта в подобных расчетах, так как число 500 неприложимо к циклам в человеческих делах или делах природы. По правде говоря, оно и не совершенное, не квадрат, не куб, не сферическое, не сложенное из 7 и 9, не произведено из корней или квадратов этих чисел.
Если кто-либо довольно тщательно рассмотрит гражданские войны римлян, сецессии плебса, внутреннюю борьбу, он обнаружит, что число лет состоит из семерок, или из девяток, или из того и другого. От основания города до изгнания царей насчитывается 243 года, от изгнания до отцеубийства — 468, от изгнания до первой сецессии плебса на Священную Гору — 18 лет, до второй — 63, до третьей — 225, до мятежа Гракхов — 378, от мятежа до гражданской войны Мария — 45, следовательно, до войны Цезаря — 7, от отцеубийства до гражданской войны на Сицилии — 7, следовательно, до последней гражданской войны, Акцийской, — 7. Все эти числа образуются при использовании целых девяток и семерок или из обеих. Более того, сам город был взят через 364 года после его основания, это число очевидно создано из целых семерок.
От основания города до поражения при Каннах 539 лет, которое [число] образовано из 77, взятых 7 раз. К этому времени Римская империя была почти разрушена. От поражения при Каннах до поражения при Барии — 224 года. Оба числа — из целых семерок, и оба поражения произошли во второй день августа. Известно, что Лисандр сравнял с землей стены Афин на 77-й год после победы при Саламине… И также в год нашего Спасителя 707-й на 7-й год правления короля Родерика, мавры вторглись в Испанию, через 717 лет после этого они были выдворены, как мы можем прочитать у самого Тарафы, испанского писателя.
Что касается куба 7, также имеется много примеров. Это число было избрано Моисеем для учреждения великого праздника. От победы иудеев над Аманом с помощью Эсфири до победы над Антиохом прошло 343 года, и та и другая победа были одержаны на 13-й день 12-го месяца, который иудеи называют Адар. По этому случаю евреи воздают этому дню великие почести. То же число лет прошло от времени, когда Август один установил контроль, до того времени, когда Константин Великий достиг господства. Царство персов от Кира до Александра продержалось 210 лет — число, которое сформировано из 30 целых семерок.
Лангобарды управляли такое же число лет, хотя Павел Диакон добавляет еще три года, которые остались до убийства Дезидерия. Так же долго англичане держали Кале. Цари Сирии и Малой Азии от Нина, первого царя, до Филиппа, последнего, управляли то же число лет. От Исхода евреев из Египта до падения храма и государства насчитывается 900 лет — число, являющееся результатом умножения 9 на одну сотню. Это не дольше, чем от Эврисфена, первого царя спартанцев, до тирана Набиса, которого Филопомен отстранил от власти до того, как тот совершенно изменил тип управления Лаконией.
Законы Ликурга были отменены 567 лет спустя после того, как они были провозглашены, и спартанцев заставили принять обычаи ахейцев».
Взгляд, скользя по бесконечным рядам больших чисел, привыкает к ним, и человек перестает понимать суть вещей. Законы Ликурга отменили через 567 лет после того, как приняли, — сообщает Боден. Много это, или мало? Необходим живой пример, чтобы вернуться в реальность. Читателю, который представляет себе толщу времен, отделяющую нас от Ивана Грозного, поясним: 567 лет — это на сто лет больше, чем от нас до Ивана. Откуда же взялось это безумное число, 567, в нашей хронологии? Жан Боден тут же и отвечает:
«Число получилось умножением квадрата 9 на 7. Но Птолемеи от Сотера до Августа, который придал Египту форму провинции, правили 294 года, а число это состоит из целых семерок [взятых 42 раза]. Государство евреев находилось в упадке 70 лет, то же число лет афиняне держали контроль над Грецией, как писал Аппиан. Готы от Теодориха, своего первого короля, до Аттилы правили 77 лет, как писал в своих фастах Панвинио. Спартанцы 12 лет командовали всей Грецией, Аппиан здесь авторитет. Примеры [с числом 12] я завершу Александром Великим, который пришел к власти за 6 лет до смерти Дария и то же число лет правил после того, как Дарий был убит. После этого блеск его империи померк так же внезапно, как меркнет вспышка [молнии]».
Покончив с легендарной «древней историей», Жан Боден переходит — нет, не к современной, а к «отечественной», — и опять говорит о легендарной древности:
«Но не будем ограничивать себя древней историей, давайте используем отечественные примеры и сделаем столь же тщательное сравнение хронологии Жана дю Тилле с фастами. Галлия подчинялась римлянам от окончательной победы Цезаря…»
Очевидно, что он ведет речь не об истории как прошлом человечества, а всего лишь об истории, как сочинении человеческого ума. Закончил с выдумками и расчетами «древних» авторов, перешел к выдумкам и расчетам «отечественных». Причем древние могли жить лет за сто до него. Однако продолжим:
«Галлия подчинялась римлянам от окончательной победы Цезаря над галлами до времени маркоманов, когда вожди франков, полагаясь на силу своих воинов, отказались платить подать правителю Валентиниану в 441 г., число, которое образованно из квадрата 7, умноженного на 9, затем до [начала правления] Варамунда [прошло] 9 лет, до конца же его правления [прошло количество лет, равное] 9, взятых три раза. Но со времени, когда он был назван герцогом, до Пипина, который как майордом узурпировал власть и сверг короля Хильдерика, [минуло] 343 года, [значение] куба 7. От убийства Сиагрия, последнего римлянина, управлявшего Галлией, до Капета, галла по происхождению, хотя немцы отрицают это, и анжуйца по рождению, который отнял власть у первых франкских королей, количество лет представляет совершенное число 496. От Варамунда до Капета прошло 567 лет, это число получается через квадрат 9, помноженный на 7. И вновь от Варамунда до Гуго Великого и от последнего до изгнания Людовика IV знатью и его пленения насчитывается 512 лет — чистый куб».
Тут Боден подходит к своим временам, от которых вспять, к легендарным Карлу Великому и Капету, собственно, и можно отсчитывать магические годы. Но тут он почему-то становится скупее на слова и числа! Не находит он примеров для близких от себя веков. Итак:
«От измены Карла Бурбона и пленения [короля] до Франциска и его времени прошло в квадрате дважды по 12, т. е. 567 лет (дважды какое число ни бери, нечетного не получишь; это он уже сам запутался, откуда получал свое знаменитое число 567). То же число насчитывается от [первого] Капета до той проклятой и ужасной войны, которая недавно пролила кровь граждан. (Здесь число уже не названо, и дальше их будет всего ничего; чем ближе Боден к истории, которую должен знать лучше всего — к истории ближайшего к нему прошлого, тем скорее исчезают цифры.) И не больше и не меньше [прошло лет] от пленения Карла, герцога Лотарингского (Капетом устраненного от законной линии наследования и заключенного в Орлеане), до другого Карла Лотарингского, который, когда он достиг королевской власти, отправил потомка Капета в Орлеан, в обоих случаях Орлеан был дьявольским предвестником для рода лотарингцев.
От Карла Простоватого, которого задержали как пленника, когда он самовольно вступил в Перонну, до Людовика, последнего простака для всех, который добровольно и совершенно бездумно также удалился в Перонну и был захвачен графом Карлом, мы имеем 540 лет — число, состоящее из целых девяток. И вновь от Капета до памятного похода Карла VIII в Италию насчитывается 496 лет — полное и совершенное число. От падения королевства ломбардцев и до завоевания этой области Карлом Великим, („завоевания лангобардов Карлом Великим“, поясняет переводчик, и мы понимаем, почему: при „историческом“ Карле Великом не должно было еще быть ломбардцев) до сходного похода и покорения Ломбардии Людовиком XII насчитываем 729 лет — чистый куб 9».
Сразу после Карла Великого (IX век) Боден спешит закончить свое исследование:
«В это время у венецианцев не было стабильного правительства, но они получили свободу по соглашению между Никифором и Карлом Великим. И вследствие этого государство венецианцев существовало еще 729 лет (объяснения числу Боден почему-то не дает; возможно, потому, что Венеция и вправду существовала, никуда не исчезая), когда император Максимилиан, Людовик XII, король Фердинанд, папа Юлий II планировали разрушить это государство, и когда оно было почти уничтожено; кроме того, турецкий султанат и даже сама судьба вступили в сговор со столь многочисленными и столь великими врагами (добрался до XVI века и, кажется, в самом деле начинает писать историю!). Городу, внезапно загоревшемуся от серного порошка, грозила большая беда, нескончаемые запасы золота были погружены на суда и потеряны в кораблекрушении. В самом деле, в это время венецианцы показали меру своих возможностей и мудрости. Также стоит отметить, что от Готфрида, который в знаменитой победе разбил персов и освободил Сирию от рабства, до последнего Балдуина, который был захвачен Саладином, минуло 90 лет — число, состоящее из целых девяток (провалился в XII век и опять схватился за калькулятор). Далее, 56 лет — от Балдуина до Палеологов — галлы удерживали контроль над греками; папский престол, однако, управлял там 70 лет. Каждое число состоит из целых семерок.
Однако я никогда не закончу, если буду и дальше приводить примеры, число которых действительно бесконечно. Но даже благодаря тем примерам, которые я дал для имеющих досуг [людей], через беспристрастные и точные факты истории возможно куда точнее обосновать изменения в государствах и более достоверно и ясно предвидеть то, что произойдет (хотя это известно одному Богу), чем при помощи пустяковых и ошибочных догадок Кардана».
Кардан — астролог. Он рассчитывает хронологию не через оккультные нумерологические упражнения, которым был привержен Жан Боден (и Скалигер), а изучая положение звезд. Несколько страниц подряд Боден поносит такой ненаучный подход к проблеме, да и самих астрологов впридачу. Еще бы: они конкуренты нумерологов. Правда, к реальной истории человечества расчеты ни тех, ни этих не имеют никакого отношения:
«Он думает, что каждая великая империя зависит от [местоположения] звезд Гелики или Большой Медведицы. Когда она находилась вертикально над поднимающимся Римом, то принесла власть туда, затем — Византии, после чего — Галлии, теперь [эта звезда] перемещается к Германии. Эти соображения так же правдивы, как правда то, что он написал о себе в своей автобиографии. Он утверждает, что никогда не лжет, и это кажется ему значительным, хотя хороший человек должен превзойти себя, как объясняет Нигидий, и признаться во лжи, зная, что повторяет неправду. Честный человек должен заботиться о том, чтобы никакая ложь не смогла укрыться от него; упоминаемый же мной автор верит, что он не лжет, когда помимо своей воли повторяет то, что ошибочно.
Но что же тогда является ложью для человека, имеющего даже скромный опыт в том искусстве, которое Кардан преподает (или в котором он считает себя знатоком)? Он понимает, что эта звезда вертикально расположена над бесчисленным количеством народов и городов, но все-таки добавляет, что условием возвышения города является время совпадения зенита Солнца и [вертикального расположения] этой звезды. В одно и то же время он утверждает, что эта власть [небесных светил] распространяется на всех людей, [живущих на] одной параллели, и говорит, что возвышение возможно только в каком-то конкретном месте. Он думает, что таким образом можно обмануть наиболее осторожных. Известно, что звезда, о которой идет речь, на 54 градуса удалена от экватора и [ее движение] ограничено арктическим кругом, поэтому никакие причины не влияют на ее отклонение, которое всегда составляет 12 градусов от [небесной] оси над городом, из этого ясно, что она не может иметь строго вертикальное положение.
Давайте покажем и то, что она не только не может быть в зените, но не может вообще совпадать с Солнцем, так как необходимо учитывать [определенные поправки] в соответствии с долготой и меридианным временем. Более того, ошибка может идти от Варрона, который, как писал Плутарх, приказал Фирмийцу, известному астрологу, установить, если возможно, день и час рождения города и его основателя. Он [Фирмиец] путем прилежного изучения звезд обнаружил, что основание города произошло на 3-й год 6-й Олимпиады, с чем согласились Дионисий и Варрон, или на 11-й день до календ мая, который называется днем Палилии в месяце апреле, около трех часов пополудни, когда Юпитер находился в созвездии Рыб, Сатурн, Венера, Марс — в Скорпионе, Солнце пересекло созвездие Тельца, а Луна была в Весах; Ромулу же шел 18-й год. Плутарх узнал это от Антимаха Лирика из Колофона.
Они никогда не упоминали Большую Медведицу. В то время это астральное тело располагалось в созвездии Льва, что соответствовало 18 градусам 56 минутам, как ясно следует из таблиц Коперника и его наиболее точных расчетов законов движения. Но сегодня это созвездие — в Деве, 20 градусов 50 минут. Отсюда интересно, как это могло случиться, что созвездие стояло вертикально поднимающемуся Риму, когда 12-я часть Близнецов была в зените? С этой точки зрения 18-я часть Льва удалена на 54 градуса. Как можно говорить даже о минимальном соединении с Солнцем, которое пересекает Тельца в то время, как последняя звезда Медведицы пересекает Льва? Она тогда удалена на 90 градусов по долготе и на 45 градусов по широте от любого соединения с Солнцем.
Для Кардана еще более бессмысленно говорить, что высокая звезда [Полярная звезда] была вертикально расположена над Византием, когда к нему от римлян перешло господство, так как Византий был основан до того, как был рожден Ромул, как это ясно из Полибия (совершенно явное несхождение мнения Бодена с традиционной скалигеровской версией). Еще более абсурдно, когда он перепрыгивает от греков к следующей точке — Галлии, затем — в Германию, противоположно природе направления движения и склонения этого созвездия.
Подобные заключения кажутся более стоящими улыбки, чем опровержения (что в хронологах приятно — они очень смешливые люди). Почему скандинавы и ливонцы, только над местами проживания которых [расположен] не только хвост, но и вся Медведица, причем перпендикулярно над ними, — почему они благодаря этому никогда не получали какой-либо власти, а, напротив, были совершенно беззащитны перед атаками и домогательствами их соседей? Или если перпендикулярное [расположение] звезд [над определенными местами] дает превосходство, то почему же [это не распространяется на те созвездия], которые древними названы алмазными и королевскими, — Регул, Гиаду, Плеяду, Антарис? Почему же не на те 15, которые сам Кардан называет королевскими? Почему же Спика (Колос), Лира, Арктур, да на самом деле почти все планеты перпендикулярно [расположенные] над одной только Африкой, не дают власть проживающим там [народам]? Более того, африканцы всегда были покоряемы легионами из Европы и Азии.
Коперник имел другую теорию, так как он решил, что все изменения империй были связаны с расположением по отношению к центру небольшого эксцентрического круга и его движением, как писали его ученики. Более того, этот небольшой круг не влияет на Солнце, которое он представлял неподвижным, но его силе подвержена Земля, которую он представлял в движении. Но ни один еще не проявлял такое отсутствие знания, как те, что считали, что любая сила, исходящая из центра небесных кругов, меньше, чем исходящая от Земли, и Коперник не позаботился описать эти [явления], а последователи выдали его рассуждения за установленный факт.
Вследствие того, что эти предметы являются ложными с точки зрения истории, и того, что ни движение эксцентрических кругов, ни [движение] Солнца не являются значительными для изменений империй, должно полагать, что все эти вещи зависят от бессмертного Бога. Или если мы хотим искать причины изменений внутри любого владения во второстепенном, то можно рассуждать о свойствах хорошо известных созвездий, …но Бог использует звезды как свои инструменты. Хотя древние не могли судить о6 этом вследствие неизученности движения небесных тел, их последователи, с другой стороны, пренебрегли этим».
Видимо, помимо нумерологической и астрологической, были и другие «системы» создания хронологии. Не зря же Боден пишет после столь суровой отповеди астрологам:
«Ни одна система не кажется мне более простой, чем та, что основывает циклы (которые Птолемей называл „эпохами“ и Альфонс — „эрами“, т. е. „корнями“ — по-испански) на числах, беря за начало возникновение каждой отдельной империи, подобно тому как во время лихорадки мы имеем обычаи предсказывать здоровье или смерть по решающим дням, ведь, если некоторые заболевают в разное время, один и тот же день может быть благоприятным для здоровья одних, тогда как для других это может означать конец (но иногда сила звезд и их гибельное влияние таковы, что независимо от дней это влияет на нескольких [человек] в один момент). Империи, как писал Полибий, борются со своими собственными болезнями, поэтому иногда они гибнут под воздействием внешних сил, а иногда конец соответствует их природе, определенной ясным рядом решающих чисел».
Наконец, автор переходит и к божественным установлениям:
«…Человеческие дела не происходят случайно или беспорядочно, как этим [открытием] гордятся эпикурейцы (то есть „гордость“ эпикурейцев актуальна в XVI веке), или согласно воле безжалостного рока, как говорят стоики (не иначе, самому Бодену прямо в лицо), но по Божественной мудрости. Даже если мудрость устраивает все предметы в восхитительном порядке, числе, гармонии и форме, тем не менее все изменяется Богом или по желанию, иногда произвольно; как Исайя писал о Иезекииле, Бог продлил его жизнь, когда тот молил его, и показал Солнце, идущее вспять. Но иногда сказано, что время спешит: в Священном писании, по причине наказания за грехи или прощения, как Павел писал о пророчестве Илии. Для испытания пусть будут воды потопов, которые смыкаются скорее по желанию Бога, чем по порядку природы, и великое число может быть надлежащим образом завершено в год 1656-й от Сотворения. Если к этому числу добавить восьмую девятку, т. е. 72, результатом будет куб великий 12. Но человек может понять, что Бог не связан никакими числами, никакой необходимостью, он освобожден от законов природы не по решению Сената или народа, но только по Его собственной воле. Ибо, после того как Он сам установил законы природы и получил власть не от кого-либо, а от себя самого, ясно, что Он должен быть свободен от Его законов и в различное время может принимать различные решения относительно одного и того же предмета».
То, что вы прочитали, и есть рассказанный специалистом — Жаном Боденом — метод масонов-нумерологов, применявшийся для расчета истории человечества. Если кто-то продолжает верить в истинность традиционной истории, даты которой рассчитаны этими людьми — что ж, вольному воля. А мы приведем еще несколько десятков строк из Бодена, подчеркивая, что история, которую все мы учили в школе, была рассчитана, а не записана, как эволюционный процесс во всей его событийности:
«…Филон, кажется, придерживается этого метода, и поэтому я соглашаюсь с ним более охотно, когда он насчитывает 920 лет от Исхода иудеев до Основания Храма. С другой стороны, Иосиф отсчитывает 1062 года (глава 12 книги X); первый насчитывает 440 лет от Основания Храма до его разрушения, последний — 470; в более раннее время иудеи насчитывали 419 лет. Филон придерживается среднего, он насчитывает от Сотворения мира до разрушения Храма 3373 года, а Иосиф — 3513 лет; первый отсчитывает 1717 лет от Потопа до разрушения Храма, а последний — 1913. Иудейские комментаторы дают существенно меньшую цифру в сравнении с первым и вторым, Филон же избрал середину.
Итак, для того чтобы примирить эти столь различные авторитеты друг с другом, давайте сначала откажемся от периодизации Альфонса, [которая насчитывает] 8549 лет от Сотворения мира до наших дней (т. е., до 1565 г.), потому что он не приводит никаких доказательств этому мнению. Ничем не подтверждает свое мнение и Евсевий, в соответствии со свидетельством которого с Сотворения мира прошло 6760 лет. По Августину должно бы быть 6916 лет, по Беде — 6893 года, по Иерониму — 6605 лет, по Феофилу Антиохейскому — 8171 год. Давайте примем свидетельства иудеев, халдеев и персов, история которых насчитывает 5730 лет от Сотворения мира. Давайте объединим мнения Мегасфена, Ктесия или Геродота и Бероза со свидетельствами иудеев.
Среди иудеев Баал Седер насчитывает 5133 года от Сотворения мира до наших дней, раввин Насон — 5172 года, раввин Гершон и Кимхи — 5301 год, современные талмудисты — 5349 лет, Филон — 5628 лет, Иосиф — 5720 лет. Следовательно, разница между Иосифом и Филоном, наиболее добросовестными писателями, меньше 200 лет, и причина этому — тот фрагмент, который я уже упомянул в 12-ой главе Исхода, которую Иосиф читал очень тщательно. Но так как остальные комментаторы Библии насчитывают от прибытия Авраама в Египет до времени Моисея 430 лет, и так как идеи Ктесия хорошо соотносятся с идеями Филона, который выбрал середину между Иосифом и талмудистами (потому что его дата превышала их на 200 лет, а дата Иосифа превышала его дату почти на столько же), из этого следует, что Филон более надежен, чем все остальные.
Современные иудеи слишком упорно искажают времена Даниила; вопреки авторитету всех остальных писателей они насчитывают только 5 правителей в Персии, тогда как Мегасфен, Ктесий и, наконец, греки сообщают, что их было 10, и указывают годы каждого правителя. Они делали это, однако, потому, что не могли не увидеть разницу в сравнении с прорицаниями священников, которые они неправильно поняли».
Астрологи, нумерологи и прорицатели, вот кто дал человечеству «историю». Верна ли она? Думаем, что нет, и говорим об этом, предлагая свои аргументы. Слышат ли нас историки? Нет. Ученые (!) не желают прислушиваться к чужим аргументам, ограничиваясь насмешками и разоблачениями типа… Впрочем, не будем цитировать «разоблачителей», а приведем мнение И. Бестужева-Лады о Новой Хронологии:
«Чаще всего демонстрируются три приема, характерные для носителей навязчивых идей с древнейших времен до наших дней. По латыни они называются argumentum ad hominem, ad absurdum, ad rerum ignorum», — что означает подмену аргумента, нелепость утверждения и ссылку на неведомое.
По отношению к нам, противникам традиционной хронологии, именно эти три приема и демонстрируются теми, кто все-таки берется обсуждать (точнее, осуждать) наши книги. Сначала аргумент подменяется характеристикой оппонента. Эти люди — маньяки, говорят о нас. Ну, разве могли каббалисты, нумерологи и чернокнижники писать историю? Конечно, нет, ее писали серьезные ученые, а то, что они одновременно были каббалистами, нумерологами и чернокнижниками, не важно. Так мы, выступая против традиционной хронологии, предстаем какими-то искателями «жидо-масонского заговора».
Затем читателя ошеломляют явной нелепостью наших утверждений. Парфенон и готические соборы строились одновременно! Невероятно!!! Наконец, нас «обвиняют» в том, что мы ссылаемся на нечто никому неведомое, — на книги какого-то Жана Бодена, — и игнорируем то, что всем известно, например, что Рим построил Ромул в VIII веке до н. э.
Самое же смешное (помните, мы собирались посмеяться) что все «три приема» подавления оппонента, описанные И. Бестужевым-Ладой, демонстрируют по отношению к нам такие «носители навязчивых идей», как историки традиционной школы!
Литература — вся, как есть, количеством и тематикой произведений, словарем и стилем, мастерством писателей, разнообразием или, наоборот, бедностью жанров позволяет сама по себе выстраивать последовательность истории. Мы пользуемся этой особенностью литературы, дающей огромное количество материала для такой работы.
Но в ответ получаем упрек. Нам говорят: а как же археология? Ведь она изучает материальные следы деятельности человека, и ее выводы — подтверждают традиционную хронологию!
Признаемся: мы уважаем археологов. Они действительно добывают из земли (или из каких-то других глубин) предметы, изготовленные людьми далекого прошлого. А иногда добывают и останки самих людей прошлого. Но эти находки — скажем, наконец, прямо — САМИ ПО СЕБЕ не позволяют выстраивать последовательность истории, в отличие от литературы или искусства. Археология, так же, как и хронология, суть вспомогательные исторические дисциплины; им необходимы предварительные теоретические обоснования, то есть философская концепция.
А литературу и искусство «вспомогательными» видами деятельности человека никак назвать нельзя. Поэтому побивать достижениями археологии нашу версию, выстроенную на основе анализа стилистических параллелей литературы и искусства, некорректно. Археология, вспомогательная дисциплина традиционной истории, подтверждает традиционную историю, — ну, и что? Точно так же, если будет надо, она подтвердит другую концепцию. И кстати, если какая-то историко-хронологическая фантазия не находит археологических подтверждений (как, например, весь библейский цикл) то на это просто не обращают внимания.
Археология может стать действительно самостоятельной наукой, но только при многовариантной истории, когда она перестанет быть служанкой у единственной, а по сути тоталитарной концепции развития человечества. То же самое можно сказать и о хронологии, как отдельной научной дисциплине. Но до сих пор история (точнее, историки из числа авторитетов), пользуясь своим монопольным положением, держала и археологию, и хронологию «на привязи». Сейчас, может быть, положение и получше, а в XIX веке, когда история не приобрела еще столь большого могущества, а «молодым генералам» от археологии нужно было во что бы то ни стало подтвердить скалигеровскую версию, они шли на все.
Н. А. Морозов в первой половине ХХ века провел большой и подробный разбор одной археологической находки, полностью подтверждившей историю «Древнего Рима», — а именно знаменитых деревянных таблетт (дощечек), найденных в Египте и проанализированных знаменитым Генри Бругшем. Изучая и таблетты, и выводы Бругша, Н. А. Морозов пришел к результатам, вполне годящимся для сенсации, но почему-то (интересно, почему?) не смог их опубликовать.
После этого в тексте Н. Морозова следует восемь больших глав, наполненных таблицами и астрономическими расчетами, он доказывает поддельность якобы найденных в Египте Г. Бругшем таблетт с астрономическими значками, относимых к Птолемею. А вдобавок показывает, что с задачей по составлению этих таблетт справился бы всякий студент по астрономии, а изобразить их демотическим письмом мог сам Бругш.
«…по неясному представлению реального хода планет, — продолжает Н. А. Морозов эту тему, — автор таблетт запутывался в тех случаях, когда не имел возможности продолжать прежний цикл по причине отсутствия в своем распоряжении дальнейших книжек астрономического ежегодника. Тогда он был должен искать нового приблизительно подходящего цикла в предшествовавших книжках и продолжать выписку по ним. Этим и объясняются все его мелкие сдвиги. А три крупные, отмеченные мною сдвига, показывают, что кроме того он перепутал между собою и целые серии отдельных записей.
И вот мы снова, и другим способом, чем ранее, пришли к тому же самому заключению: эфемериды Бругша — его собственный предумышленный подлог. Никакого мистера Стобарта не было! Брошюрку от его имени издал сам Бругш, так как в типографиях не спрашивают паспорта автора, и масса книг печатались под псевдонимами. Для чего же Бругш это сделал?
Конечно, с целью получить от германского правительства средства для новой командировки, после того как он истратил выхлопотанную ему Гумбольдтом премию, не найдя в Египте ожидаемых им кладов».
В конечном итоге, заканчивает Н. А. Морозов, это позволило Генри Бругшу выстроить свою карьеру великого ученого-египтолога. А мы, не раздавая здесь нравственных оценок, просто отметим, что если ученый ищет подтверждения своим гипотезам, то это нормально (хотя подделки должны быть исключены). Мы тоже ищем подтверждение своим гипотезам. И Н. А. Морозов тоже, разоблачая подделку Бругша, всего-навсего искал внутри традиционной истории факты, подтверждающие его гипотезу.
Он полагал, что император Траян (древнюю историю которого Бругш подтверждал при помощи своих деревянных таблетт) списан с императора Аркадия, и умер не в 116, а в 408 году (линия № 4 нашей синусоиды), и что римский император Адриан списан с византийского Гонория. А в нашей версии вся эта эпопея по «византийской» волне приходится на линию № 5, а по «римской» даже на линию № 6, реальный XIV век, и без специального исследования невозможно сказать, кто с кого «списан», и списан ли вообще.
Мало кто замечает, что традиционная хронология нашей цивилизации «подвешена» в воздухе, — она, как та пресловутая картина, висит без гвоздя, поскольку не связана с общей хронологией не только геологической, но и биологической жизни на планете. Об этом, наверное, догадываются только ученые, специализация которых начинается с приставки «палео…» — палеоботаники, палеоантропологи, а в массе своей люди этого не видят, потому что и эти науки, и история используют одинаковые единицы измерения: годы, века, тысячелетия.
Этот отсутствующий «гвоздь» — эра от Сотворения мира.
«Бог сотворил небо и землю. Сначала земля была пустынна, ничего не было на земле. Тьма скрывала океан, над водами носился Дух Божий. И тогда Бог сказал: „Да будет свет!“, и воссиял свет. Бог увидел свет и понял, что это хорошо. Затем Бог отделил свет от тьмы. И назвал Он свет — днём, а тьму — ночью.
И был вечер, а потом было утро. Это был день первый».
Затем Библия[113] описывает остальные дни, когда были созданы Богом светила, рыбы, птицы, и на шестой день — наземные животные и люди, которые сразу обладали речью, ибо сказал им Господь: «Наполняйте землю и владейте ею». Сразу началась история человечества: Каин, Авель, их многочисленные жены, Сиф, Енос, Малелеил, возрастание зла между людьми… Затем мы наблюдаем первое проявление «цикличности» в истории: Бог потопил всех, кроме семьи Ноя, и история началась сначала.
Так вот: все хронологи, от Евсевия до Скалигера, рассчитывали даты человеческой истории ОТ СОТВОРЕНИЯ МИРА. Многие библейские сказания, с прицепленными к ним датами, поныне входят в курс истории. А уж Скалигер-то без всяких экивоков привязывал историю к Библии. Например, вот как называются главы его Книги Пятой, помещенные в разделе, в котором говорится «о временных эпохах»:
О сотворении Мира; О потопе; Об исходе евреев; О первом саббатическом годе; О падении Илиона; О строительстве Храма Соломона; Об освящении Храма Соломона.
О первом годе Самаритян; О начале Олимпиад; О первых Палилиях Города по Варрону; О первом Тоте Набонассара; О восшествии Меродаха или Мардокемпада; О смерти Ромула.
О восшествии Езекии Святого — царя Иудеи; О восшествиии Набополассара, царя Халдеи; О восшествии Навуходоносора; О годе пленения Иехонии; О годе пленения Седекии и разрушении Храма.
О первом годе Хевилмеродаха; О восшествии Кира; О восшествии Камбиза, царя Персии; О восшествии Дария, сына Гистаспа; О годе консульства Юния Брута и изгнании царей.
О поражении персов при Марафоне; О восшествии Ксеркса; О переходе Ксеркса [через Геллеспонт]; О начале Пелопонесской войны; О смерти Ксеркса; О смерти Артаксеркса Лонгимана и восшествии Дария Нотха; О восшествии Артаксеркса Мнемона.
О походе Кира Младшего; О битве у Аллии; О битве при Левктрах; О первом годе Калиппа, и начале азиатской империи Александра; О первом Тоте года Филиппа и смерти Александра.
О годе Селевкидов в Александрии; О годе Селевкидов у Иудеев; О годе Селевкидов у Халдеев; О восшествии Птоломея Филадельфа; О восшествии Филометра; Об освящении Храма Маккавеями.
О восшествии Симона этнарха Иудеи; О первых Календах Юлианского года; О годе индусов; О годе Цезаря; О восшествии Августа Цезаря; Об испанской эре; О восшествии Ирода Великого.
О годе победы при Акции; О первом годе Августа; О годе корректировки високосов; О смерти Ирода; О смерти Августа и восшествии Тиберия; О восшествии Калигулы; О восшествии Клавдия.
О восшествии Нерона; О восшествии Веспасиана, и полном разрушении Иерусалима; О восшествии Тита; О восшествии Домициана; О первом агоне капитолийских игр Домициана.
О восшествии Нервы; О восшествии Траяна; О восшествии Адриана; О восшествии Антонина Пия; О первом годе Диоклетиана и коптском годе мучеников; О восшествии Константина Цезаря.
О Никейском соборе; О первом индиктионе Константина; Об основании города Константинополя и его освящении; О первом Сахами армян; О первом Мухарам Хиджры; О первом Фрурдине Яздгирда; О калькуттском годе; О первом Фрурдине Гелаля.
Итак, Скалигер впрямую выстроил историю человечества от библейского Сотворения мира Господом Богом и до Константиновых времен, а потом и до своего времени, трудолюбиво заполняя все пустоты. Однако уже в его время стало понятным, что Земля много старше нескольких тысяч лет, прошедших «от Сотворения». И уже вскоре Дионисий Петавиус пересчитал скалигеровские даты на новую эру — от Рождества Христова, время которого высчитали сами же хронологи, оставаясь внутри хронологии от Сотворения мира. Новая христианская (гностическая?) хронология как бы «оторвалась» от прежней, ветхозаветной, но ведь на самом-то деле она продолжает висеть «без гвоздя»! Кстати, по мусульманской истории эпохи Моисея и Христа совпадают, а по христианской между ними более тысячи лет, вполне заполненных историческими событиями. Откуда они взялись?..
Нельзя сказать, что историкам это неизвестно. Известно. Но поскольку проблема хронологии не столько историческая, сколько философская, наш с ними разговор идет будто на разных языках. Для примера, представьте себе беседу офтальмолога с художником. Оба говорят о зрении, но один рассуждает о том, КАК глаз видит, а другой — ЧТО глаз видит.
Полемизируя с нами, Павел Шехтман[114] пишет:
«Но ведь должна же подобная „хронология“ иметь какое-то происхождение? Случайно вычитанная (нами) фраза дала ключ к разгадке: „основоположником“ дат был Скалигер! И скромный филолог был назначен на роль Бога-творца исторического времени…
„Многие ученые (!!! — П.Ш.), — пишут Д. Калюжный и А. Жабинский, — полагают, что повторы в истории возникли в результате ошибки Скалигера при датировке имевшихся у него исторических документов“. На самом деле „документы“, использованные Скалигером, легко найти в любой библиотеке — это опубликованные на тот момент произведения античных писателей. Секрет же своих манипуляций Скалигер раскрывает всякому, пожелавшему прочитать его труды.[115] Попросту говоря, он сопоставлял факты, сообщенные разными древними авторами в разных системах летосчисления (например, римскими — по эре „от основания Рима“, еврейскими — по эре „от сотворения мира“, византийскими — по другой эре „от сотворения мира“ и т. д.). Сопоставив же, сводил их в одну таблицу, и приводил датировки к единой системе. Система, в принципе, могла быть любая; Скалигер предпочел свою собственную, высчитав дату „сотворения мира“ и начав отсчет от этой предполагаемой даты (в переводе на христианское летосчисление — 4004 г. до Р.Х.). Так что всякий желающий, зная источники Скалигера и его метод, легко может повторить все расчеты и найти ошибки, если таковые имеются. Заметим также, что Скалигер первый применил астрономическую проверку хронологии, сопоставляя упомянутые в источниках даты солнечных и лунных затмений с таблицей затмений. При этом обе таблицы — хронологическая и астрономическая — легко наложились друг на друга. Словом, утверждать, что Скалигер изобрел не способы сверки дат, а сами даты, примерно то же, что утверждать, будто Менделеев придумал не таблицу элементов, но сами элементы…»
Во-первых, о том, как «легко» могут накладываться астрономические данные на что угодно, рассказал Н. А. Морозов в предыдущей главе. Должно же быть понятно, что если нумеролог конструирует историю, он подверстает к ней высчитанные им солнечные затмения. Во-вторых, что бы Скалигер ни придумал — даты или систему их проверки, он это именно придумал (в отличие от Д. И. Менделеева, который имел для своих выводов не умозрительные «мнения», а конкретные химические элементы с разными атомными весами).
Мы говорим об истории — эволюционном развитии человечества (как во всей совокупности, так и в отдельных местностях), и о возможности (и необходимости) восстановления ЭТОЙ истории на основе анализа материальных свидетельств эволюции. П ими являются произведения ремесла, искусства и литературы, поскольку ремесло, искусство и литература прошли тот самый эволюционный путь развития.
А нам отвечают: Скалигер, сопоставляя «факты, сообщенные разными древними авторами в разных системах летосчисления», свел их в одну таблицу и создал свою систему, высчитав собственную дату «сотворения мира». Что означает: спасибо, ребята, в ваших услугах историки не нуждаются, им уже все ясно.
Время собирать камни, и время разбрасывать камни. В XVI–XVII веках было «время хронологов», которые создали «концепцию». На XVIII и XIX века пришлось время археологов, которые ее подтвердили, и искусствоведов, которые атрибутировали произведения искусства…
Как работали эти последние, мы рассказали в книге «Другая история искусства». А как работали археологи?
Вот как. Некий Г. Шлиман, вычитав в одной книжке, что был такой город — Троя, и была там битва, а в другой книжке — что битва была в XIII веке до н. э., решил Трою найти. И что вы думаете? Он откопал город, и ОБЪЯВИЛ, что нашел Трою. В самом деле: вот развалины, значит, здесь был город, и была битва. Ну, что вам еще? Пример, конечно, убогий, но спросите историков, и они вам скажут, что археология ПОДТВЕРДИЛА скалигеровскую хронологию.
В отличие от криминалистики, которая, даже пользуясь современнейшими методами, хоть ты тресни, не может внятно объяснить, кто убил, а кто убитый (вспомните хотя бы эпопею с опознанием останков Николая II), археология легко определяет, кто Агамемнон, а кто Тутанхамон (или, скажем, скелет Василия Ивановича). Правда, если историки покажут в нужную сторону пальцем.
Историк Н. Ходаковский пишет:
«Хотелось бы обратить внимание читателя и на еще один, с нашей точки зрения, очень важный вывод. Если средневековая история ранее XV века искажалась в основном в результате естественных непреднамеренных ошибок, то с конца XV до начала XVII века велась, видимо, целенаправленная фальсификация истории как этой, так и более раннего периода. В результате сегодня мы рассматриваем всю средневековую историю ранее начала XVII века сквозь призму фальсификаций XVI–XVII веков. Этот образ искажающей призмы следует постоянно иметь в виду, если мы хотим наконец разобраться в событиях ранее XVII века».
…Пришел XX век, наступило время толкователей, «доведших» концепцию до совершенства, и время учителей, которые столь успешно внедрили эту, с позволения сказать, «историю» в умы людей, что совсем забылось, откуда она взялась. Теперь уже не рассказывают на уроках в школах про Адама, Ноя и Иафета, а начинают с пещерного человека, но Моисей, между тем, продолжает бродить по пустыне, Эсфирь сводит с ума Артаксеркса, Герон Александрийский мастерит роботов, а Нерон поджигает Рим и преследует христиан.
Наконец, ближе к началу XXI века круг завершился, появились новые идеи о хронологии. Это правильно и естественно: конвергентный этап развития всегда приходит на смену дивергентному, а этот последний снова сменяется конвергентным. Без таких перемен (этапов) вообще не было бы никакого развития. Но тут оказалось, что «новым хронологам» не с кем спорить. Историки специализировались настолько узко, что специалист, например, по папскому Риму XVI века не желает ничего знать не только о Париже того же времени, но и о папском Риме XIV века. Монголы, турки, византийцы, арабы и крестоносцы воюют одной толпою на одном и том же клочке суши неведомо с кем, не замечая друг друга — только потому, что не замечают друг друга узкоспециализированные историки. Параллели между древней и средневековой историей очевидны, — но не для историков, возделывающих свои маленькие огородики.
А хронологией не занимается никто, кроме тех немногих, кого академические мудрецы призвали в ряды антифоменковцев. Да и эти заняты не хронологией (поскольку им в ней «всё ясно»), а отбрёхиванием от академика А. Т. Фоменко, а что это именно так, подтверждается их полным невниманием к нашим исследованиям, ведь мы не академики, и никому не оттаптываем любимую мозоль. А страдает наука, если не сказать больше. Ведь если человечество в своих представлениях о прошлом остается на уровне XVI века, то в прогнозах будущего ему не на что рассчитывать, кроме как на центурии Мишеля Нострадамуса. Случайно ли, что в последнее время нарастает количество «исследований» современных нумерологов, выпускающих книжки типа «Ритмы истории», «Принципы истории» и т. п. Они всю историю рассчитали наперед; их вполне удовлетворяет скалигеровская хронология, которая и лежит в основе их предсказаний.
Руководствуясь одним только простым здравым смыслом, выстраивать хронологию человеческой эволюции надо, анализируя эволюцию результатов человеческой же деятельности: образцов ремесла, искусства и литературы. А вспомогательные методы и должны оставаться вспомогательными.
В VIII–IX веках уничтожались даже иконы.
По традиционным представлениям, стремена для коней изобретены в XI веке; тогда же, и не раньше, могли появиться и шпоры.
Зрелище.
Не по установлению.
Ругаются.
Мясо задушенного животного.
Опять, снова.
Взять.
Заключительное благословение священника в конце службы.
Цитируется по рукописи Н. А. Морозова.
Считается, что Дазарат от каждой из своих трех жен имеет по одному сыну: от Кавзалии — Раму, от Кейкеи — Фарату и от Сумитры — Лакшану. При начале рассказа второй сын, Фарата, находится у родителей своей матери в стране Кекайи. Рама женат на Сите, дочери царя страны Бидехи.
Желтый зонт — в Китае знак царского достоинства в значении скипетра.
Индра — царь богов.
То есть не иначе, как Европой, Азией и Африкой.
Титанов, могучих великанов, будто бы живших сначала на земле.
«Дайтья» значит просто — создание. Дайтьи считаются добрыми творениями Агуры-Мазды (творцы света), не испорченными врагом чистоты Ариманом (сатаной). Но это плохо соответствует их поведению в рассказе о Сундасе и Упасундасе, как увидим далее.
Автор явно описывает вулкан.
Возможно, автор вдохновлялся библейским рассказом о явлении Бога Моисею на горе, в огне и дыме.
Брама означает Бог-Слово, откуда видно, что автору было уже известно средневековое ромейско-византийское учение о Логосе, выраженное впервые в Евангелии Иоанна (I,1): «В начале было Слово (Логос), и слово было у бога, и слово было — бог».
Дважды рожденными (движдами) назывались две высшие касты: Брахманов (священников) и Кшатриев (воинов).
Цитируется по «Библия. Современный перевод библейских текстов». Всемирный Библейский Переводческий Центр. М., 1993.
«Литературная газета» № 48 за 2000 год.
Надеемся, Павел Шехтман владеет латынью, и прочитал его труды.