1.1. В 1825 году императором России становится третий сын Павла I — Николай I (1794–1855). Весь период его правления с 1825 по 1855 годы можно назвать эпохой реакции. Находясь под сильным влиянием восстания декабристов (14.12.1825), Николай I был обречен взять на себя роль душителя революции.[38] Одним из первых его шагов было учреждение (25.06.1826) Корпуса жандармов и преобразование Особой канцелярии МВД в Третье отделение собственной канцелярии. Цель — охрана режима, предотвращение любых попыток изменить самодержавный строй. Сфера деятельности тайной полиции охватывала все стороны жизни страны, ничто не могло пройти мимо бдительного ока шефа жандармов. По донесениям массы слушающих и подслушивающих на всей территории страны начальник Третьего отделения с благословения царя «судил все, отменял решения судов, вмешивался во все». [39] Это привело к единодушному порицанию русским обществом деятельности жандармов.
В череду охранительных мер органично вписывается и Цензурный Устав 1826 года. Суровость его 230 параграфов такова, что, по оценкам самих цензоров, «если руководствоваться буквой Устава, то можно и «Отче наш» истолковать якобинским наречием». [40]
Следующий шаг к ограждению общества от вреда революционной заразы — это появление в августе 1827 года царского рескрипта об ограничении образования детей крепостных. Для них остались только приходские училища, доступ же в гимназии был закрыт. Как писал историк С.М.Соловьев, Николай I «инстинктивно ненавидел просвещение, как поднимающее голову людям, дающее им возможность думать и судить, тогда, как он был воплощение «Не рассуждать!». [41]
В связи с революционными событиями 1830 года в Европе и польским восстанием 1830–1831 годов следуют новые, превентивного характера, меры. В государственный совет по велению Николая I вносится записка «О некоторых правилах для воспитания русских молодых людей и о запрещении воспитывать их за границей». И в феврале 1831 года принимается постановление: под угрозой лишения возможностей вступать на государственную службу детей от 10 до 18 лет обучать только в России.
Николай I сознательно противопоставлял Россию и Европу как два различных культурно- исторических мира, принципиально разных по основам их политического, религиозного, национального быта и характера. В начале 1830-х годов обществу была предоставлена теория «официальной народности». Ее создание связывают с именем министра народного просвещения С.С.Уварова, автора известной триады — «православие, самодержавие, народность», которая и должна была стать последним якорем спасения от революционной заразы. Именно на этих трех понятиях, считал Уваров, нужно строить воспитание подрастающего поколения, подчинив им литературу, искусство, науку и просвещение.[42]
Революционные события 1848 года в Европе напугали Николая I. И напрасно. Подавляющая часть населения Российской империи отнеслась к европейской революции с абсолютным равнодушием. И все же в апреле 1848 года царь дает указание учредить безгласный надзор за действиями цензуры. Поначалу двойной надзор — до печати и после — учреждают над периодикой, но затем распространяют на все книгоиздание.
Цензурой дело не ограничивается. С мая 1849 года для всех российских университетов установлен комплект студентов — не более 300 человек в каждом. Это когда, по свидетельству профессора Грановского, только в Московском университете обучалось 1400 человек.[43] Результат впечатляет: в 1853 году на 50 миллионов населения страны студентов всего лишь 2900 человек, т. е. столько же, сколько в одном среднем европейском университете.[44] Принятый еще раньше в 1835 году новый университетский устав ввел в вузах порядок военной службы, ограничил автономию университетов. А с 1850 года было запрещено преподавание философии и государственного права, преподавание политики и психологии поручено профессорам богословия.
Во избежание умственного брожения в обществе один за другим закрывают журналы прогрессивной ориентации: «Литературную газету» А.А.Дельвига, «Московский телеграф» И.А.Полевого, «Европеец» П.В.Киреевского, «Телескоп» К.И.Надеждина.[45]
За время своего правления Николай I уничтожает с таким трудом достигнутую его предшественниками на троне веротерпимость, устраивает беспримерные гонения на униат и раскольников. Строилось полицейское государство.
1.2. Если под общественным движением понимать общественные организации, политические партии и институты, способные самостоятельно решать социальные проблемы различных групп и слоев населения, отстаивать их интересы перед властью и влиять на нее, то подобного движения в России в условиях разворачивающейся николаевской реакции не существовало.
Но существовала общественная жизнь. Наиболее ярко она проявлялась в Москве, потому что, во-первых, Москва была отдалена от центрального мощного чиновно-бюрократического аппарата управления империей, во-вторых, после всплеска всенародного патриотизма в 1812 году Москва снова почувствовала себя центром России.[46]
После разгрома декабристского движения новое общественное движение формировалось в Московском и других университетах, выразилось в увлечениях интеллигенции философией, историей, литературой. Острые политические проблемы современности обсуждались в узком кругу среди единомышленников. Но философские и литературные споры широко велись на страницах журналов, в литературных и аристократических салонах, которые посещались всеми образованными людьми общества и не только интеллигенцией, но и помещиками, чиновниками, купцами. Широко известно описание салонов 1830-40 годов Александра Ивановича Герцена: «Говоря о московских гостиных и столовых, я говорю о тех, в которых некогда царил А.С.Пушкин; где до нас декабристы давали тон, где смеялся Грибоедов; где М.Т. Орлов и А.П. Ермолов[47] встречали дружеский привет, потому что они были в опале; где, наконец, А.С.Хомяков спорил до четырех часов утра, начавши в девять; где К.Аксаков с мурмолкой в руке свирепствовал за Москву, на которую никто не нападал..; где Редкин[48] выводил логически личного Бога, ad majorem gloriam Hegeli; где Грановский[49] являлся со своей тихой, но твердой речью; где все помнили Бакунина и Станкевича; где Чаадаев тщательно одетый, с нежным, как из воска, лицом сердил оторопевших аристократов и православных славян колкими замечаниями, всегда отлитыми в оригинальную форму и намеренно замороженными; где молодой старик А.И.Тургенев мило сплетничал обо всех знаменитостях Европы..; где Боткин и Крюков пантеистически наслаждались рассказами А.С.Щепкина[50] и куда, наконец, иногда падал, как Конгривова ракета, Белинский, выжигая кругом все, что попадало.»[ 51]
Для русской общественной жизни периода николаевской реакции характерно развитие нового литературного направления — критического реализма, который выразил все идеи, волновавшие русское общество. «Подавленность всех других сфер человеческой деятельности бросала образованную часть общества в книжный мир, и в нем одном действительно совершался, глухо и полусловами протест против николаевского гнета…»- вспоминает А.И.Герцен.[52]
1.3. Более подробно формы и этапы русского общественного движения конца 1820-начала 1850 годов будут рассмотрены во второй части данной работы. Так как общественная жизнь выражала себя в художественном и научном творчестве, наиболее важную роль в ней играли выдающиеся деятели науки и литературы. Через печатное журнальное слово они объединяли своих сторонников во всей России. Особое место среди этих людей занимает Петр Яковлевич Чаадаев.
Петр Яковлевич родился 27 мая 1794 года в дворянской семье. Его мать, Наталья Михайловна Щербатова, была дочерью известного историка и публициста 18 века М.М.Щербатова. Рано лишившись родителей, Чаадаев воспитывался дядей Дмитрием Михайловичем Щербатовым. Проучившись несколько лет в Московском университете, он вступил в гвардию и принял участие в борьбе с наполеоновским нашествием. Героический участник Отечественной войны 1812 года быстро продвигался по службе, но неожиданно отказался от блестящей военной и придворной карьеры. Сблизившись с декабристами, он и в их обществе не нашел удовлетворения своим духовным запросам. Во время поездки по Европе (1823–1826 гг.) Чаадаев испытал нравственный кризис. Его осмыслению после возвращения в Россию он посвятил несколько лет отшельнической жизни. Тогда им были написаны «Философические письма» (1829–1831 гг.). Затем он стал активным участником жизни московских салонов. Его острый и просвещенный ум, проявившийся в беседах и по коренным проблемам бытия, и по животрепещущим вопросам социальной жизни, принесли ему известность и авторитет. Эти проблемы и вопросы зачастую обсуждались им в письмах, которые ходили по рукам, копировались и изучались в различных кружках. П.А.Вяземский называл Чаадаева преподавателем с подвижной кафедры, которую он до самой смерти 14 апреля 1856 года переносил из салона в салон и которая служила основной формой распространения его мысли.[53]
Публикация одного из Философических писем в журнале «Телескоп» в 1836 году оказала огромное влияние на русское общество, разделила его на две части. Сам Петр Яковлевич остался несколько в стороне от этих идейных споров.
Но влияние Чаадаева на русское общество не ограничивалось этим единственным прижизненным изданием. Значительной составляющей общественной жизни того времени являлось прямое общение и переписка между выдающимися мыслителями и литераторами эпохи. В этом смысле П.Чаадаев повлиял на всех общественных деятелей своего времени. В третьей части работы затронем только отношения П.Чаадаева с великим русским поэтом А.С.Пушкиным и создателем первой Вольной русской типографии А.Герценом. Рассмотрим так же отношение П.Чаадаева к нашумевшей в 1847 году книге Н.Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями». В отношениях с этими тремя людьми очень хорошо прослеживаются этапы развития самого Петра Яковлевича Чаадаева.
2.1. Русское общественное движение в 1825–1855 гг. можно разделить на два этапа.
Первый этап начался после восстания декабристов с формирования студенческих кружков в московском университете. Именно университеты оставались последними островками демократических порядков и относительной свободы слова. Студенты совершенно не разделяли себя по сословным признакам. Человек ценился по уму и талантам. Тех же, которые выпячивали свое богатство и аристократическое происхождение, изгоняли из своей среды. Крайне отрицательно относились студенты и к запрету принимать в университет крестьян. Поэтому им были близки главные идеи декабристов: отмена крепостного права и учреждение конституционных порядков.
Задачу подготовить вооруженное восстание против самодержавно-крепостнического строя поставили перед собой два студенческих кружка. Первый из них кружок Василия, Михаила и Петра Критских. Василий, служивший чиновником, организовал кружок. Михаил и Петр, будучи студентами Московского университета, привлекли в кружок своих товарищей. На одной из вечеринок члены кружка разбили бюст Николая I. Это и послужило поводом к аресту, суду и ссылке всех членов кружка за подготовку к бунту.[54] Второй кружок, организованный Н.Л.Сунгуровым был создан позже. 16 марта 1831 года один из членов кружка, студент Я.И.Костенецкий организовал в Московском университете демонстрацию студентов против оскорбительного поведения профессора юридических наук М.Я.Малова. Николай 1 уволил профессора.[55] 20–21 июня 1831 года все члены сунгуровского кружка были арестованы. Их обвинили в намерении составить тайное общество. Сам Н.Сунгуров после неудачного побега признан уголовным преступником и сослан на каторжные работы. Остальные члены кружка отправлены в солдаты.[56] На этом закончился революционный порыв московского студенчества.
Новые студенческие кружки отказались от подготовки к вооруженному восстанию. Студенчество обратилось к углубленному изучению истории и философии, стремясь сделать их главным оружием в идейной борьбе с самодержавием. Германская философия была привита Московскому университету профессором М.Г.Павловым. Кафедру философии закрыли в 1826 году, но Павлов преподавал введение в философию вместо физики и сельского хозяйства. Главным достоинством его лекций являлась ясность изложения, нисколько не терявшая всей глубины немецкого мышления. Дело профессора продолжил его ученик Николай Владимирович Станкевич. Павлов преподавал только учение Шеллинга, В большом же кругу друзей Станкевича изучались труды Гегеля, Канта, Фихте. Из кружка Станкевича вышла целая плеяда ученых, литераторов и революционеров, в числе которых были Грановский, Белинский, Бакунин. Станкевич отгородился от политики, поэтому его кружок просуществовал довольно долго, вплоть до смерти Николая Владимировича в 1840 году.[57]
Совсем другую направленность имел кружок, созданный в 1831 году студентами А.Герценом и Н.Огаревым. В отличие от своих оппонентов из кружка Станкевича, Герцен увидел в учении Гегеля алгебру революции. Из знаменитой фразы Гегеля «Все действительное разумно» он сделал оригинальный вывод: все, до чего достигает разум становится действительностью. Т. е. другими словами, если в гегелевской формулировке крепостной строй является действительностью, следовательно, разумен и оправдан; по Герцену же, если разум полагает крепостной строй несправедливым и подлежащим уничтожению, то в действительности он будет уничтожен.[58] Именно на этом основании друзья Герцена занимались не немецкой философией, а изучали учение французских социалистов. Прежде всего, Сен-Симона, учившего о конечной перестройке на основе всеобщего труда и справедливого распределения ценностей. Именно увлечение идеями социалистического переустройства общества стала главной причиной ареста и ссылки членов кружка Герцена летом 1834 года. Сам кружок был взят под наблюдение еще в 1831 году, когда Герцен с друзьями собрали деньги для осужденных членов кружка Сунгурова.[59]
Существовал ряд других узких кружков, где изучали историю (круг друзей И.Киреевского[60]), интересовались литературой. Конец этому относительно спокойному этапу общественной жизни положила в 1836 году публикация в «Телескопе» Философического письма П.Чаадаева.
2.2. В первом Философическом письме П.Я.Чаадаев подверг резкой критике русское общество. Смысл этой критики можно свести к трем пунктам:
Духовно-нравственная глухота населения, в том числе и образованного слоя, и последующая из нее неосмысленность существования.
Отсутствие независимого от власти общественного мнения и последующая из этого атмосфера фальши и лицемерия в обществе.
Заимствованный у Запада и подражательный характер русской культуры, из чего следует невозможность создания в России ничего оригинального и значительного.
Свои выводы Чаадаев сделал, опираясь на собственную религиозную философию. Из нее следовало, что православие на Востоке и католичество на Западе играло и играет решающую роль в социальном развитии общества. Католицизм определялся Чаадаевым как политическая религия, стремящаяся реализовать царство Божие на земле. И за многовековую историю частично это удалось. Элементы царства Божия Чаадаев видел в бытовом комфорте и благоустроенности народов Запада, в высоком уровне просвещения и культуры, развитого правосознания. Поэтому Запад обладает мощным творческим потенциалом, способным не только порождать новые идеи, но и реализовать их на практике. Эти идеи долга, справедливости, права, порядка — божественны и нравственны в своей основе. Православие же не поняло социального духа христианской религии. Россия восприняла раннехристианское учение через Византию, в котором социальный характер религии слабо выражен. Именно первоначальная чистота высоких евангельских учений при неразвитости задатков социального характера чрезвычайно усилила в русской нации мистический и аскетический элемент, оставляя в тени начала общественно-культурного строительства. Отсюда и отсутствие у русских социально-прогрессистских идей, тусклое и мрачное существование России на протяжении всей ее истории.[61]
Письмо Чаадаева вызвало очень бурную реакцию в русском обществе. Так оценивает его А.Герцен, прочитавший журнал в вятской ссылке: «Письмо Чаадаева было своего рода последнее слово, рубеж. Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь: Что, кажется, значат два-три листа, помещенных в ежемесячном обозрении? А между тем такова: мощь слова в стране, молчащей и непривыкнувшей к независимому говору, что «Письмо» Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию… После «Горя от ума» не было ни одного литературного произведения, которое сделало бы такое сильное впечатление. Между ними десятилетнее молчание: «[62]
Но в целом отношение к статье в обществе было крайне отрицательное. Управляющий департаментом духовных дел иностранных исповеданий Ф.Вигель: письмо Чаадаева «содержит в себе такие изречения, которые одно только безумство себе позволить может.: нет строки, которая бы ни была ужаснейшею клеветою на Россию: «.[63] Писатель М.Загоскин: «Статья, писанная русским против России на французском языке заслуживает уже смех и презрение», автор же заслуживает звание провокатора.[64] Поэт и критик П.Вяземский: «Что за глупость пророчествовать о прошедшем?: Это верх безумия!.. Такого рода парадоксы хороши у камина», а не в прессе.[65] Сын знаменитого историка А. Карамзин: «В галиматье этого человека, право, иногда есть довольно справедливые мысли, только точка зрения его совершенно ложная: он: все ругает бедную Россию там, где нужно ругать: все человечество.»[ 66]
Ситуацию в московском обществе кратко и емко описал редактор «Телескопа» П.И.Надеждин в письме к В.Г.Белинскому: «Я нахожусь в большом страхе. Письмо Чаадаева: возбудило ужасный гвалт в Москве: добрые люди с первого раза затрубили о нем, как о неслыханном преступлении, и все гостиные им завторили: Андросов[67] бился об заклад, что к 20 октября (1836) Телескоп будет запрещен, я посажен в крепость, а цензор отставлен: Граф Строганов[68] так поражен великостью этого дела, что хранит глубочайшее молчание: Александр Васильевич (Болдырев)[69] убит слухами». [70] Репрессии не замедлили последовать. «Телескоп» был закрыт, Надеждин сослан, Чаадаев объявлен сумасшедшим и посажен под домашний арест.
Письмо Чаадаева определило духовную и общественную жизнь всего последующего десятилетия, способствовало кристаллизации западнических и славянофильских идей.
2.3. С конца 1830 годов наступает второй этап в русском общественном движении. Его особенность заключалась в том, что из узких кружков сформировались два идейных течения, активно дискутировавших друг с другом, проповедующих свои идеи в печати и привлекающих через нее в свои сторонники читающую публику со всех окраин громадной империи.
Западники (Т.Грановский, В.Боткин, Е.Корш, К.Кавелин, С.Соловьев, В.Белинский, А.Герцен и др.) считали, что Россия идет по европейскому пути, вступив на него с опозданием, в результате реформ Петра Великого. Движение в западном направлении неизбежно должно привести к замене крепостного труда свободным к преобразованию деспотического государственного строя в конституционный. Основная задача образованного меньшинства в этих условиях — подготовить русское общество к мысли о необходимости преобразований и воздействовать в должном духе на власть. Именно власть и общество в живом сотрудничестве должны подготовить и провести хорошо продуманные, последовательные реформы, с помощью которых будет ликвидирован разрыв между Россией и Западной Европой. Радикально настроенные А.Герцен и В.Белинский в конце 1830 годов и в начале 40-х годов разделяли основные идеи западников. Однако радикалы подвергли самой резкой критике буржуазный строй. С их точки зрения, Россия в своем развитии не только должна догнать западноевропейские страны, но и совершить вместе с ними решительный революционный шаг к принципиально новому строю — социализму.
Славянофилы (А.Хомяков, братья И. и П.Кирииевские, братья К. и И.Аксаковы, Ю.Самарин, А.Кошелев и др.) считали, что Россия долгое время шла совершенно иным путем, нежели Западная Европа. История последней определялась постоянной борьбой эгоистических личностей, враждебных друг другу сословий, деспотизмом на крови построенных государств. В основе же русской истории была община, все члены которой были связаны общими интересами. Православная религия еще больше закрепляла изначальную способность русского человека жертвовать своими интересами ради общих. Государственная власть опекала русский народ, защищала его от внешних врагов, поддерживала необходимый порядок, но не вмешивалась в духовную, частную, местную жизнь. Власть носила самодержавный характер, но при этом чутко прислушивалась к мнению народа, поддерживала с ним контакт через Земские соборы. В результате реформ Петра это гармоничное устройство Руси было разрушено. Именно Петр закрепил крепостное право, разделившее русский народ на рабов и господ. Господам же Петр попытался привить западноевропейские нравы. При Петре государство приобрело деспотический характер. Славянофилы призывали восстановить старорусские устои общественной государственной жизни; возродить духовное единство русского народа (для чего следует отменить крепостное право); изжить деспотический характер самодержавного строя, наладить утраченную взаимосвязь между государством и народом. Этой цели славянофилы надеялись достичь введением широкой гласности; мечтали они и о возрождении Земских соборов.[71]
В 1840-е годы развернулась острая полемика между западниками и славянофилами. В 1845 году Д.Валуев издал «Сборник исторических и статистических сведений» с вводной статьей А.Хомякова. К.Кавелин в «Отечественных записках» подверг критическому разбору сборник. В спор вмешался Т.Грановский, раскритиковавший историческую концепцию А.Хомякова, изложенную в статье «О возможности русской художественной школы» («М осковский литературный и ученый сборник за 1847 год») . Хомяков ответил Грановскому в «Московском городском листке» (1847 № 86). Грановский парировал в «Московских ведомостях» (1847 № 50).[72]
Полемика о русской литературе развернулась в 1847 году между Ю.Самариным («М осковитянин») и В.Белинским («С овременник») . Самарин обвинил западников в отсутствии единства и согласия между собой, в односторонности, в искажении образа мыслей противников.[73] Белинский ответил тем же, добавив, что славянофилы еще нигде ясно и систематически не изложили свой образ мыслей.[74]
Но в 1847 году началось завершение второго этапа общественного движения. Связано это было с появлением книги Н.Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями» и письмом- ответом Белинского Гоголю. По своему влиянию это письмо можно сравнить с Философическим письмом Чаадаева. Написанное за границей, без контроля цензуры, письмо ярко и четко поставило ближайшие задачи общественного движения. «Самые живые современные национальные вопросы в России теперь: уничтожение крепостного права, отмена телесного наказания, введение по возможности строгого выполнения хотя бы тех законов, которые уже есть». [75] Письмо в тысячах списках разошлось по России и повернуло общественное мнение к поддержке западников по вопросам о путях дальнейшего развития России. Но и славянофилы, благодаря письму, поняли, что они мыслят с западниками в одном направлении и преследуют общие цели.
Окончательно завершился второй этап общественного движения с появления первого независимого русского журнала-альманаха «Полярная звезда», издаваемого в Лондоне с 1855 года А.Герценом. В одном из первых номеров Герцен напечатал письмо Белинского.
3.1. Чаадаев и Пушкин познакомились в 1816 году. Молодой мыслитель сразу разглядел в юном поэте признаки гениальности. Они быстро стали друзьями и очень много общались в 1818–1820 гг. Чаадаев взял на себя роль наставника, учил Пушкина мыслить. Этот поворот на мысль уменьшил воздействие на духовное формирование поэта фривольно-грациозных направлений французской культуры и привлек его внимание как к обширной области культурно-исторических сравнений и обобщений, так и к сущности актуальных процессов современной политической жизни. Под влиянием Чаадаева Пушкин переосмыслил одно из важнейших понятий своего творчества — понятие свободы, отождествляемой им поначалу только с беспрепятственным удовлетворением любых порывов человеческого естества. Вместе с Чаадаевым Пушкин начинает связывать свободу с конституцией и республикой, с просвещением в целом, приходит к выводу, что только закон может обеспечить свободу от власти и природы.
После 1820 года пути друзей разошлись, но они переписывались всю жизнь и периодически встречались. Именно Чаадаев создал из Пушкина первого национального писателя, впитавшего достижения мировой культуры и глубоко отражавшего в поэзии, прозе, драме, исторических и философских размышлениях существенные грани бытия и внутреннего мира человека.
Пушкин стал одним из первых читателей Философических писем Чаадаева. Но он скептично отнесся к идее «царствия Божия на земле». В последовательном движении различных эпох он видел не поступательное развитие, а лишь изменение оболочек, не затрагивающее корней человеческой сущности, не разрешающее, а, наоборот, усложняющее ее противоречия. Вместе с тем поэт отказался сводить христианство к католицизму и видеть в последнем универсальную силу мирового прогресса. Пушкин решительно опроверг вывод Чаадаева об исторической ничтожности России. Не согласился он и с критикой византийского православия: «Наше духовенство, до Феофана, было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма и никогда не вызвало бы реформации в тот момент, когда человечество больше всего нуждалось в единстве». [76] Вопреки Чаадаеву, в разделении церквей, Пушкин видел не трагедию России, а ее особое предназначенье:
«Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы: и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру: «[77]
Возражения Пушкина сходны с теми, какие делали Чаадаеву в Московских салонах его друзья-противники славянофилы. Несомненно, что поэт повлиял на всю систему исторических рассуждений мыслителя. Чаадаев задумался о месте России в мире. Так Пушкин из ученика Чаадаева превратился в его учителя и привел Чаадаева к мысли об огромной роли России в мировой истории.[78]
3.2. Будущий основоположник русской независимой прессы А.Герцен познакомился с Чаадаевым в 1834 году на обеде у Орлова, близко же сошелся с ним после возвращения из ссылки в 1840 году. Герцен всегда находился с Чаадаевым в лучших отношениях, застал его в период высшей славы. В 1840-х годах Чаадаев активно участвовал в общественной жизни Москвы, резко выделялся среди других. А.Герцен размышлял о феномене популярности мыслителя: «Знакомство с ним могло только компрометировать человека в глазах полиции. Откуда же шло влияние, зачем в его небольшом скромном кабинете, в Старой Басманной, толпились по понедельникам «тузы» Английского клуба, патриции Тверского бульвара? Зачем модные дамы заглядывали в келью угрюмого мыслителя, зачем генералы, не понимающие ничего штатского, считали себя обязанными явиться к старику: Зачем я встречал у него дикого генерал-адъютанта Шилова, уничтожавшего просвещение в Польше? Чаадаев не только не делал им уступок, но теснил их и очень хорошо давал им чувствовать расстояние между ним и ими. Разумеется, что люди эти ездили к нему и звали на свои рауты из тщеславия, но до этого дела нет, тут важно невольное сознание, что мысль стала мощью, имела свое почетное место, вопреки высочайшему повелению. Насколько власть «безумного» ротмистра Чаадаева была признана, настолько «безумная» власть Николая была уменьшена.». [79]
Не случайно Герцен пишет о Чаадаеве в 4 части своих воспоминаний, в главе, озаглавленной «Славянофилы и панславизм». «Чаадаев и славяне равно стояли перед неразгаданным сфинксом русской жизни»[ 80] Чаадаев в этот период все больше склонялся к славянофильству.
3.3. Изданная в январе 1847 года книга Н.Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями» возбудило общество не менее «телескопского» письма Чаадаева. С резкой критикой со стороны «Современника» обрушился на Гоголя Белинский. Ведь прежде западники считали писателя своим, основоположником критического реализма, ярко изобразившим осталось России. По этому поводу Чаадаев писал в ходившем по рукам письме к Вяземскому от 29 апреля 1847 года: «Читатели и почитатели прежнего Гоголя так озлоблены против него, словно не могут ему простить перехода от чистого художественного творчества и прямой нравственной проповеди». [81]
Сам Чаадаев нашел в книге Гоголя много мыслей, сходных с его собственными рассуждениями об истории, искусстве и судьбе России. Гоголь призывал вскрывать и трезвым пониманием уничтожать национальные недостатки, но одновременно и помнить об изначальных чертах русского народа, которые способствуют просветлению всего духовного состава человека и «побратанию людей». С этим призывом был полностью согласен Чаадаев, видевший залог высокой судьбы России в душевно-духовных свойствах русского народа.[82]
Книга Гоголя не затрагивала острых политических проблем современности, была лояльна к реакционному режиму Николая I, отличалась высокомерием и самодовольным тоном. Можно сделать вывод, что к концу жизни Чаадаев тоже эволюционировал в сторону лояльности к существующим порядкам в России, перестал быть символом противостояния Николаю I. Поэтому его суждения о книге «сошедшего с ума» Гоголя не заинтересовали общество. Неизмеримо более сильное влияние оказали на русское общественное движение суждения Белинского в его письме Гоголю.