Депутаты бундестага явно взбодрились после устроенной Рейману обструкции, и один из лидеров СвДП Эрих Менде призвал «в свете корейской войны» по-новому оценить участие Германии в войне 1939–1945 годов. Оказывается, как и союзники сегодня, немцы тогда были вынуждены применять «жестокие и коварные» методы в боевых действиях[154]. А следовательно, надо амнистировать всех еще сидящих в тюрьмах военачальников вермахта. Те немцы, которые вернулись из советского плена, очень нужны, продолжал Менде, для повышения мотивации ФРГ к развитию собственной армии, так как они «сполна познакомились со зверской большевистской мордой».
Если сравнивать выступления в Бонне и Берлине, становится понятно, что просто соединить два немецких государства в одно не представлялось возможным. Предварительно должна была одержать победу та или иная точка зрения на будущее Германии. Да и просто нереально было представить себе, что любое советское руководство примирится с Германией, прославляющей героизм вермахта в годы Второй мировой войны.
Бундестаг закончил свои дебаты, когда большинство парламентариев опять вышли из зала, чтобы не слушать представителя компартии. В целом в Бонне хотели ратифицировать оба договора и заставить СССР согласиться с ними и членством будущей объединенной Германии в НАТО. Как этого добиться без войны, никто не разъяснил.
В Берлине делегаты II партконференции СЕПГ лишний раз убедились, что места в единой Германии для них в Бонне не предусматривают. Оставалось одно — всеми силами укреплять ГДР.
Западногерманская пропаганда и американская разведка полностью проглядели принятые на II партконференции СЕПГ ошибочные решения в экономической области. СМИ ФРГ писали, что конференция в этом смысле не дала ничего нового и прежний внутриполитический курс ГДР будет продолжен. Зато много уделялось внимания «строительству социализма» как препятствию для воссоединения Германии. Во многом это делалось для того, чтобы отвлечь население ФРГ от Парижского и Боннского договоров, которые на самом деле и стали по-настоящему серьезным препятствием на пути к единству страны.
На II партконференции СЕПГ Ульбрихт заявил, что главным орудием построения социализма является госаппарат. К его укреплению приступили сразу же после партийного форума. 24 июля 1952 года был принят закон об упразднении пяти земель и создании вместо них 14 округов и 217 районов. Здесь следует отметить, что германская социал-демократия с начала XX века выступала против «средневекового партикуляризма» в Германии, выражением которого левые силы считали деление страны на земли. Так что шаг ГДР был в какой-то мере выполнением давнишней программы германского рабочего движения. К тому же при плановой экономике и жесткой централизации процесса принятия решений земельные правительства превращались в пятое колесо в телеге. Гротеволь объяснял на конференции СЕПГ необходимость административной реформы стремлением дебюрократизировать систему управления (а то, по словам премьера, она полностью соответствует меткой народной фразе «от колыбели до могилы одни формуляры» — на немецком языке эта фраза рифмуется) и приблизить органы власти к населению.
В ФРГ реформу расценили как покушение на федеративное устройство, исторически свойственное Германии, что опять-таки отдаляет перспективу объединения страны. Общественность Западной Германии просто не знала, что в мае 1951 года Аденауэр убеждал министра иностранных дел Моррисона согласиться на перераспределение полномочий в ФРГ между землями и федеральным центром в пользу последнего. «Федерация, федеральное правительство не имеет власти и блеска… — говорил Аденауэр. — Это аморфное образование, находящееся под иностранным господством… У нас нет символов действенного государственного авторитета. Молодым людям, и особенно немцам, нужны такие символы…»[155] Но ни англичане (настоявшие после войны на федеративном устройстве Западной Германии), ни, особенно, французы не желали укреплять в ФРГ центральную власть, так как боялись возрождения ее отнюдь не самых демократических традиций.
Весь 1952-й год проходил в ГДР под знаком укрепления органов внутренних дел, госбезопасности и юстиции. Изменилось и законодательство, позволившее государству расширить перечень действий, за которые граждане могли быть привлечены к уголовной ответственности.
После административной реформы была проведена судебная. Вместо прежней трехуровневой системы судов (местный, земельный, высший земельный) была создана двухуровневая — районный и окружной суды. По советскому образцу в судах появились народные заседатели. Верховный суд ГДР получил право давать нижестоящим судам руководящие указания по судебной практике. Суды были освобождены от «несвойственных им задач», как то удостоверение сделок, ведение торговых реестров и т. д.
СКК называла 1952-й год также годом «коренной перестройки прокуратуры» ГДР[156] (23 мая 1952 года был принят «Закон о прокуратуре»). Прокуратура была выведена из подчинения министерства юстиции и получила самостоятельность. За ней были закреплены новые функции — надзор за следствием и местами заключения. Прокурорам рекомендовалось уделять больше внимания рассмотрению жалоб населения на незаконные аресты и задержания.
1952-й год стал началом активных действий по организации адвокатов в коллегии, что позволяло лучше контролировать их деятельность. В целом судебная реформа и перестройка органов прокуратуры сама по себе не несла каких-либо элементов ужесточения правового режима ГДР. Однако с осени 1952 года юстиция все активнее стала использоваться как средство расправы с политическими противниками режима.
Прежде всего, СЕПГ усилила контроль над правоохранительными органами. Еще 26–27 января 1952 года состоялось совещание актива правящей партии среди работников органов юстиции. В состав районных и окружных комитетов СЕПГ были введены должности инструкторов по юстиции. Х пленум ЦК СЕПГ (20–22 ноября 1952 года) обсуждал вопросы усиления борьбы с «империалистической агентурой». В октябре 1952 года в связи с «ошибками в работе судебно-следственных органов» округа Франкфурт-на-Одере, которые «не взяли под защиту» организаторов сельхозкооперативов, Политбюро ЦК СЕПГ приняло решение, обязавшее парторганизации на местах немедленно сообщать в политбюро обо всех фактах выступлений реакционных элементов против коллективизации на селе[157].
В течение 1952 года была проведена серьезная чистка органов юстиции. Были уволены 249 судей и прокуроров, в том числе 86 — по политическим и деловым соображениям, 43 — за совершение преступлений, 11 — как реакционно настроенных, 35 — из-за преклонного возраста и по болезни, 24 — по собственному желанию. 29 судей и прокуроров в 1952 году бежали на Запад[158]. Девять судей и 15 прокуроров были понижены в должности как не справившиеся со своими обязанностями. Всего в 1952 году штаты органов юстиции были сокращены на 1500 человек, в основном за счет канцелярских и технических работников. Одновременно органы юстиции страдали от некомплекта судей и прокуроров. На 1 января 1953 года не хватало 227 прокуроров и 80 судей. 232 судьи и прокурора были без юридического образования, а 119 прокуроров окончили лишь трехмесячные ускоренные курсы.
Зато партийно-социальный состав органов юстиции как нельзя лучше удовлетворял СЕПГ. На 1 января 1953 года из 535 прокуроров ГДР 513 (95,9 %) были членами партии, а из 900 судей — 629 (69,8 %). Среди оперативных работников министерства юстиции и окружных управлений в СЕПГ состояли 96,5 %. За 1952-й год количество выходцев из рабочей среды в органах юстиции ГДР увеличилось на 14,4 %[159].
По мнению СКК, органам прокуратуры ГДР в 1952 году еще не удалось наладить четкого надзора за следствием и местами заключения, особенно там, где дела велись МГБ.
Как ни странно, в 1952 году была серьезно ослаблена народная полиция ГДР. Дело в том, что после решения II партконференции СЕПГ о создании национальных вооруженных сил из обычной полиции в казарменную (а именно на ее базе и планировалось образовать «народную армию») были переведены все полицейские 1932–1934 годов рождения. В полицию после этого были завербованы 27 332 человека, однако, хотя вербовка провозглашалась делом добровольным, на практике, по данным СКК, людей часто принуждали идти в «органы»[160]. В связи с этим из вновь завербованных пришлось сразу же уволить 1801 сотрудника.
В полиции не хватало офицеров, политучеба проводилась формально, общий морально-политический уровень был очень низким. В 1952 году на служащих народной полиции было наложено 6318 дисциплинарных взысканий, в основном за невыполнение приказов. В течение 1952 года из территориальной полиции дезертировали 229 человек, а вместе с производственной, тюремной и пожарной полицией — 422 человека[161]. В январе — феврале 1953 года на Запад сбежали еще 492 полицейских, в том числе и из «элитной» пограничной полиции. Среди мотивов дезертиров были плохое питание и нежелание служить в вооруженных силах.
Особенно беспокоило руководство ГДР и советских советников положение в органах полиции Берлина. Там тоже был некомплект личного состава — из 7000 штатных единиц было заполнено только 6120. Хотя 76,6 % полицейских были членами СЕПГ и 77 % рабочими, только за первое полугодие 1952 года дезертировали 78 человек. Еще 486 были уволены по политическим мотивам, в том числе 300 человек — за связь с Западным Берлином. В целом по ГДР за 1952 — январь 1953 года из полиции были уволены из-за политической неблагонадежности 2028 человек, за сообщение ложных сведений о своей биографии — 725, за моральное разложение — 1420. Всего из полиции были «вычищены» 5652 сотрудника[162].
По требованию СКК в конце 1952 — начале 1953 года были предприняты меры по усилению боеспособности народной полиции. В феврале 1953 года были созданы специальные кадровые комиссии для «глубокой проверки» личного состава. Но на практике это сводилось к формальному изучению анкетных данных на предмет наличия родственников на Западе или пребывания в англо-американском плену. И тем не менее в полицию ухитрялись пробираться люди, которые ранее нелегально бежали в ФРГ, а потом столь же нелегально возвращались обратно.
В 1952 году по советскому образцу были образованы политотделы в органах полиции и политическое управление в Главном управлении полиции МВД. Во всех подразделениях вводились должности заместителей командиров по политической части. В конце 1952 года в связи с «обострением классовой борьбы» в ГДР учредили должности участковых полицейских и образовали 5270 участков. Постановлением Правительства ГДР от 25 сентября 1952 года создавались группы содействия народной полиции, насчитывавшие в начале 1953 года 27 285 человек. Для лучшего контроля за населением было запрещено иметь постоянную прописку в двух — трех местах (для Германии это была традиция), а во всех населенных пунктах с количеством жителей более пяти тысяч человек вводились домовые книги.
Советских представителей в СКК особенно удручал низкий уровень боевой подготовки народной полиции. Плохо обстояло дело и со снабжением органов МВД оружием и, особенно, боеприпасами. Так, вся народная полиция (которая, по заверениям Аденауэра, только и ждала удобного случая, чтобы захватить «беззащитную» ФРГ) имела в начале 1953 года только 5355 пригодных к стрельбе карабинов и винтовок, а также 31 222 пистолета[163]. Только с 1 января 1953 года по настоянию советских представителей в народной полиции была введена система боевой учебы по единым планам.
Далеким от идеального было и состояние МГБ ГДР в 1952 — начале 1953 года. Так как органы МГБ СССР (после упразднения в 1951 году Комитета по информации в ведение этого министерства перешла внешняя разведка) по-прежнему сами проводили все серьезные операции по борьбе с иностранной агентурой, у офицеров МГБ ГДР стали наблюдаться безынициативность и апатия. Поэтому советскими советниками была поставлена задача развивать в МГБ ГДР творческую инициативу и в целом повысить статус этого министерства[164]. Теперь немецкие коллеги сами должны были активизировать борьбу против шпионажа, диверсий, террора и нелегальной пропаганды. Однако в сентябре 1952 года оценки резидентурой МГБ СССР деятельности своих коллег из «штази» все еще были нелестными. В частности, отмечалось, что неудовлетворительно идет работа по внедрению агентуры в ФРГ и Западном Берлине. Аналитический сектор министерства поставлен слабо, оперативные работники не имеют достаточного опыта. Особенно плохо было с кадрами в подразделениях МГБ, занимавшихся контрразведкой (это направление возглавлял будущий многолетний шеф МГБ Эрих Мильке) и оперативно-техническими задачами.
Всего в 1952 году МГБ ГДР арестовало 2625 человек, из которых 599 подозревались в шпионаже. Путем внедрения в западногерманские и западноберлинские подпольные центры удалось взять 804 их агента на территории ГДР[165]. С января по ноябрь 1952 года в ГДР было проведено 16 показательных процессов против «вражеских шпионов, диверсантов и террористов»[166].
И, тем не менее, в докладе в Москву, датированном 9 марта 1953 года, резидентура МГБ СССР в Берлине снова критиковала своих немецких товарищей, которые не имеют всех качеств, необходимых в период «обострения классовой борьбы в ГДР» и роста активности империалистических разведок. Ввиду низкого образовательного уровня большинства оперативных работников плохо удавалось привлекать надежных информаторов из среды интеллигенции. СЕПГ пришлось направить на работу в «штази» 239 членов партии с высшим образованием. Однако многие из них не прошли кадровый отбор по анкетным данным (главным образом, из-за наличия родственников на Западе). До 10 марта 1953 года к работе приступили только шесть из 239 кандидатов с вузовским дипломом. Некомплект офицерских кадров МГБ продолжал серьезно осложнять работу «штази». Только в окружном управлении МГБ Зуля не хватало 200 работников.
Хуже всего было то обстоятельство, что в МГБ ГДР не было аналитического подразделения, которое обобщало бы поступавшую с мест информацию и составляло обзоры внутриполитического положения в стране. Это дорого обошлось властям ГДР в июне 1953 года.
С осени 1952 года в ГДР начинается целая кампания по усилению борьбы с «врагами народа». Причем коренным образом меняется роль СКК. Если раньше, как уже упоминалось выше, советские представители в основном оказывали сдерживающее воздействие на правоохранительные органы ГДР, то с осени 1952 года тон советов кардинально поменялся. Например, на встречах с министром юстиции ГДР Максом Фехнером (бывший рабочий-станкостроитель, до войны состоявший в СДПГ) и генеральным прокурором ГДР Мельсхеймером в декабре 1952 года представители СКК критиковали собеседников за слишком мягкие приговоры судов. Мол, расхитители социалистической собственности получают всего несколько месяцев тюрьмы или отделываются денежными штрафами. Прокуратура же покрывает «либерализм» судов. И все это происходит в условиях обострения классовой борьбы в ГДР, что выражается в поджогах в деревнях, нападениях на представителей власти, полицейских и активистов СЕПГ, распространении враждебных листовок и усилении саботажа кулаков в отношении обязательных государственных сельхозпоставок.
Представитель СКК в округе Магдебург упрекал начальника окружного управления полиции Паульзена и окружного прокурора Геппарта в том, что народная полиция «политически неправильно» оценивает факты враждебной деятельности. Так, например, угрозы и теракты против функционеров СЕПГ квалифицируются как личные ссоры[167].
В свою очередь, Москва подстегивала СКК, настаивая, чтобы та ставила перед руководством ГДР вопрос об усилении борьбы с враждебными элементами и наметила меры по укреплению «карательных органов» ГДР.
Что же произошло? Да просто опять внутренняя политика ГДР оказалась заложницей кардинальных и неблагоприятных изменений в мире.
Прежде всего, СССР и западные державы окончательно рассорились в германском вопросе. 23 августа 1952 года советская сторона ответила на ноту Запада от 10 июля. В ноте содержалась резкая критика НАТО и ЕОС. Тем не менее, СССР согласился, чтобы предпосылки для проведения общегерманских свободных выборов все же были установлены, но не комиссией ООН, а совместной комиссией бундестага и Народной палаты ГДР. Это было в известном смысле уступкой Западу, так как тот отверг прежнюю позицию Советского Союза, согласно которой предпосылки для выборов должна была проконтролировать комиссия четырех держав (в западных столицах утверждалось, что опыт сотрудничества с СССР в четырехсторонних органах по Германии не внушает оптимизма относительно подобной комиссии). Кроме того, СССР предлагал провести не позднее октября 1952 года конференцию четырех держав со следующей повесткой дня:
— подготовка мирного договора с Германией;
— создание общегерманского правительства;
— проведение свободных выборов;
— определение сроков вывода из Германии оккупационных войск.
Москва хотела, чтобы в конференции приняли участие представители ГДР и ФРГ.
В западных столицах, особенно в Вашингтоне, восприняли советскую ноту как возвращение к старой переговорной позиции (сначала мирный договор, а потом выборы). Делался немного странный вывод, что СССР на самом деле не хочет никакой конференции четырех держав, а, напротив, взял курс на интеграцию ГДР в коммунистическую систему[168]. США даже не хотели отвечать на советскую ноту, но Аденауэр на сей раз был против того, чтобы захлопывать дверь. Ведь тогда вся ответственность за срыв переговоров четырех держав ляжет на Запад, а это будет плохо воспринято общественным мнением ФРГ. Поэтому 23 сентября 1952 года заместителю министра иностранных дел СССР Г. М. Пушкину (его «кислую физиономию» отметил британский посол) была вручена очередная западная нота. Состояние Пушкина можно было легко понять, так как в ответе Запада содержалось требование сначала провести выборы и гарантировать будущей единой Германии полную свободу присоединения к военным блокам.
Сталин был очень раздосадован. Подтверждалось его мнение, высказанное ранее, что западные державы никогда не уйдут из ФРГ.
Советский Союз решил прекратить нотную переписку по германскому вопросу, хотя очередная нота уже была подготовлена в МИД СССР. Таким образом, расчет Аденауэра полностью оправдался: всю ответственность за тупик в германском вопросе теперь можно было свалить на русских.
Американский посол в Москве Дж. Кеннан в телеграмме в Вашингтон еще в августе 1952 года критиковал позицию Запада в «нотной войне» как лицемерную и нечестную, особенно в том, что касалось пресловутой комиссии ООН[169]. Кеннан предлагал наладить с СССР доверительные переговоры по германскому вопросу, чтобы серьезно рассмотреть перспективы объединения Германии. Однако Ачесон не согласился с Кеннаном, и никаких доверительных контактов так и не состоялось.
Таким образом, как справедливо отмечает германский историк Р. Штайнингер: «Решение Советского Союза усилить хватку и превратить ГДР в полного сателлита… стало… реакцией на отторжение советского предложения (то есть «ноты Сталина». — Прим. авт.), если вообще решение II-ой партийной конференции СЕПГ о «строительстве социализма» можно приписать советскому давлению»[170].
И тем не менее, крах переговоров с Западом был не главной причиной усиления репрессивных тенденций во внутренней политике ГДР. В конце 1952 года в самом СССР стали явно обозначаться признаки новой широкомасштабной волны политических репрессий. На этот раз поводом послужила гениальная провокация ЦРУ США, известная как «план «Раскол»[171]. После ссоры СССР с Югославией летом 1948 года в ЦРУ решили подкинуть советскому руководству компромат на тех руководителей стран «народной демократии», которые пользовались среди населения известной популярностью и стояли за «национальный» путь к социализму. Для этой провокации ЦРУ использовало своего агента, сотрудника польских органов госбезопасности Святло. Тот передал советскому руководству «эксклюзивный материал» о том, что многие лидеры восточноевропейских стран являются агентами сети, созданной в Будапеште неким американским шпионом Ноэлем Филдом. Компромат «сработал», и в Болгарии и Венгрии в 1949 году прошли процессы Т. Костова и Л. Райка, завершившиеся казнью этих популярных коммунистических деятелей. ЦРУ рассчитывало повторить успех и оставить во главе стран «народной демократии» ярых сталинистов и бывших эмигрантов, которые своей жесткой политикой доведут свои страны до социального взрыва.
Кстати, в ГДР борьба с национал-уклонистами, как уже упоминалось, прошла довольно мягко. Секретарь ЦК СЕПГ по идеологии Антон Аккерман только признал публично ошибочной свою теорию «немецкого пути к социализму». Его не арестовали, и он продолжал входить в руководство партии.
С 1951 года американцы удваивают усилия, чтобы скомпрометировать генерального секретаря ЦК Компартии Чехословакии Рудольфа Сланского. В ноябре 1951 года среди чехословацких эмигрантов в Мюнхене стали активно распространяться слухи о предстоящем бегстве Сланского на Запад. Американцы даже привозили каждый вечер несколько эмигрантов на аэродром, где те таинственно ждали самолет из Праги с высокопоставленным беглецом. Сталин поддался на провокацию и настоял на аресте Сланского 20 ноября 1951 года, хотя ранее не хотел верить в его виновность. Ровно через год Сланский и его «сообщники» (большинство из которых, как и главный обвиняемый, были евреями) предстал перед судом и был казнен как американский шпион и вредитель.
Всем странам «народной демократии» было рекомендовано немедленно «извлечь уроки из процесса над бандой Сланского». Сия чаша, конечно, не могла миновать и СЕПГ. В декабре 1952 года партия приняла специальный документ «Уроки из процесса против заговорщического центра Сланского». СЕПГ каялась в своей беспечности по отношению к пробравшимся на руководящие посты врагам. Однако собственного «Сланского» в ГДР так и не нашли, и никакого политического процесса организовано не было. Потом, после смерти Сталина и развенчания культа личности, Ульбрихт поставит это себе в заслугу.
В январе 1953 года МИД СССР направил в СКК записку «К вопросу об уроках для ГДР из процесса над бандой Р. Сланского». В ней, в частности, говорилось: «Процесс по делу группы Сланского в Чехословакии показал, что англо-американские и французские империалисты, стремясь подорвать экономику в странах народной демократии, проводят большую работу по засылке в эти страны шпионско-диверсионных групп извне и по вербовке своих агентов из числа преступных буржуазных элементов внутри страны, делая упор при этом на сионистов»[172]. Основные преступления Сланского и его «заговорщиков» заключались в «притуплении классовой борьбы», проповедовании сотрудничества с эксплуататорскими классами, «особенно в деревне». Кроме того, организовывался саботаж в области планирования, промышленности, торговли, финансов и сельского хозяйства. Создавались помехи использованию советского опыта строительства социализма.
Все это, по мнению Москвы, имело место и в ГДР, где активно работала «пятая колонна» Запада. Далее приводились примеры «подрывной деятельности».
Прежде всего, в ГДР из года в год не выполнялся план капитального строительства. Так, например, в первом полугодии 1952 года он был выполнен всего на 29,2 %[173]. Причина, по мнению МИД СССР, крылась в необеспеченности большинства строек чертежами, что для ГДР с большим количеством «инженерно-технических сил» «не является простой неорганизованностью». На самом деле причина была в неспособности ГДР объективно обеспечить сырьем, финансами и даже рабочей силой крайне высокие темпы экономического роста, заложенные в первом пятилетнем плане в 1950 году, а не на II партконференции, как полагают некоторые исследователи. Страдала экономика ГДР и от срыва поставок импортных комплектующих, в том числе и из СССР.
Еще одним полем деятельности врагов социализма, по мнению МИД СССР, была энергетика, так как в ГДР начались перебои с электроэнергией. Только в первом полугодии 1952 года из-за отсутствия электроэнергии предприятия легкой промышленности простояли 166 тысяч часов, в результате чего государство недополучило 385 тысяч штук нижнего и 42 тысячи штук верхнего трикотажа. В действительности у ГДР просто не было денег на своевременный ремонт энергомощностей. В декабре 1952 года из-за аварий бездействовали электростанции общей мощностью 200 МВт[174], и саботажники здесь были ни при чем.
Кстати, судя по отчетам СКК, власти ГДР сознавали, что экономика просто трещит по швам. Плановые органы некоторых округов снизили контрольные цифры на 1953-й год. Например, в округе Дрезден в 1953 году планировалось снизить план в горнодобывающей промышленности на 14 % по сравнению с планом пятилетки. Но и это считалось происками врагов.