На протяжении этих так и не завершившихся успехом восьми лет вовлеченности Америки в израильско-палестинские отношения над ними продолжала тяготеть иракская проблема. Администрация Клинтона периодически прибегала к ударам с воздуха по военным объектам Саддама и более чем в два раза увеличила численность американских войск в Саудовской Аравии (подсыпая зерно для помола на мельницу антиамериканских фундаменталистов, особенно Усамы Бен Ладена). В самой Америке в предвкушении грядущих событий неоконсервативные деятели начали кампанию за одностороннюю вооруженную акцию с целью отстранения Саддама от власти. В июне 1998 года Клинтон получил обращение с настойчивым призывом (которое было опубликовано) осуществить военную интервенцию от восемнадцати энергичных сторонников такой меры, которые требовали от него «решительных действий», чтобы, пока не поздно, предотвратить возможность получения Ираком оружия массоного поражения. (Около двух третей, подписавших это обращение стали сотрудниками будущей американской администрации[5]).
Между тем, отношения с Ираном оставались замороженными в состоянии взаимной враждебности. Дипломатические инициативы Клинтона были ограничены решениями Конгресса, политически враждебного ему и подверженного активному влиянию лоббистов, заинтересованных в недопущении любого американо-иранского диалога. В 1995 году в ответ на иранское предложение об инвестировании американского капитала в иранские нефтяные месторождения президент Клинтон в речи на Всемирном еврейском конгрессе объявил о принятых им двух распоряжениях, запрещающих торговлю с Ираном. В 1997 году в результате прошедших выборов в парламенте Ирана образовалось поразительно крупное большинство более умеренно настроенных депутатов, и на короткое время могло открыться окно для выяснения возможности улучшения американо-иранских отношений. Но, опасаясь внутренних политических осложнений под воздействием израильско-американского и ирано-американского лобби, Клинтон снова решил не предпринимать позитивных шагов. И вскоре баланс политических отношений в Иране вновь качнулся в сторону фундаменталистов и крайних антиамериканских элементов.
Все это, взятое вместе, привело к существенному изменению преобладавшей в регионе оценки роли Америки. Многие мусульмане рассматривали политическое участие Америки в делах Ближнего Востока после Второй мировой войны как освободительную силу, способствующую устранению англо-французского колониального господства. Но пять десятилетий спустя растущее число арабов, египтян и иранцев все больше склонялось к мнению, что регион вновь становится объектом иностранного господства в новом его обличии.
Многие факторы способствовали появлению возникшего вследствие этого чувства обиды: устойчивая, распространявшаяся подобно религии иранская враждебность к Америке; возбуждающие людей доклады международных организаций о возрастающей смертности среди иракских детей вследствие введения американских санкций в ответ на невыполнение Саддамом требований со стороны проводившихся инспекций после 1991 года, и продолжающийся израильско-палестинский конфликт, в ходе которого американская политика все более выглядит как направленная скорее на сохранение статус-кво, а не на достижение справедливого мира.
Эти усиливающиеся настроения, в свою очередь, побуждали к осуществлению все более частых террористических актов с человеческими жертвами, направленных на военный и днпломатический персонал США в регионе. Более того, попытка совершить по крайней мере один крупный террористический акт была предпринята в 90-е годы в самих Соединенных Штатах — готовился взрыв Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, который удалось предотвратить. Таким образом, «Аль-Каида» заявила о своем присутствии на американской земле. В качестве возмездия администрация Клинтона подвергла бомбардировке объекты в Судане, которые, по имевшимся данным, были базами «Аль-Каиды», а через некоторое время и некоторые объекты в Афганистане, прочно удерживаемые талибами, предоставляющими убежище «Аль-Каиде».
Но мало фактов, которые свидетельствовали бы, что растущая террористическая угроза и усиливающийся антиамериканизм ускорили какую-либо серьезную попытку США выработать всестороннюю упреждающую стратегию. Это потребовало бы мобилизации арабских правящих элит, чтобы общими усилиями выявить и ликвидировать террористов, а также изолировать их в социальном и религиозном отношениях. Общий геополитический тупик в регионе, в основном умиротворявшемся Америкой, делал такие усилия очень затруднительными, и мало что говорит о том, что в Вашингтоне серьезно задумывались, к чему должны привести такие усилия. Проблема оставалась в запущенном состоянии до тех пор, пока американское общественное мнение однажды утром, семь с половиной месяцев спустя после ухода Клинтона из Белого дома, не было взбудоражено чудовищным шоком.
Клинтон оставил израильско-палестинские отношения в худшем состоянии, а положение на Ближнем Востоке более неустойчивым, чем оно было, когда он стал президентом. К несчастью, его небрежная система принятия внешнеполитических решений вкупе с внутренними политическими расчетами прицела к стратегической неуверенности, имевшей опасные последствия для долгосрочных интересов Америки. Если бы Клинтону удалось привести израильско-палестинский конфликт к конструктивному и справедливому завершению, он достиг бы для себя и, что еще важнее, для Америки успеха подлинно исторического значения.
Восхождение Америки на вершину глобальной власти произошло примерно в 1990 году. К 1995 году ее глобальный статус, по-видимому, достиг своей высшей точки. Мир принял эту новую реальность, и большинство человечества даже приветствовало это событие. Власть Америки не только рассматривалась как безусловно доминирующая, но и легитимная, а голос Америки заслуживал доверия. В этом, безусловно, заслуга Клинтона. Если старт американского верховенства состоялся в 1990 году, то глобальный престиж Америки в его историческом апогее был достигнут ко второй половине десятилетия.
Клинтон также заслуживает признательности и за успех во внутренних делах, который если и не связан непосредственно с внешней политикой, то, тем не менее, имеет для нее большое значение. Благодаря принятым под его управлением экономическим и финансовым мерам зловещее нарастание бюджетного дефицита, происходившее при его предшественниках, сменилось значительным профицитом. И этот разворот придал новому глобальному положению Америки впечатляющий блеск. Американская модель выглядела теперь как успешное соединение эффективного политического руководства и свободного предпринимательства, заслуживающего всеобщего подражания. Контраст с развалом советской экономики, слабым экономическим ростом некоторых западноевропейских стран и лопнувшим пузырем экономики Японии упрочивал первенство Америки и положение Клинтона в качестве второго глобального лидера.
Клинтон вызывал восхищение, он всем нравился, и его личное обаяние было сравнимо с обаянием Франклина Рузвельта и Джона Кеннеди. Но он не использовал восемь лет, проведенных им в Белом доме, чтобы утвердить Америку в новой глобальной роли путем четкого определения ее курса, которому захотели бы следовать другие страны. Он никогда не предпринимал целенаправленных усилий, чтобы развивать, четко выражать и осуществлять широкую всеобъемлющую стратегию, соответствующую ответственной роли Америки в изменчивом мире, перед которым он оказался. У него были для этого интеллектуальные и личностные качества. Но небрежный и не совпадавший с традиционным стиль принятия решений не делал ею стратегию ясной, а его вера в исторический детерминизм глобализации, казалось, делала такую стратегию ненужной.
В результате полюс глобального тотема, на вершине которого возвышался Клинтон, покоился на шаткой основе. Конечно когда Клинтон перестал быть президентом, Америка все еще оставалась надежно доминирующей и уважаемой державой, ее союзнические отношения были вполне здоровыми, а ее международные усилия были подчинены уже тому, чтобы исправить несправедливые социальные условия в мире. Но к концу последнего десятилетия XX века нарастающая волна враждебности в отношении Америки не ограничивалась Ближним Востоком. Некоторые из ее союзников начинали противиться верховной власти США. После восьми лет безрезультатных переговоров и тщетных протестов в мире происходило распространение ядерного оружия. Благие намерения все чаще не могли заменить отсутствия ясной и определенной стратегии.
Тем временем харизма Клинтона в США несколько померкла не только из-за его личных трудностей, но также из-за нараставших в обществе настроений против установки на то, что глобальное лидерство требует существенного социального самоограничения. Социальный гедонизм, порожденный внутренними экономическими успехами, не сочетался с пониманием того, что глобальное лидерство может потребовать пожертвовать личной привилегией или несколько ограничить национальный суверенитет. Наднациональное сотрудничество и глобализация вызывали все больше вопросов и в самой Америке. Несмотря на впечатляющие победы как в 1992-м, так и в 1996 году, партия Клинтона уступила контроль в Конгрессе республиканцам в 1994 году и уже не могла его вернуть в период его президентства. Поддержка Конгрессом снижения налогов на состоятельных граждан и более узкого определения национальных интересов отражала степень подчинения в социальной сфере собственным устремлениям, которое свело к нулю все усилия использовать моральный и политический капитал Америки во имя глобального общего блага.
В общем, второй глобальный лидер не оставил в мире исторически значимого следа. Благодушный детерминизм, личные промахи и возраставшие внутренние политические препятствия перевесили его добрые намерения. Наследство, которое Клинтон оставил в 2001 году своему преемнику, выступившему с противоположной доктриной, было неубедительным и уязвимым.
Этот крестовый поход, эта война против терроризма потребует времени.
Кто не с нами — тот против нас.
В жизни каждой страны бывают моменты затишья, когда от ее руководителей многого не ожидают. Сейчас другие времена. Это время, когда необходимы — нам необходимы — твердая решимость, ясное видение и глубокая вера в ценности, которые делают нас великой нацией.
Немезида карает за гордыню. Три приведенные цитаты, принадлежащие президенту Джорджу У. Бушу, характеризуют его взгляд на самого себя как на третьего глобального лидера и его намерения осуществлять свое лидерство. Он видит себя обладающим «твердой решимостью, ясным видением и глубокой верой» в новой глобальной конфронтации между добром и злом, способным даже призвать к крестовому походу в одиночку. Нельзя представить себе более резкого контраста с двумя его предшественниками: по его мнению, ни тактический реализм первого глобального лидера, ни самоуверенный оптимизм второго глобального лидера не могли бы спасти Америку от разрушения руками ее смертельных врагов.
События 11 сентября стали для Буша прозрением. После одного дня уединения новый президент возник преображенным. С этого момента он будет решительным лидером страны, ведущей войну против прямой и смертельной угрозы, главнокомандующим единственной в мире сверхдержавы. Америка сама будет принимать решения, независимо от мнений ее союзников, находясь в состоянии шока от совершенного преступления и заботясь о своей безопасности, американская общественность сплотилась вокруг президента.
Появившаяся на свет стратегия представляла собой смесь подчеркнуто имперских формулировок из проекта документа о национальной безопасности 1991 года, подготовленного чиновниками министерства обороны во время администрации Буша Первого (многие из которых стали советниками Буша Второго), и воинственных заявлений сторонников неоконсервативной политики со свойственной ей особой пристрастностью к Ближнему Востоку. В стратегическом плане «война с террором» отражала, таким образом, имперские заботы о сохранении контроля над ресурсами Персидского залива и желание представителей неоконсервативного направления укрепить безопасность Израиля путем устранения угрозы со стороны Ирака.
Первоначальные результаты такой комбинации безусловно пели к гордыне. Правительство движения «Талибан» в Афганистане, предоставившее убежище для «Аль-Каиды», было быстро ниспровергнуто военной интервенцией США, а менее чем восемнадцать месяцев спустя режим Саддама Хусейна в Ираке был уничтожен американским наземным наступлением всего в течение трех недель. Настроение в Белом доме было триумфальное. Воодушевленный президент Буш иронически спрашивал губернатора оккупированного Ирака: «Хотите то же самое сделать в Иране?».
Высокомерие, охватившее при Буше Белый дом, достаточно точно отразил Рон Саскинд в материале, опубликованном в октябре 2004 года в «Нью-Йорк таймс магазин», в котором один из старших помощников Буша едко урезонивал критиков, выступавших от той части общественности, которую он называл «сообществом реалистов». Этот чиновник сказал: «Мир больше так не живет… Мы теперь империя, и когда мы что-то делаем, мы создаем нашу собственную реальность. И пока вы будете изучать эту реальность — как всегда вдумчиво, — мы снова будем действовать, создавая новые реальности, которые вы можете также изучать, и вот так и будет все это продолжаться. Мы являемся действующими лицами истории… а вы, все вы, будете изучать то, что мы делаем». Можно представить себе фантазии, порождавшие такого рода декларации: сначала Ирак, потом Сирия, потом Иран, а потом и Саудовская Аравия…
Неудивительно, что возмездия не пришлось долго ждать. Всего через несколько месяцев внешняя политика первой глобальной державы мира диктовалась истощающими последствиями войны в отдаленной стране, которую Соединенные Штаты сами начали, но которую не могли закончить. В то же время война против террора все более приобретала зловещую окраску столкновения со всем миром ислама. Корабль внешней политики США снялся с якоря после полувековой остановки в Атлантическом сообществе. В скором времени эта политика стада объектом осуждения общественным мнением всего мира. Смесь неоконсервативного манихейства и обретенной Бушем склонности к катастрофическим решениям привела к тому, что всеобщая солидарность с Америкой, возникшая после 11 сентября, с точки исторического зенита упала до самого низкого уровня.
Было мало причин ожидать таких сильных исторических сдвигов от нового президента. Его предвыборная кампания не уделяла серьезного внимания проблемам внешней политики Некоторые из его публичных заявлений, резко контрастируя с его предшественниками, свидетельствовали о незнании элементарных вещей в международных делах. Первые два месяца его президентства не были отмечены какими-либо признаками, обозначающими направление его внешней политики. Но его критика итогов политики Клинтона была выдержана отнюдь не по образцам неоконсерватизма. Избирательная кампания Буша делала упор на сострадание, национальные интересы и необходимость простой внешней политики, напоминая указатели на перекрестке дорог, оставляющие неясным вопрос, по какой из них следует ехать дальше.
Его выбор ведущих фигур подразумевал продолжение реализма, свойственного внешней политике Буша Первого. В качестве своего вице-президента он избрал Ричарда Чейни, бывшего при его отце министром обороны. Его госсекретарь Колин Пауэлл занимал в администрации Клинтона важный официальный пост председателя Объединенного комитета начальников штабов и так же рассматривался как потенциальный кандидат Республиканской партии на пост президента. Министр обороны Дональд Рамсфелд занимал этот пост и при президенте Форде и в свое время тешил себя надеждой участвовать в президентских выборах.
Это была закаленная команда, которая значительно превосходила президента в профессиональном статусе и опыте по крайней мере до тех пор, пока он не завоевал доверие, не приобрел уверенности и не проникся сознанием своей миссии. Сначала новая команда сосредоточилась на незавершенных делах Буша Первого: противоракетной обороне, преобразованиях и поенной сфере и отношениях с ведущими странами. Ни распродажа ядерного оружия, ни терроризм не котировались высоко, и советник по национальной безопасности Кондолиза Райс даже отклонила первое предупреждение разведки о возможных ударах террористов, расценив его как главным образом «историческое» исследование.
После 11 сентября второй эшелон президентской команды, более молодой и с более жесткими неоконсервативными убеждениями, вышел вперед, став интеллектуальным источником творческого вдохновения и самоопределения. Ключевую роль играли три фигуры: К. Райс, И. Льюис Либби, бывший руководителем аппарата вице-президента, и заместитель министра обороны Пол Вулфовиц. Райс представляла в Белом доме новое поколение. В прошлом член Совета национальной безопасности при Буше Первом и признанная как ученый, она во время избирательной кампании обучала нового президента внешней политике, и установившийся между ними личный контакт компенсировал ее младший статус в отношениях с другими главными членами президентской команды. Хотя Райс и не считается автором какой-либо принципиальной линии политики, ей свойственны четкое понимание сложности международных проблем, близкая новому президенту склонность к моралистской дихотомии в их оценке и подкрепление (а также обоснование) предрасположенности президента к упрощающей риторике о добре и зле.
В качестве советника по национальной безопасности она играла менее эффективную роль в координации системы принятия решений, потому что и государственный секретарь, и министр обороны оба были старше ее и не были склонны считаться с ее мнениями. Более того, вице-президент создал свой собственный маленький эквивалент Совета национальной безопасности, позволявший Либби, извлекая пользу из тесных отношений между президентом и вице-президентом, приобрести бюрократическое влияние, ограничивая полномочия Райс. Но хотя это и снижало бюрократическую эффективность, ни одна из этих мер не помешала президенту все более полагаться на Райс и тем самым сильнее и все более самоуверенна проявлять собственные способности.
Вулфовиц и Либби способствовали росту влияния Райс на президента. Оба они в 1991 году принимали участие в разработке стратегического документа, формулирующего значение реального глобального военного превосходства Америки, и оба занимали решительную позицию по Ближнему Востоку, особенно по Ираку и Израилю. Как и некоторые из их подчиненных, которых они привели на ключевые посты в Белом доме и министерстве обороны, они были в числе тех, кто в конце 90-х годов подписал письма, адресованные президенту Клинтону и премьер министру Израиля Нетаньяху, настаивая на более жесткой силовой конфронтации с затянувшимся режимом Саддама Хусейна в Ираке. Эта группа людей, поддерживаемая активными сторонниками, не входившими в состав администрации, создала стратегический стимул для тех инициатив, которые были развернуты после 11 сентября и полтора года спустя завершились военным вторжением в Ирак Хотя полная картина внутренних обсуждений не будет известна еще длительное время и после окончания президентства Буша, то, что известно уже сейчас из сопоставления противоречивых воспоминаний и рассекреченных официальных документов, дает возможность сделать выводы о том, как возникла и сформировалась реакция Буша на 11 сентября. Помимо самого президента в формировании этой реакции принимали участие его основные советники по внутренней политике, его мыслящие имперскими категориями старшие советники и их наиболее близкие сотрудники. Все они и были главными теоретиками радикального изменения представлений о роли Америки в мире.
Главные советники Буша по внутренней политике ухватились за 11 сентября как за событие, дающее им возможность претендовать на высокое политическое положение. Возвысив преступление до уровня аллегорического объявления войны, они наделили президента статусом главнокомандующего военного времени, облеченного расширенными полномочиями исполнительной власти. Распространяя страх и паранойю и апеллируя к неистовому патриотизму общественности, они рассчитывали получить политические выгоды, и результаты выборов 2004 года укрепили их в этом. Бесконечная война с террором стала, таким образом, инструментом и внутренней политики, и собственно внешней политикой.
Среди членов внешнеполитической команды, естественно, преобладало мнение в пользу жесткого силового ответа. Было достигнуто единодушное согласие о необходимости — и праве на это Америки — уничтожить режим талибов в Афганистане, которые предоставили убежище главным преступникам, совершившим чудовищный акт 11 сентября. Это предложение встретило и почти всеобщую международную поддержку. Возникли, однако, разногласия относительно того, что делать дальше. Через несколько дней после 11 сентября в откровенном и весьма мотивированном выступлении Вулфовиц решился публично поразмышлять о необходимости доведения до конца операции против Ирака, но государственный секретарь Пауэлл, имея в виду непредсказуемые риски большой войны, выступил резко против, заявив, что заместитель министра обороны высказал лишь свое мнение. Не высказывавший до тех пор своей точки зрения президент отвел в сторону того, чьи слова, казалось, нанесли обиду, тихо сказав ему: «Продолжайте, продолжайте!», выразив таким образом свое первоначальное предрасположение.
Роль Пауэлла оставалась двусмысленной. Публично он был одним из наиболее активных политиков, кто выступал за войну и Ираке и доказывал, что ее необходимость диктуется возрастающей стратегической угрозой, создаваемой имеющимся, как предполагалось, у Ирака оружием массового поражения. Поскольку он считался человеком умеренных взглядов, его аргументы имели больший вес, чем поджигательские, иногда апокалипсические выступления вице-президента, советника по национальной безопасности и министра обороны. Однако в Совете национальной безопасности он, по-видимому, настаивал на сдержанности и целесообразности международных санкций. И в неофициальных беседах, включая вечерние встречи с известным в стране журналистом, проводившиеся не для публикации в печати, он высказывал глубокие сомнения относительно предпосылок и последствий курса, которому, по-видимому, решил следовать президент. Можно лишь догадываться о том, что могло бы произойти, если бы вместо того, чтобы делиться своими опасениями с писателем, задумавшим писать книгу, он публично заявил бы о своей позиции по столь важному для национальных интересов вопросу.
Позже в различных своих заявлениях Буш подтвердил, что для него 11 сентября стало призывом к принятию на себя особой миссии, личным прозрением, близким к божественному призванию. Убежденность в этом придала ему уверенность, граничащую с самонадеянностью и вселявшую наивный манихейский догматизм. Его спичрайтеры, некоторые с сильными неоконсервативными пристрастиями, воспользовались этой его склонностью, чтобы включать в публичные заявления президента хвастливые обороты вроде «сметем их с лица земли», размашистые характеристики вроде «оси зла», а время от времени даже исламофобскую демагогию. Это дает основания предполагать, что традиционная для СНБ скрупулезная выверка проектов президентских речей утратила свое значение.
Трудно также не сделать вывод, что в какой-то момент в 2002 году СНБ перестал выполнять присущую ему функцию тщательной проверки и оценки потока разведывательной информации, поступающей к президенту. Альтернативные и скептические оценки информации, поступающей от других источников, либо вообще игнорировались, либо не передавались. Советник по национальной безопасности Райс сама стала воодушевляющим общественным лидером, утверждавшим, что Ирак, несомненно, имеет оружие массового уничтожения. СНБ, таким образом, стал ретранслятором взглядов, о которых политически сговорчивый директор Центрального разведывательного управления лично информировал президента. Вице-президент Чейни и шеф его кабинета также оказывали давление на аналитиков ЦРУ, ставя перед ними соответствующие вопросы или же (особенно это свойственно Чейни) публично навязывая якобы не подлежащие сомнению факты и заключения, которые в лучшем случае являются гипотетическими или продуктом экстраполяции. И наконец, последнее, но отнюдь не по важности, — министерство обороны обзавелось своей собственной разведывательной организацией, работающей по Ираку. Руководимая одним из наиболее осведомленных неоконсервативных чиновников министерства, эта организация, как и следовало предвидеть, подкрепляла заключения и выводы, которые публично излагали президент и вице-президент.
Поскольку президент явно выступал за военную акцию, вице-президент высказывал самые мрачные гипотезы насчет угрозы со стороны Ирака и его якобы существующих связей с «Аль-Каидой», а деятели второго эшелона настойчиво проводили спою стратегическую линию, общий консенсус в пользу военной акции де-факто возник уже в начале 2002 года. К июню в обращении к ветеранам войн, в которых участвовали США, вице-президент уже объяснял стране выгоды, которые даст насильственное устранение Саддама Хусейна:
«Люди во всем регионе, придерживающиеся умеренных взглядов, будут воодушевлены, а наши возможности ускорить процесс мирного израильско-палестинского урегулирования увеличатся».
Даже добиваясь и конце 2002-го и начале 2003 года одобрения войны Конгрессом и Организацией Объединенных Наций, Буш в ходе конфиденциальных переговоров с премьер-министром Тони Блэром, как по засвидетельствовал советник по вопросам внешней политики Блэра, заигрывал с идеей устройства намеренной военной провокации для того, чтобы иметь казус белли — повод к войне. Сама постановка такого вопроса для президента равносильна ходьбе по тонкому льду.
В течение следующих трех или четырех лет одержимость проблемой Ирака в высшем эшелоне власти затмила все другие внешнеполитические вопросы, с которыми столкнулась Америка. И последствия решительного лидерства Буша оказались отнюдь не тривиальными.
2001. Во время первой встречи в Любляне Буш заглядывает в душу Путина. Американо-китайский инцидент с самолетом-шпионом усиливает напряженность. Киотский протокол не представлен на ратификацию в Конгресс США. Террористами-самоубийцами разрушен Всемирный торговый центр в Нью-Йорке и повреждено здание Пентагона в Вашингтоне. Объявлена война террору НАТО выступает в поддержку США, принимая обязательства по коллективной обороне. Соединенные Штаты осуществляют военную операцию в Афганистане, направленную на свержение режима движения «Талибан». В Дохе начинается раунд торговых переговоров. Китай вступает в ВТО. Пакистан и Индия на грани войны.
2002. Вспышка конфликта в Дарфуре. Буш вешает на Северную Корею, Иран и Ирак ярлык «ось зла». США отзывают свою подпись под договором об учреждении Международного уголовного суда. Премьер-министр Израиля Ариэль Шарон с одобрения США разрушает резиденцию палестинского правительства и изолирует Ясира Арафата. После этого Буш призывает к созданию палестинского государства США выходят из Договора об ограничении систем противоракетной обороны. Введение в обращение евровалюты. Буш получает одобрение Конгресса и ООН на использование силы в Ираке. Северная Корея отвергает обращение МАГАТЭ и заявляет о том, что проблема ее ядерных возможностей является исключительно предметом переговоров между Северной Kopеей и США. Россия приступает к строительству в Иране первого ядерного реактора в Бушере.
2003. Израиль начинает сооружать защитную стену от проникновения террористов, несколько выходя за линию прекращения огня, установленную в 1967 году. Турция отказывается разрешить размещение войск США на ее территории для войны в Ираке. США подвергают быстрому разгрому иракские вооруженные силы и оккупируют Ирак в ходе войны, против которой открыто выступаю! Франция, Германия и Россия. Оружие массового поражения в Ираке не найдено. Северная Корея заявляет о выходе из Договора о нераспространении ядерного оружия. США призывают к коллективной реакции со стороны стран региона, но Россия и Китай блокируют резолюцию ООН, осуждающую Северную Корею. НАТО принимает командование международными силами по обеспечению безопасности в Афганистане. На переговорах шести стран достигнуто соглашение относительно ядерной программы Кореи. Иран обещает приостановить обогащение урана. Ливия отказывается от своей ядерной программы.
2004. Начало шестисторонних переговоров. Террористические взрывы в Мадриде. Иран пересматривает свое обязательство не обогащать уран. Скандал в Абу-Грейб[6]. В Ираке разворачивается сопротивление против американской оккупации и нарастает конфликт между суннитами и шиитами. В НАТО вступают еще семь стран, а число членов Евросоюза возрастает на десять. Иран согласен прекратить обогащение урана, рассматривая этот шаг как временную договоренность с Евросоюзом. «Оранжевая революция» на Украине одерживает победу Цунами вызывает опустошительные разрушения на побережье Юго-Восточной Азии, и США предоставляют крупную помощь для компенсации ущерба.
2005. Вступает в силу Киотский протокол без участия в нем США, госсекретарь США называет Северную Корею и Иран «аванпостами тирании». Махмуд Аббас избирается президентом Палестинской автономии, заканчивается вторая интифада, Израиль уходит из сектора Газы. Ахмадинежад избирается президентом Ирана. Террористы устраивают взрывы в Лондоне. Северная Корея заявляет о наличии у нее ядерного оружия, но конференция шести стран возобновляет переговоры. Французы и голландцы на референдумах отказываются признать конституцию Евросоюза. Иран возобновляет обогащение урана. На конференции ВТО на уровне министров не удается достигнуть соглашения по итогам «раунда Дохи». Суннитско-шиитский конфликт в Ираке усиливается.
2006. Буш признает Индию членом ядерного клуба. Представители Америки и Европы ставят Иран перед выбором: компромиссное урегулирование либо санкции. Происходят эскалация насилия в Ираке и Палестине, возмущения в Ливане и выступления в Афганистане.
Война в Ираке, более чем любая другая война в американской истории, внезапно породила обширную библиографию информативных и раскрывающих суть происходящего книг. Подробно, с приведением бессчетного числа деталей описываются история вопроса, принятие политических решений, намеренное манипулирование общественными тревогами, стратегия и проведение военной кампании, последующий хаос и массовые выступления, а также нарастающая борьба религиозных сект. Право общественности знать факты было удовлетворено, оставив мало места для извинений за неосведомленность тех или иных лиц по ключевым вопросам войны. Каждый вполне может составить собственное мнение относительно последствий этого исторически противоречивого предприятия для положения Америки в мир (Свои собственные личные предпочтения я отдаю книгам Уильяма Полка «Understanding Iraq», Джорджа Пакера «The Assassins Gate», Майкла Гордона и Бернарда Трейнора «Cobra II» и «Imper Hubris» анонимного автора.)
К 2006 году было ясно, что цена, уже заплаченная за войну намного превышает ее единственный позитивный аспект: отстранение Саддама Хусейна, который в любом случае уже превратился в бессильную фигуру. Подсчитать понесенные издержки не составляет большого труда, поскольку они говорят сами за себя и в основном известны.
Во-первых, эта война нанесла пагубный ущерб положении Америки в качестве глобальной державы. Глобальный престиж Америки был поколеблен. До 2003 года мир привык верить слову президента Соединенных Штатов. Когда он говорил о чем-то как о факте, предполагалось, что он знает факты и то, что он говорит, — правда. А два месяца спустя после падения Багдада Буш продолжал решительно уверять (в одном из интервью предназначенном для европейской аудитории), что «мы нашли оружие массового поражения». В результате способность Америки получить доверие и поддержку по таким вызывающим споры международным проблемам, как ядерная программа Ирана и Северной Кореи, плачевно пострадала.
Недоверие подорвало также международную легитимность Америки — важный источник «мягкой», а не силовом политики страны. Раньше мощь Америки считалась легитимной, потому что она так или иначе идентифицировалась с основными интересами человечества. Сила, которую считают незаконной, по самой своей сути слабее, потому что ее применение требует более значительных ресурсов для достижения желаемого результата. Таким образом, когда «мягкая» политика слабеет, слабее становится и «жесткая», силовая политика.
Моральная позиция Америки в мире, важная составляющая ее легитимности, также была скомпрометирована тюрьмами в Абу-Грейб и Гуантанамо, а также все новыми и новыми случаями, свидетельствующими о том, что деморализация, присущая психологической грубости мер, применяемых против враждебного гражданского населения, начинает заражать оккупационные войска. Зверства, задокументированные в Абу-Грейб и Гуантанамо, невольно затрагивают репутацию министра обороны и его заместителя за разрешение, а возможно, даже и за создание такой атмосферы, которая привела к подобным злоупотреблениям. Отсутствие ответственности за это на высоком уровне превращает нарушение законности отдельными солдатами в акты государственного значения, становясь пятном на моральной репутации Америки.
И важнее всего то, что эта война дискредитировала глобальное лидерство Америки. Америка оказалась неспособной ни сплотить мир в связи с поставленной задачей, ни одержать решительную победу силой оружия. Ее действия разделили ее союзников, сплотили врагов и создали дополнительные возможности для ее соперников и недоброжелателей. Исламский мир был возбужден и приведен в состояние ярой ненависти. Уважение к американскому государственному руководству резко упало, и способности Америки быть лидером был нанесен тяжелый урон.