- Галкин - старый "приятель", - с иронией воскликнул майор. - Крупная дичь! За ним числятся три побега и не один десяток разбойных нападений. Галкин уже лет пятнадцать беспокоит край. То исчезнет, то вновь объявится... Он, кстати, командовал одной из шаек бунтовщиков, когда те осаждали Долматовский монастырь... Постараемся, чтобы негодяй не ускользнул в этот раз!
Петровский вызвал дежурного по штабу и велел распорядиться насчет кофе. Вскоре майор и капитан пили ароматный напиток, запах которого долетал и до носа Фешки.
Отхлебывая кофе из фарфоровой чашечки, Шадзевич думал о том, что Петровский - не худший из начальников, с которыми ему довелось работать. Немного трус, тушуется в трудных положениях, но энергичен. Умеет подать себя перед вышестоящими командирами. Сам Шадзевич перед ними робел, красноречием не обладал. Потому и не преуспел по службе. Мешало карьере и его католическое вероисповедание: Виктор Антонович происходил из дворян Виленской губернии.
- Возможно, лазутчик сообщил еще нечто ценное, - поинтересовался майор.
- По его словам, Галкин намерен освободить из острога своего сообщника - Орлика.
- Они осмелятся штурмовать тюрьму?
- Их план проще, - усмехнулся капитан. - Арестантов посылают на работы в городе. Когда заключенных поведут мимо базара, конвой будет атакован переодетыми в мещанское платье разбойниками. Возникнет паника. В суматохе негодяи скроются вместе с Орликом...
- Не дурно, - сказал Петровский. - Когда же будет осуществлен сей блестящий замысел?
- Срок неизвестен. Галкин еще не принял решение, но как только примет, мы сразу узнаем.
- Откуда такая уверенность?
- Лазутчик - надежный человек, Спиридон Буков. Был осужден к каторге за убийство квартального. Мы устроили ему побег. Посулили мещанское звание и, разумеется, крупные деньги... Его семья у нас как бы в заложниках...
- Не дурно! В нужный момент окружим базар. Пусть наши тоже переоденутся, оружие, естественно, спрячут. Командовать ими назначьте Амвросина. У поручика отменные хватательные способности. В Петербургском жандармском дивизионе умеют натаскивать на такие дела. И докладывайте обо всем мне. Желаю удачи!
Капитан ушел, и Петровский видел в окно, как тот сел в экипаж. Площадка перед штабом опустела. Какой-то мальчишка вылез из пыльных акаций, росших перед домом, и исчез. Потом на улице появился подгулявший бурсак. Он пошатывался и бранился, смешивая ругательства с латынью. "И чего его угораздило напиться днем?" - недоумевал майор. Он решил сказать епископу, чтобы святой отец приструнил кутейников. Василий Петрович дернул шнурок звонка, вызвал дежурного...
Через минуту из подъезда выбежала пара жандармов и увлекла гуляку в здание, где в подвале находилась "холодная". Фешка не был свидетелем того, как сцапали бурсака... Когда майор и капитан стали прощаться, он быстро слез с дерева и побежал домой. Ему было, что рассказать отцу. Хотя из беседы офицеров он многого не разобрал, однако и услышанного было достаточно, чтобы понять: над людьми Тараса Федоровича нависла опасность... Было обидно, что не удалось разобрать фамилию лазутчика.
На Большой Спасской Фешка прицепился к задку какой-то кареты, которая подвезла его почти до самой Завальной деревни...
9. Гимназия
Вот и настало первое августа, день, когда начинался новый учебный год.
Ранее утро. Митя и Паша еще спят. Им нет надобности подниматься раньше обычного: еще вчера с помощью мамы и сестер мальчики подготовили все для гимназии. Наглажены мундирные куртки и брюки. Примерены новенькие картузы, тульи которых украшены серебряными веточками. Уложены в ранцы учебники, тетради, пеналы...
Однако пора вставать. Лиза стаскивает с братьев одеяла, выдергивает из-под голов подушки. Но они продолжают блаженствовать, прикинувшись спящими.
- Лежебоки! Холодной водой оболью, - угрожает она и уходит.
Похоже, что это не пустая угроза, - Лиза может вернуться с ковшом воды - и братья вылезают из постелей. К тому же их носы уловили соблазнительный запах, распространяющийся из кухни. Там печет пирожки Прасковья.
За завтраком братья без умолку болтают. Они оживленнее обычного: им предстоит первый день в гимназии, встреча с одноклассниками. Наконец, Паша и Митя натягивают на плечи ремни ранцев и без шинелей - погода еще теплая, лишь в куртках, покидают родное гнездо.
Большая Болотная в этот час еще пустынна, и прохожие встречаются только возле Михайло-Архангельского собора, где кончилась заутреня. Возле перекрестка прохаживается городовой в сером суконном мундире и высокой серой шляпе с белям жестяным гербом. Страж порядка внушителен и важен. Он козыряет двум гимназистам: поскольку знает и уважает их родителей, впрочем, как и почти всех обитателей округи. И его тоже знают. За багрово-сизый оттенок лица полицейского прозвали Красной Девицей. Местные жители уважат его за незлобивый характер: обычно он не тащит подгулявших мещан в участок, а развозит или разводит по домам и сдает заждавшимся женам.
А внимание мальчиков уже переключилось на другое. По Абрамовской ведут арестантов, которые бредут, позванивая кандалами. Колонна небольшая. На острожных - обтрепанные дерюжные кафтаны, такие же порты и шапки. На кофты сзади нашиты четырехугольники, "бубновые тузы". В руках у горемык жестяные кружки: острожные просят милостыню:
- Подайте на пропитание! Господа хорошие, от сумы и тюрьмы не отрекайтесь. Жертвуйте, кто сколько может...
Сердобольные люди опускают в кружки медяки. Отвыкшие за лето от подобных картин, мальчики всматриваются в лица кандальников и подают по мелкой монете. "Конечно, эти люди - преступники", - успокаивают себя братья. И все же на душе у них тягостно, будто они сами в чем-то виноваты...
Братья идут по Большой Архангельской. Лишь постепенно избавляются они от неприятного ощущения. Однако, новые впечатления уже вытесняют тревогу и грусть, навеянные безрадостной встречей. Само приближение к гимназии настраивает Пашу и Митю на приподнятый лад.
Менделеевы сворачивают направо - мостик через Курдюмку уже за спиной и они оказываются в гимназическом саду, где разрослись вовсю липы, березы, черемуха. Путь мальчиков пролегает мимо белой ротонды. Сюда прибегают гимназисты во время перерывов между занятиями. Тут старшеклассники поигрывают в карты и даже с оглядкой курят.
Весенними и летними вечерами в выпускники назначают в беседке свидания. Тогда в ней допоздна сидит, обнявшись, размягшая от нахлынувших чувств какая-нибудь парочка. Под шум деревьев тут признаются в любви. Юные тоболячки, став матронами, долго, не без приятности вспоминают белую ротонду...
Сейчас здесь пусто. Только двое малолеток бегают по крыше. Да Митин одноклассник, рослый не по годам, лохматый круглолицый Колька Медведенко беззлобно треплет какого-то первоклашку, очевидно, приятеля тех, что носились по крыше.
- Будешь, олух, лазать, куда не следует? - с напускной строгостью в голосе вопрошает Колька, прозванный в классе за фамилию и недюжинную силу Медведем. - Сломаешь ногу, мать плакать будет! Вот тебе для науки...
Увидев Менделеевых, он двинулся им навстречу. Выражая неизбывную радость, Медведь сразу свалил Митю на землю. Но тот - тоже не слабак падая, увлек за собой нападавшего.
- Полно вам. Испачкаетесь! - урезонивал Паша, стаскивая Медведенкова с Мити.
Борцы поднялись на ноги, отряхнулись, и троица побежала в гимназию. Здание, в котором размещалось сие почтенное заведение, когда-то - только подумать - принадлежало роду Корнильевых. Еще в прошлом веке, примерно в середине его, предки Марьи Дмитриевны купили в Богоявленском приходе участок земли. Их добрый знакомый, архитектор Рязанов, возвел тут внушительный по тем временам дом, кирпичный, двухэтажный. В нем Корнильевы жили до тех пор, пока их клану улыбалось счастье.
В 1787 году, когда в городе бушевал ужасный пожар, здание изрядно пострадало. Ремонт требовал немалых денег, а их не оказалось. Тогда Корнильевы продали семейное гнездо губернатору Алябьеву, отцу будущего композитора. Несколько лет в доме благоденствовала семья губернатора, подрастал под его крышей Саша Алябьев. Правда, однажды, по недосмотру няньки, ребенок вывалился из окна второго этажа. Упав в траву, ушибся, но не сильно, и отечественное искусство не лишилось "тобольского Россини", как нарекли земляки со временем талантливого маэстро. Фортуна переменчива. Губернатор тоже был вынужден продать этот дом. Новый владелец - общество призрения - открыл в нем училище.
Прошли годы. Дом перестроили под гимназию гимназию. Внешне здание выглядело теперь весьма респектабельно. Над фронтоном даже поставили скульптуру, изображавшую Минерву. Правда, во время, когда в гимназии учился Митя Менделеев, о богине помнили только старожилы. Но вход с улицы по-прежнему сверкал медью надраенных ручек и петель. В будни парадная дверь была обычно заперта. Ее открывали, если ожидались важные визитеры: генерал-губернатор Горчаков, гражданский губернатор Энгельке или архиепископ Тобольский и Сибирский Георгий...
В таких случаях железную лестницу, ведущую на второй этаж, застилали ковровой дорожкой. Гимназистов шеренгами выстраивали наверху в актовом зале. Ровной линией синели их мундиры, краснели воротники, блестели начищенные пуговицы. Воспитанники достойно являли себя во фрунте: маршировать их ревностно учил отставной офицер. Наиболее любознательные из них преуспевали и в умственных науках. Для чего имелись неплохие условия. В частности, изучать физику гимназисты имели возможность в кабинете, оснащенном приборами, купленными у искусного петербургского механика Роспини.
Митя охотно занимался в и в этом кабинете физики, и в метеорологической лаборатории. Влек его и "минц-кабинет", где хранилась коллекция русских, арабских, бухарских, персидских, турецких, китайских и других старинных монет.
... Между тем Митя, Паша и Медведенков пересекли двор - место постоянных ребячьих игр, спортивных занятий, фрунта - и через черный ход прошли в вестибюль. На лестнице и в коридорах сновали гимназисты. Их голоса напоминали гудение роя пчел. Шум несся и из смежных комнат: на первом этаже обитали казеннокоштные пансионеры. В одном помещении они столовались, в другом был их дортуар. Рядом находился рекреационный, или гимнастический, зал.
В сутолоке братья наткнулись на дежурившего в вестибюле надзирателя Семашко. Митя в спешке, нечаянно задел его локтем и запоздало выкрикнул:
- Здравствуйте, Ван Осипыч! Я нечаянно...
- Разболтались за лето, шалопуты, - проворчал Семашко, - идите спокойно.
Менделеевы и Медведенков шмыгнули дальше. Пронесло! Титулярный советник Иван Осипович Семашко, высокий флегматичный мужчина с грубоватым, добродушным лицом, появился в гимназии недавно. Но ученики уже раскусили его: не зол, хотя и напускает на себя строгий вид.
Иное дело - надзиратель Католинский. Маленький, юркий, он вежлив с гимназистами, но ябедничает на них директору Качурину. Старшеклассники составили комплот против Католинского и поклялись устроить ему "темную". В последний момент заговорщики пожалели Католинского. Все-таки - вдовец. Один растит двух малых чад. Может быть, потому и наушничает начальству, что боится потерять должность. Надзирателя стали просто обходить стороной.
За каникулы Митя подзабыл гимназические порядки и законы ребячьей вольницы, но быстро обретал полузабытые привычки. Сделать это было нетрудно, ибо особых перемен за каникулы в гимназии не произошло. Вновь мелькают знакомые лица учителей. Прежние преподаватели ведут те же предметы. И расписание уроков почти не отличается от прошлогоднего... Занятия начинаются с половины девятого утра и длятся до половины двенадцатого. Полчаса на обед, и снова за парты, теперь до четырех. Гимназисты шутят: "Сытое брюхо к ученью глухо".
Но пока еще утро. Дети носятся по коридорам, затевают возню. Только приближение надзирателя или учителя смиряет шалунов. Однако в ребячьем хаосе заметно целенаправленное движение: в актовом зале - построение на утреннюю молитву. Окрики и команды старших. Потом - тишина.
Появляется преподаватель закона Божьего, священник Лев Иванитский. Его риза ярким пятном выделяется на фоне зеленых мундиров остальных учителей. У отца Льва - молодое красивое лицо, бледность которого подчеркивает окладистая каштановая борода. Известно, что у батюшки - хорошенькая жена и двое детей и что он тяготится жизнью в провинции, хотя приехал в Тобольск всего два года назад.
Рядом с Иванитским - Качурин, зримое воплощение власти и порядка. У него почти воинская выправка, ровный ежик седеющих волос, до педантичности наглажены мундир и брюки. Евгений Михайлович озирает ряды гимназистов. Всем видом он как бы олицетворяет строгость и всезнание.
Воспитательское кредо директора - почитание властей и старших. Он прощает ученикам малые и большие шалости, но сурово карает за инакомыслие и непокорство, прибегая даже к розгам.