Прощаясь, Петровский чмокнул Качурина в щеку. Директор слегка поморщился от пьяного поцелуя, однако решил помочь жандарму. Почти во всех классах у Евгения Михайловича имелись осведомители. Одним из них, самым ревностным, являлся Амвросин. С некоторых пор гимназисты заподозрили в нем фискала и стали относиться к нему с настороженностью и даже с враждебностью. Желая посильнее наказать Менделеева, Качурин хотел оградить от будущих нападок своего человека.
Поэтому на следующий день директор позвал к себе Ершова и попытался склонить его на свою сторону. Для начала он поинтересовался состоянием литературных дел инспектора и полюбопытствовал: скоро ли выйдет в свет новое издание "Конька-Горбунка".
Для издательских хлопот мы могли бы отпустить вас в Петербург, вкрадчиво говорил Евгений Михайлович. - Попечители найдут денежные средства для столь неблизкого путешествия. Таланту надо давать возможность иногда общаться с просвещенными людьми, а в провинции так мало мыслящих...Мы окончили один институт... Да, мне чужд мягкотелый либерализм. Иногда приходится наказать одного воспитанника для вразумления остальных. Во имя высокой идеи... Иначе мальчишки сядут нам на головы. А если все пустить на самотек? Взять Менделеева Митю. Из хорошей семьи. Но горяч, вспыльчив! Его следует переломить сейчас, пока не поздно...
- Ваше предложение съездить в столицу заманчиво, - отвечал Ершов. - Но оно не может менять моего отношения к ссоре Менделеева и Амвросина. Почему вы не наказываете Захара? Разве жандармские дети имеют преимущества?
- Зря горячитесь, Петр Павлович. Закон не может предусмотреть все зигзаги жизни. На то и существуют чиновники. Впрочем, я не буду настаивать на порке Менделеева. Но карцера ему не миновать. И не жалейте его: он станет героем в глазах приятелей.
- А вам не кажется, что дети считают Амвросина доносчиком? - спросил Ершов. - Отсюда и их отношение к нему... Разумеется, я признателен вам за отказ от мысли подвергнуть Митю самому суровому наказанию... Так, когда лучше мне поехать в Петербург?
- Мы еще вернемся к этой теме, - сухо ответил директор. - Я вас более не задерживаю...
Качурин погрузился в чтение лежавших перед ним бумаг.
22. Зимней порой
Снег выпал на редкость обильный. Человек, сойдя с дороги, вяз в нем по пояс. Стряпчий губернского суда Авраам Воловакин, возвращаясь домой из гостей, оступился на лестнице Прямского всхода, упал в снег и не мог выбраться. Замерзавшего стряпчего вытащили хожалые.
Порою низовик наметал снегу выше завалинок.
- В былые годы и не такое случалось! - вспоминали старики. - За ночь столько навалит: утром двери не отворить. Приходилось на помощь звать. Мол, люди добрые откопайте!
В декабре бушевали метели, но под Рождество вьюга утихомирилась. Народ высыпал на улицу. Из дома в дом кочевали ряженые, колядовали, пели, плясали. Ряженых сменяли цыгане, водившие медведя. Увидя или только почуяв косолапого, захлебывались в лае собаки.
Перед Новым годом мороз усилился, вызвездилось небо. Горожане, вскинув головы, всматривались в высь. В первый день января 1846 года Митя поздним вечером вышел из дома и удивился: весь двор был залит ровным молочно-серебристым светом. Над Тобольском плыла луна, похожая на круглое лицо пиленковского приказчика Гаврилы. Она освещала дом, амбар, флигель, покрытые инеем деревья...
Неожиданно северная часть неба из черной превратилась в темно-синюю. Звезды померкли и в зените стал разгораться неясный круг Из него брызнули вниз лучи, основания которых упирались в землю, а узкие верха терялись в вышине. Ночь сделалась похожей на день.
Митя собрался было позвать во двор всех домашних, но родители, сестры и братья уже высыпали на крыльцо. Кто набросил на плечи полушубок или пальто, кто закутался в шаль..
- А где Паша? - спросила Марья Дмитриевна.
- Спит, как сурок, - ответила Лиза, - в прошлую ночь почти не ложился, а сегодня завалился сразу после ужина. Будили: не встает. Только мычит...
Между тем, на небе продолжалась изумительная игра света. Одни серебристые лучи гасли, на их месте возникали другие, переливавшиеся всеми цветами радуги... Из-за забора доносились голоса соседей, также любовавшихся северным сиянием. Наконец, все Менделеевы и прислуга, - порядком озябшие,-поспешили в дом, шумно делясь впечатлениями...
К Крещенью вновь похолодало. В менделеевском доме на окнах выступили снежные цветастые узоры. В гостиной утром и вечером потрескивали в камине дрова - от них несло уютным жаром.
Рано темнело. За окнами поскрипывали полозья невидимых саней и кибиток. По вечерам семья собиралась за самоваром. Пахло круто заваренным чаем, привезенным купцами из далекой Кяхты. Румянился на столе пирог, мерцали свечи, было оживленно. На этот раз в гости приехали Муравьевы и Фонвизины. Обещали быть и Анненковы, но: у них заболела дочь.
Ссыльные поселенцы Муравьевы - Александр Михайлович и его жена Жозефина Адамовна - часто появлялись у Менделеевых. В Тобольск они приехали год назад. Их дом был неподалеку от менделеевского - на углу Абрамовской и Мокрой. Получая помощь от состоятельных родственников, Муравьевы вели безбедный образ жизни, навещали друзей и принимали их у себя.
Столь же открыто жили и Фонвизины, устраивавшие у себя литературные и музыкальные вечера. Их украшением являлась хозяйка - Наталья Дмитриевна Фонвизина. Несмотря на зрелый возраст, она сохранила былую красоту и иногда с улыбкой говаривала: "Пушкин писал с меня свою Татьяну..."
Мите не верилось, что эту полнеющую, хотя и красивую даму встречал на балах великий поэт, и он спрашивал у матери:
- Как же так? Ершов и Плотников говорили, что портрет пушкинской Татьяны списан с Марии Волконской? Слова твоей подруги смахивают на хвастовство.
- Не торопись обвинять, сынок, - отвечала Марья Дмитриевна. - В Татьяне много от Волконской, но есть и фовизинское... Судьба Натальи Дмитриевны очень напоминает судьбу Татьяны. Дочь костромского предводителя дворянства Апухтина, она отличалась весьма привлекательной внешностью. Несколько претендентов добивались руки красивой девушки из состоятельной семьи. Одному из них Наташа ответила взаимностью. Все клонилось к свадьбе, но вдруг Апухтин разорился. Кавалеры исчезли, в том числе и жених.
- Он пренебрег Наташей, как Онегин юной Татьяной?
- Онегин действовал бескорыстно. Жених же Наташи хотел заполучить не только красавицу, но и солидное приданое. Он бросил полюбившую его девушку. Апухтина вышла замуж за Фонвизина, героя войны с Наполеоном. В 1812 году он был адьютантом у самого Ермолова, затем командовал полком. В год свадьбы Михаил Николаевич вышел в отставку, выслужив уже генеральские эполеты. Фонвизин старше своей жены на 17 лет. Вскоре после свадьбы молодожены поехали в Москву. Там молодая Фонвизина блистала на балах, приковывая внимание мужчин. Среди них оказался и когда-то ее покинувший. Паркетный щеголь снова пытался завоевать расположение Натальи, но был решительно отвергнут. История получила огласку. По слухам, она стала известна и Александру Сергеевичу. Так что, Митенька, не спеши с выводами... Наталья Дмитриевна - достойнейший человек. В 23 года она добровольно последовала в Сибирь за мужем, осужденным на каторжные работы. Каждая ли на такое способна?
Марья Дмитриевна неспроста вступилась за подругу. Она ее любила. Фонвизина и ее муж навещали Менделеевых, внося оживление в собиравшуюся там компанию. Вот и в тот вечер, о котором идет речь, Наталья Дмитриевна увлеченно беседовала с инспектором Ершовым, вспоминала общих петербургских знакомых.
- Вы не только превосходный поэт, но и милый человек, - с улыбкой говорила Фонвизина. - У вас доброе лицо. Нет, очки его совсем не портят. Напротив, придают оттенок еще большей интеллигентности. Жаль, что у вас многочисленное семейство, иначе бы я вскружила голову такому обаятельному мужчине... Не волнуйтесь, оставлю в покое. Лучше покорю сердце Михаила Лонгвиновича. Не возражаете, сударь?
Этот шутливый вопрос был адресован стройному брюнету - молодому преподавателю гимназии Попову. Тот слегка зарделся, но оценил юмор собеседницы:
- Вы в состоянии обворожить любого. Особенно, когда одеты в это строгое черное платье. Однако я устою перед вашими чарами, поскольку всецело предан Машеньке...
Окружающие засмеялись, глядя на смутившуюся Машу Менделееву... Домашние и их друзья были осведомлены, что она и Попов без ума друг от друга и близится день их помолвки.
- Не волнуйтесь, Маша, - успокоил девушку Ершов. - Как инспектор я обязан наблюдать за нравственностью и поведением не только гимназистов, но и преподавателей. Пока при всем усердии за Михаилом Лонгвиновичем ничего дурного не замечено. Однако не будем молодого человека смущать, а попросим спеть. У него славный голос.
Учитель не заставил себя упрашивать и, взяв гитару, спел под собственный аккомпанемент романс на стих Батюшкова "Разлука". Ему от души хлопали.
"Какой одаренный, скромный человек!" - думал Митя, наблюдая за Поповым. Ему нравились гости, собиравшиеся в их гостиной. Он гордился, что у родителей такие друзья...
Вечер между тем продолжался. Фонвизин рассказывал о войне с Наполеоном, вспомнил заграничный поход русской армии, в котором ему довелось участвовать. Потом Маша и Лиза, набросив на плечи цветастые платки, сплясали "цыганочку". Им подыгрывал на гитаре Попов. Затем Марья Дмитриевна пригласила всех чаевничать.
Время летело незаметно. Часы пробили десять, гости ушли. Проводив последнего, Марья Дмитриевна, уступая просьбе детей, согласилась почитать им перед сном. Паша и Митя устроились поудобнее на диване в кабинете и приготовились слушать. Обычно Марья Дмитриевна читала им по вечерам стихи Пушкина, Жуковского, повести Гоголя, занимательные рассказы из приложения к журналу "Отечественные записки", который выписывали Менделеевы.
Пушкинские строки пленяли детей волшебной простотой. Гоголь покорял лукавым юмором, богатством красок. С особым вниманием слушали они Марью Дмитриевну, когда та читала библию. Эта древняя мудрая книга захватывала и саму чтицу. Колыхалось пламя свечей, звучал ровный голос матери. Наконец, она замолкала, и Паша после короткой паузы просил:
- А теперь что-нибудь легкое, развлекательное. Хотя бы "Дмитрия Самозванца"!
- Только нам сейчас Булгарина не хватает, - возражала Лиза, вошедшая в кабинет и прислушивающаяся к разговору. - Вам, мальчики, спать пора. Не утомляйте маму...
- Пора, так пора, - соглашался Митя. - Мама, Деденко просил дать ему на два дня Вальтера Скотта. Можно?
- Дай, - разрешает Марья Дмитриевна. - Максим ведь бережно обращается с книгами.
- А мне позволь завтра взять из дома немного сухарей и соли, - просит Поля. - Заболела прачка Агафья, та, что живет на Почтовой. Она - вдова, у нее трое детей.
"Вечно сестра о ком-то заботится, - подумал Митя. - Это прекрасно, но не мешало бы подумать и о себе самой: ее здоровье в последнее время заметно ухудшилось". Его размышления прервал голос маменьки:
- Конечно, возьми. Я помню Агафью. Мы обращались к ней прошлой осенью. Снеси ей еще рафинаду. И спроси, что требуется из вещей, одежды...
- Дай, я тебя расцелую... - воскликнула Поля.
- Это наш долг, - сказала Марья Дмитриевна. - А сейчас все идите спать.
- Да, пора бай-бай, - подхватил Митя.