- Ибо сказано: если вместо головы носишь котел, то вари в нем пилав, а не дела царства, - подхватил Эреб-хан.
Саакадзе, довольный, вернулся домой. В грузинской комнате его ожидали "барсы".
Шумно сбросил абу и оружие Георгий и велел Эрасти внести присланное Русудан.
Эрасти и Гиви втащили ковровый хурджини. Георгий размашисто дернул кожаную завязку. Вытащил головку горного сыра и швырнул Дато.
Вмиг Эрасти на тахте расстелил цветную камку.
Георгий сам вытащил чуреки, разламывая, бросал "барсам". Они подхватывали и жадно вонзали зубы в черствые куски. Из хурджини летели на тахту чурчхелы, сушеные груши, платок с гозинаки.
Эрасти внес на подносе дымящуюся чашу. Георгий накрошил зелень, густо посыпал лобио, отшвырнул серебряные тарелки и стал разливать в глиняные чашки.
Пожалели, что не приехал Папуна.
Георгий высоко поднял вытащенный из хурджини пузатый кувшин, и в подставленные сосуды хлынуло крестьянское вино.
- Выпьем, друзья, за упокой души доблестного Нугзара.
"Барсы" торжественно подняли чаши. Помолчали.
- Георгий, как решил шах? - оборвал тишину Даутбек.
- Амкары не будут наказаны, зато Баграт непременно заболеет: должен с другим царем награбленным поделиться.
Несмотря на поминальный обед, "барсы" улыбнулись, узнав остроумный совет Караджугая.
- Думаю, Георгий, на этом не успокоятся ни амкары, ни Баграт, - махнул рукой Даутбек.
- Я на это рассчитываю, - заметил Георгий.
- Народ тоже бурлит. Мой дед велел передать: совсем люди высохли, горячий уголь бросить, сразу разгорится пожар.
- Дед прав, Димитрий. Мы скоро бросим уголь, чувствую, скоро.
- Зачем, Дато, с углем возиться, когда из Исфахана можно кремни захватить? - удивился Гиви.
"Барсы" едва сдержали смех.
- Элизбар, ты ближе, дай ему по башке, - шепнул Матарс.
- Всегда такое скажет. Эй, Гиви, когда умирать буду, приди последним прощаться, а то похороны в пир превратишь, - сквозь зубы процедил Элизбар.
"Странно, - думал Саакадзе, - все "барсы" любили Нугзара, а вот узнали о смерти, и два дня не перестают веселиться".
Вошли Хорешани и Нестан. Саакадзе взглянул на Нестан. Но, к его изумлению, Нестан тоже с трудом скрывала беспричинную радость.
Хорешани переглянулась с Георгием. Да, грузины рвутся в Картли. Как кони, чувствуют близость дома. Даже Паата потерял свою сдержанность, а как деда любил!
Ночь. В углублении ниши мерцает каганец. Саакадзе пишет Зурабу:
"Смерть Нугзара будет гибельна для народа. Нет уже железной руки, удерживающей покой царства, нет вождя, на которого опиралась надежда народа и моя собственная. Брат твой Баадур, заступивший место владетеля Арагвского княжества, слаб и телом и духом. Ты же, Зураб, любимое мое чадо, питомец мой, с юных лет зрел для воинских дел. Приди ко мне, представься великому шаху и облекись здесь у высокого трона и в звание и в права владетеля".
Азнаур, не дожидаясь рассвета, выехал в Картли.
Наконец в Исфахан вернулся Папуна. Он похудел и осунулся. "Барсы" с трудом узнали друга. Правда, он пробовал шутить: у него сейчас ишачий возраст, поэтому он не наслаждается жизнью, а шляется по всем царствам. То с Трифилием тайно, как вор, видится в собственной стране. То с Керимом хуже, чем вор, шепчется около Гулабской крепости. То, как крот, пролезает в скучный дом Тэкле.
Рассказ о Тэкле привел "барсов" в смятение. Нестан рыдала, вытирая слезы желтыми косами. Хорешани сидела бледная, с опущенными глазами.
- Ничего, "барсы", вторая попытка будет удачней. Если в Картли вернемся, освободим Луарсаба, недаром Керим у Али-Баиндура.
Утешая "барсов", Георгий скрывал глубокую боль: Тэкле, его нежная сестра, два года у стен мрачной крепости стоит с протянутой рукой, а он не может, не смеет помочь ей.
Бедная Тэкле! Кто узнает царицу Картли под рваной грязной чадрой? Кто догадается, что вымазанная в глине маленькая рука, протянутая из-под чадры, принадлежит не нищенке, каждое утро стоящей против Гулабской башни, а красавице Тэкле?
Сначала сарбазы гнали нищенку, но Керим убедил: этой старухе сто лет. Она, наверно, ведьма, лучше не раздражать, может несчастье накликать. Тэкле оставили в покое и даже иногда опускают в протянутую руку грош.
Тэкле за право стоять против башни, где заключен "свет ее жизни", идет на все испытания. Она судорожно сжимает сарбазский грош, тихонько роняя его вечером по дороге домой, куда ее насильно приводит мать Эрасти. Так стоит Тэкле, не замечая ни ветра, ни холода, ни жары. Там, за каменной стеной, томится ее любимый, ее сердце.
И когда ночью старуха Горгаслани отмывает изящную руку, натирает благовониями уставшую Тэкле и укладывает на чистое ложе, бедная царица говорит:
- Как неудобно лежать на шелковой постели. Там, против каменной башни, ноги тонут в пыли, а когда дождь, - в грязи, и так мягко, мягко...
Иногда в полночь приходит Керим. Он говорит оживающей Тэкле о Луарсабе. Да, Керим счастливый, - он каждый день видит Луарсаба.
И Тэкле забрасывает Керима тысячью вопросов.
Нет, нет, царь не побледнел, он спокоен, он твердо верит в свое спасение. У него есть все: комната в коврах, ложе мягкое, одеяло парчовое. Нет, он не скучает, князь Баака Херхеулидзе играет с ним в "сто забот". Иногда приходит Али-Баиндур-хан. Но царь с ним холоден и отказался играть в "сто забот". Баака самоотверженно оберегает царя, не расстается с ним. Комнаты их рядом. Царя все в башне любят. Он много гуляет в саду. Два раза в день по часу ему разрешили смотреть на улицу.
Тогда... тогда он видит маленькую, закутанную в чадру Тэкле. Он знает это она. Керим тихонько шепнул о ней князю Баака. Но Луарсаб сказал: если бы даже не указали, все равно бы узнал. Он старается удержать слезы, когда смотрит на улицу. Боится: Али-Баиндур узнает, запретит любоваться грязной улицей. Лазутчик, слуга шаха Аббаса, запретит ему, Луарсабу Багратиони!
Керим, конечно, скрывает от Тэкле, что Луарсаб сильно изменился, что вид Тэкле убивает в нем жизнь, что он много молится и еще больше думает об оставленном царстве, о превратности судьбы и о любимой Тэкле, которой бессилен облегчить большие страдания.
Тэкле умоляет, и Керим не в силах отказать - берет для передачи Луарсабу зацелованный шелковый платок, или красную розу, или прядь черных волос. Керим уговаривает быть осторожней. Если Али-Баиндур заподозрит Керима, тогда все дело рухнет. Тэкле понимает, но не всегда может заставить себя не посылать знак ее большой, как небо, любви.
- Тэкле тает, скоро сквозь нее будут видны звезды, - закончил Папуна.
После некоторого колебания Папуна все же рассказал друзьям о хлопотах Трифилия. "Барсы" оживились.
- Русийский царь ничем не поможет, не захочет ссориться с шахом. Отделается одними обещаниями. Луарсаба спасем мы, "барсы", если уцелеет до нашего часа. Для Тэкле спасем... но не для царства, - медленно произнес Георгий.
- Баака настоящий витязь! До конца себе верен остался!
- Да, Даутбек, но на что ушла его жизнь, - вздохнул Дато.
Пьетро делла Валле заметил новую морщинку у глаз Георгия. "Задумал смелые дела", - решил делла Валле, начиная разговор: