— Да, но ведь даже тело его не могли найти! — спрашиваю я.
— Если его тело не нашли, то, по всей вероятности, его убили, а потом съели, а если был убежденный антикоммунист, то могло его ликвидировать и само ГПУ.
— Ну, что вы за ужасы говорите! Это же не может быть, ничто подобное никто себе и представить здесь не может, простите — говорю ему — я не могу этому поверить.
— Да, здесь заграницей это, пожалуй, действительно невероятная и невозможная вещь, но в СССР, ввиду невероятных условий жизни, людоедство одно время было очень распространено, имею данные предполагать, что таковое существует и в настоящее время, правда в меньших масштабах.
В течение 1933 и 1934 годов в Ростове и в его окрестностях исчезло, как сквозь землю, много детей и взрослых людей. Долго советские полицейские органы, да и все население ломало себе головы над тем, — куда эти люди исчезают? Быть может, тайна исчезновения этих людей так бы и осталась не раскрыта, если бы не исчез восьмилетний ребенок у одного ответственного работника из Ростовского ГПУ. После этого случая, все было мобилизовано для розысков. Действительно, на этот раз усилия ГПУ и милиции увенчались успехом: на окраине Ростова было раскрыто, так сказать на полном ходу, целое подпольное предприятие (фабрика) по выработке мясных продуктов — колбас, котлет, пирожков и т. д. из человеческого мяса. Ребенок ответственного работника из ГПУ лежал как раз на столе, без внутренностей, в разрезанном виде, уже готовый к обработке и использованию. Отец ребенка, когда узнал об этом, сошел с ума. Конечно, правительственные органы старались скрыть весь ужас всего этого от населения, но последнее, тем не менее, все узнало.
Оказалось, что эта фабрика действовала больше года. Во время свирепствования здесь голода в 1933 г. она процветала. Людской материал, сырье так сказать, добывался тем способом, что систематически крали детей, а при случае и взрослых. Фабрика имела собственные автомобили-извозчики. Обыкновенно, встретив в единственном числе кого либо, особенно девиц, проезжающий автомобилист любезно предлагал подвезти или даже прокатить. Против такого соблазнительного предложения в Советской России устоять трудно, и вот таким образом попадали на мясную фабрику, а потом и в голодный желудок советского гражданина, может быть даже в желудки своих родных!
В 1932–1934 годах в нашем районе свирепствовал страшный голод. Люди умирали от голода, как мухи. Железнодорожные станции были запружены умирающими от голода пассажирами, большею частью колхозниками. Пухли от голода и рабочие с их семьями. Время было кошмарное. Все время у людей уходило на изыскание продуктов питания, вернее — на бесконечное стояние в очередях. Стояли в очередях неделями. И вот, принимая во внимание все это, представьте себе на момент следующую картину: из ворот завода валит, по окончании работы, толпа измученных и голодных рабочих, все мысли которых сосредоточены единственно на собственном желудке, требующем пищи. В это время, неизвестно откуда, появляется у ворот тип с корзинкой, наполненной свежими котлетами и сосисками, и предлагает товар по сходной цене. Ясно, что в момент все бывало раскуплено. Продавец, как только сбывал товар, немедленно смывался, что никого не удивляло, ибо за спекуляцию могли расстрелять или же на десять лет закатывали в каторгу. Одним словом, продукты, вырабатываемые из человеческого мяса, быстро попадали с рук на руки и еще быстрее поглощались. Дело процветало. О том же, что эти котлеты были из человечины, население узнало много позже, после того, как ГПУ уже ликвидировало это предприятие. Но и перед тем многим эти продукты казались подозрительными. Специалисты (и такие нашлись!) утверждали еще до раскрытия этих преступлений, что продукты эти изготовлены не из лошадиного, собачьего или кошачьего мяса, так как последнее, по их мнению, не так вкусно… Лично предполагаю, что до исчезновения ребенка видного работника из ГПУ, советские полицейские органы на подобную нелегальную торговлю продуктами питания смотрели сквозь пальцы, потому что эти частники подкармливали рабочих.
— Вы изволили заметить, что люди стояли в очередях по неделям. Не могу себе представить, — как это можно было так долго стоять в очереди. Мне кажется, что и физически невозможно так долго выдержать? — спрашиваю я…
— Ваш вопрос объясняю неточностью моего выражения. Конечно, один человек не стоял беспрерывно целую неделю, но кто либо из семейства всегда был в какой-нибудь очереди, так что, собственно, получалось одно и то же. По окончании работы советский гражданин, обыкновенно, спешил не домой, а в какой либо госмагазин. Там в очереди выискивал жену или ее сестру и становился на ее место. В очередях торчал до тех пор, пока его кто либо из членов семейства не сменял. Это продолжалось изо-дня в день и даже ночами. Раньше все-таки можно было стать в очередь и ночью. В последнее время к ночи очереди стали разгоняться, а потом ночные очереди и совсем запретили. Последнее мероприятие совсем осложнило и без того тяжелую жизнь советского человека.
Да… советский кусок хлеба невероятно тяжело достается: трудно заработать на хлеб, но не менее трудно — купить, и я чувствую, что вам, никогда, вероятно, не голодавшему, трудно понять всю трагичность подсоветских людей и парадоксальности советской действительности. Как я вам сказал, в этом году запретили ночные очереди. Теперь представьте себе, что население узнает, что в госмагазине No. Х завтра с утра будет продаваться, например, материал для белья, крупа, сало, чай, хлеб и т. д. Советский обыватель прекрасно знает по опыту, что всего этого будет ограниченное количество. Следовательно необходимо изловчиться попасть в магазин одним из первых, в противном случае другие разберут. Заблаговременно стать в очередь строго воспрещается. Сидеть голодному или ходить без штанов тоже никому не хочется. И вот, например, ваш покорный слуга, вместо того, чтобы спать, уходит в полночь в город. Жена с детьми остается дома. По пути присоединяется мне, по предварительному уговору, сестра жены, она же жена известного уже вам моего шурина-коммуниста. Вместе направляемся к магазину. Вблизи магазина вместе прогуливаемся. Но таких парочек там обыкновенно бывало тысячи. Останавливаться нельзя было. Сейчас же могли отвести тебя в ГПУ. Когда накоплялось слишком много народу, милиционеры разгоняли их.
Это невольное гуляние продолжалось до утра, вернее, — пока не откроется магазин. Весело — не правда ли?.. Но вот, наконец, раздается с нетерпением ожидаемый звук бряцания ключа в замке магазина. О, Боже!! Что творилось тогда! Вся эта масса «гуляющих» как с цепи сорвалась. Бешеным рекордным бегом все летело к магазину — занять очередь. В тот момент эту бешеную скачку людей никто не был в силах остановить. Ничего не могло тут сделать и всемогущее ГПУ. Нередко случалось, что после такой гонки некоторых из членов ГПУ находили на мостовой изрядно потоптанными.
Лично в такой момент, держа крепко за руку свою спутницу, тоже что было сил, как гончая собака, бежал занять очередь. Знаете, много, много раз пришлось участвовать в этих бегах и только один раз случилось попасть в очередь пятисотым, обыкновенно ближе как тысячным попадать в очередь не удавалось. Очередь составлялась мгновенно длиной в несколько километров.
Перед тем, как идти на работу, очередь свою я уступал жене, которая, передав детей на попечение соседки, приходила меня сменять. Из очереди шел прямо на службу. Конечно, работа после «весело» проведенной ночи из рук валилась. Трудно передать в кратких словах все те сложные и необыкновенные будни повседневной советской жизни. Еще труднее правильно понять все происходящее там. Живу здесь всего два месяца, кругом всего переизбыток, люди здесь, как говорят, в жиру купаются, а там вот приходилось из-за куска хлеба ночи не спать да еще в дурацких гонках участвовать.
Трудно передать вам всю ту боль и горечь отчаяния, когда я иногда здесь рассказывал своим друзьям жизнь там и вместо сочувствия получаю «врун». Эх! Ну, Бог с ними, эти все равно не поймут. А вот не могу никак понять — почему эмиграция не хочет помочь освободиться своим подъяремным братьям там? Ведь достаточно высадить где либо на Черноморском побережье 2–3 полка вооруженных людей и дать толчок, так сказать — загреметь ключом в замке, то все коммунистическое в СССР будет вмиг сметено точно так, как толпа сметала коммунистов перед тем, как стать в очередь перед магазином.
Об этих гонках часто вспоминаю и думаю: эти гонки в настоящем являются символом гонок в недалеком будущем во всероссийском масштабе. Один толчок и все полетит к чорту!..
— Ну, а скажите пожалуйста, — прерываю своего собеседника, — вот вы, когда стояли в очередях, не слышали ли вы, чтобы стоящие возле вас выражали неудовольствие или ругали большевиков, особенно советское правительство, которое, думаю для каждого ясно, является первопричиной всех нынешних бед?
— Боже упаси — ругать советскую власть, за это тебя загонят туда, куда Макар телят не гонял или же расстреляют, пришив ярлык троцкиста. Нет, народ сейчас научился молча переносить все невзгоды и невероятные трудности советской ненормальной жизни. Но это совсем не показатель того, что он своим положением доволен и что подобное издевательство, как бессловесное животное, будет вечно терпеть. Что на душе и такого мирного гражданина в очереди, после такого ночного бдения, нетрудно догадаться. Это «что» пока под девятью замками, превратится в одно прекрасное время в жуткое избиение всего коммунистического. Когда-то большевики, в случае их поражения, обещали при уходе так хлопнуть дверью, что вся Европа задрожит. Лично имею данные думать, что вот этой дверью теперь хлопнут не большевики, а народ хлопнет ею по большевикам, да так, что не только Европа, но и целый мир ужаснется.
Помню, например, такой случай: стою это в очереди. До дверей магазина уже было недалеко. Из магазина выходит чернорабочий. В руке держит полученный паек хлеба и рассматривает его с голодным видом. Оказывается, получил не хлеб, а почти что сырое тесто. Его глаза, увидя это, засверкали диким блеском, худое и бледное лицо перекосилось от злобы и внутреннего яростного возмущения, руки конвульсивно сжались и от хлеба осталась мягкая, бесформенная масса. «Эх! Где наши пятаки, мать вашу так» — пробормотал рабочий и ударил с силою тестом об землю и медленным, тяжелым шагом пошел от магазина домой, а может быть на работу.
Стоящие в очереди молча, но с сочувствием на глазах наблюдали эту сцену. Смысл сказанных слов окружающие поняли прекрасно, понял это и стоящий тут же милиционер. Каждому ясно было, что речь шла о царских пятаках, иными словами о беззаботной и сытной жизни в доброе старое время. Все молчали, в душе абсолютно с ним соглашаясь. Если я — иностранец, понял его, то не может быть никакого сомнения в том, чтобы его не поняли местные жители. Во всяком случае, сестра жены, как после я выяснил, сказанные неизвестным рабочим слова расшифровала абсолютно одинаково, как и я.
— «Скажите, что явилось, по вашему, причиной голода в 32–34 годах? — задаю вопрос своему собеседнику при новой встрече.
— Прежде чем ответить на этот вопрос, позволяю себе ваш вопрос исправить, вернее — расширить. По моему от 1928 года в СССР до настоящего времени не было ни одного года, чтобы не было голода, чтобы население жило и чувствовало себя сытым. В эти годы вечное недоедание было постоянным спутником советского обывателя. От остальных лет зима 1933 и 1934 годов отличалась лишь тем, что вечное недоедание для многих и многих окончилось медленной голодной смертью. Главной и основной причиной хронического голода в СССР является вся система жизни человеческого общества на началах коммунизма.
Для каждого нормального человека есть аксиомой, что человек работает для себя с интересом, увлечением и радостью. И никакого интереса и старания не проявляет человек при работе, если наперед знает, что материальные результаты его труда загребет кто-то, даже если это «кто-то» есть государство. Но об этом не буду распространяться, ибо это так ясно для каждого более или менее нормального человека. Одни лишь дубоголовые коммунисты этого не могут понять.
Одной же из причин особенно катастрофического недоедания в 1933 и 1934 годах, окончившегося голодной смертью многих сотен тысяч советских граждан, является всеобщее коммунистическое головотяпство. Сейчас, например, там в моде стахановщина, в те годы особенно рьяно культивировался метод «ударничества». Стахановское движение и ударничество это — родные братья. Главное, чтобы фигурировали рекордные цифры в газетах, а что скрывается за этими цифрами (иногда миллионы человеческих жизней) это, по-моему, коммунистических головотяпов совсем не интересует. Культивировалось тогда ударничество и в сельском хозяйстве. А то, так сказать, на перегонки игрались колхоз с колхозом, край с краем. Кто раньше посеет, кто раньше уберет, кто больше соберет и т. д. Конечно, в высоких, статистических цифрах были заинтересованы прежде всего господа положения — коммунисты. Они стремились блеснуть высокими цифрами и тем самым сделать себе карьеру. Рядовому колхознику стараться о цифрах было незачем. Эти состязания для него были непонятны, для себя от этого не видел никаких выгод, а кроме того, колхозник, ввиду его рабского положения, вообще привык все делать как раз наоборот, нежели от него требует коммунистическое начальство. Чем большее коммунисты требовали от колхозников, тем обратно пропорционально меньше колхозник в действительности прилагал труда для обработки земли, к своим обязанностям относился совсем спустя рукава. В итоге земля была обработана небрежно, посевы были проведены с опозданием, урожай поэтому получился плохой. Коммунистические заправилы это не замечают. Им было важно, чтобы официально их край был ударническим и чтобы их рожи красовались на страницах газет. Достигнуть этого не представляло больших затруднений: составлялись липовые сводки об урожайности и посылались в центр и тем добивались цели. О последствиях эти головотяпы не думали.
Высокие же данные об урожае получались следующим образом: специальная комиссия для определений высоты урожая в крае выезжала в поле, выбирала самую лучшую зрелую пшеницу на корню, скашивала один квадратный метр этой пшеницы и тут же обмолачивала. Конечно, проба получалась высокая. На основании этой пробу определяли высоту урожая целого края. В центре, на основании этих данных, устанавливали другие головотяпы ставки обмолоченной пшеницы для сдачи государству. Конечно, ставки были тоже ударнические. В результате получался узаконенный, невиданный, сплошной грабеж как колхозов, так и единоличных хозяйств. От хлебороба иногда требовали сдать государству в три раза больше зерна, чем он собрал с поля.
Забрали у хлебороба, как говорится, под метелку — все, не оставили даже на пропитание, и люди, конечно, мерли, как мухи, ибо не осталось даже кошек и собак. Все было поедено. Безусловно местные представители власти прекрасно видели всю нелепость положения, но отступать от выполнения (иногда и «перевыполнения»!) предписанного свыше плана хлебозаготовок означало для них раскрыть собственное умышленное преступное злоупотребление, проявленное ими при определении высоты урожая.
И вот, как результат такой легкомысленной, безответственной и преступной деятельности в отношении населения со стороны местных коммунистических правительственных органов, сотни тысяч лучших тружеников земли погибли голодною смертью. Между прочим, в СССР дурость и блеф всех сводок и офиц. статистики явление обыденное. Там каждое государственное предприятие всегда «все выполняет и перевыполняет», и цифры всегда астрономические. А в действительности?!. — В то время, как на бумаге «перевыполнено», в действительности иногда… только собираются приступить к выполнению.
Такое коммунистическое безответственное бахвальство и преступный гонор почти всегда оставались без наказания, хотя последствия такого очковтирательства имели иногда катастрофические последствия. Но вот в 1933 и 1934 годах дело с урожаем имело ужасно катастрофические последствия. Каширина расстреляли совершенно справедливо. На его совести сотни тысяч преждевременно угасших человеческих жизней. А Кашириных там очень много, почти все коммунисты. Ведь всей жизнью там руководят исключительно коммунисты. Жалко советский народ. Хороший это народ. Обидно страшно, что им управляют вот такие негодяи. Нет! — Я лично на собственной, шкуре убедился, что из хама, действительно, никогда не будет пана…
— А приходилось вам видеть голодающих и умерших от голода, — прерываю жуткий и обстоятельный рассказ своего советского знакомого.
— И-и! Сколько еще!.. В Азове одно время столько было голодающих и умерших от голода, что просто ужас! Умерших не успевали хоронить. Большею частью это были колхозники из окрестных сел и станиц. Всю трагедию, свидетелем которой я тогда был, нет сил и способности вам передать. Бывало, проходил по улице, — под забором лежат до кости высохшие люди с протянутыми руками и, еле-еле слышным голосом, тянут: «Ой, родименький, дай хочь крыхточку хлебушка, хочь корочку, хлебушка дай дядинька, не ел я ничего уже целую неделю, не дай, родименький, умереть с голоду, Бог тебя вознаградит… ой, дай, Христа ради чего-нибудь, умираю совсем…»
Этот слабый, но душу раздирающий вопль умирающих под советской властью и до сих пор слышу, как жуткий обвинительный акт большевицких злодеяний. Это до сих пор не могу забыть. А сколько народу погибло на всяких свалочных местах, на всяких отбросах и мусорных ямах!
На нашей питательной фабрике было, например, специальное место, куда сваливали отбросы, сор, кости и т. д. Конечно, все, что мы выбрасывали, за ночь исчезало. Однажды на фабрике готовили пищу из рыбы… Отбросы из рыб, главным образом кости, были, по обыкновению, выброшены на свалочное место. Представив теперь наш ужас, когда на другой день утром нашли на этих отбросах несколько человеческих трупов. Оказывается, что голодающие люди поели все эти рыбьи кости и в таком количестве, что это вызвало немедленную смерть.
Я и моя семья, благодаря тому, что я лично работал как раз на питательной фабрике, голодное время пережили сравнительно благополучно и остались живы. Но память об этом жутком времени осталась в моем семействе навсегда: оба старших моих сына от того времени стали заиками. Почему стали заиками? Было дело старший, Петя, ходил в школу. В один прекрасный день, как всегда отправился в школу. «В это, время как раз начали появляться в нашем городе голодающие. По пути мальчик встретил человека, высохшего от голода до костей. Ребенок, конечно, очень испугался, приняв этого несчастного человека за Смерть. От страха бросился бежать в первую боковую улицу. А тут ему снова попадается человек, но уже от, голода невероятно распухший. В немом ужасе ребенок остановился и не мог дальше бежать. Необыкновенно толстый человек шел-шел, а потом на его глазах упал, некоторое время конвульсивно еще весь дергался. Когда ребенок от первого впечатления ужаса очнулся и приблизился к лежащему, то тот уже был мертвым… Первый встреченный, как живая смерть с косою, а потом вид умирающего другого человека, встреченного Петей на пути, так подействовали на ребенка, что, когда прибежал домой долгое время не мог совсем говорить. Думали, уже, что останется на всю жизнь немым. Слава Богу, отделался лишь тем, что остался с тех заикой. С младшим сыном могло дело окончиться хуже. Однажды жена послала Колю через улицу к соседям отнести кусок хлеба и кое-какие другие продукты из украденного мною с питательной фабрики. Когда ребенок переходил улицу, к нему подскочил неизвестный парень, тоже от голода как скелет, с ножом в руке, и хотел зарезать ребенка, но это ему не удалось. Мальчишка наш, бросив все, вырвался и прибежал домой, онемев от ужаса. Отделался счастливо, но, как видите, тоже заикается с того времени… Да! Нечего сказать — жизнь веселая и счастливая, — закончил мой информатор с грустью и усталостью на лице.
Меня интересует, что знает человек, приехавший с Родины о Тихорецком восстании. Задаю вопрос:
— А скажите, пожалуйста, что вам известно о восстании казаков на Кубани и вблизи Тихорецкой в 1932 году, осенью?
— В это время я должен был скрываться несколько месяцев в Симферополе. После возвращения кое-что от своих знакомых и приятелей узнал об этом печальном событии только через несколько месяцев, а до этого питался только случайными слухами. В газетах об этом абсолютно ничего не писали. Ведь об этом тогда, начиная с 1928 года, все время писали, но знаете, как это все коммунисты населению преподносят? «Контрреволюция подымает голову, кулаки, остатки белых гадов» и т. д., а кроме того, начиная с 1928 года, как только начали вводить коллективизацию, целыми эшелонами увозили казаков и крестьян куда-то на север. Коммунисты говорили, что это для поселений на новых землях. Население как-то инстинктивно решило иначе, т. е. это «поселение», и считало это ссылкой на каторжные работы. А кроме того то, что случилось на Кубани в 1932 году, происходило непрерывно почти везде, правда — в меньших масштабах. Ведь и я лично с семьей едва спасся. В том колхозе, в котором работал, вблизи Азова, ночью неизвестно кто запалил все строения колхоза, так что спокойно спавшие колхозники едва спаслись кто в чем спал. Больше того, в том числе и ваш покорный слуга спасся в ночном белье. Все сгорело, и даже животные. Перед тем, как вступить в колхоз, я как бы предчувствовал недолговечность и несерьезность целого предприятия, а потому большую часть своих вещей оставил у родственников своей жены, в Азове, а поэтому легко снова стал на ноги. Остальные долго еще жили лишь в ночном белье. Председатель колхоза, коммунист, решил, что колхоз запалили кулаки. Началось всеобщее выписывание в селении кулаков. Везде были слышны крики, слезы и кровь лились рекой. ГПУ усердствовало. Многие поплатились головами совершенно невинно, многие были сосланы без всякого суда и следствия, просто административными мерами, на север, будучи предварительно до нитки обрубленными.
Само собою, разумеется, что все «кулаки» уже и тогда были очень бедными людьми. Эти были простые безграмотные люди. Многие из них даже не понимали, за что собственно их обижают, но так как никакой вины за собою не чувствовали, то на дело смотрели просто — «чортово наваждение», а на коммунистов, как на чортовых слуг. Поэтому также неудивительно и то, что пока члены ГПУ очищали хутор от «кулаков», одного из чекистов потеряли, который бесследно пропал. Видимо, он куда-то ночью пошел и один, а селяне и убрали его, как нечистую силу. А до этого председателя так хватили из-за угла в голову кирпичом, что тот вскоре умер.
И вот такие сцены разыгрывались во всем крае и думаю по всему СССР. Люди привыкли к повседневным душу раздирающим сценам. Для них самая жизнь как-то потеряла цену. Нервы и чувство человечности у подсоветских людей крайне притупились. Царствовал тогда там безграничный и узаконенный разбой и произвол. Никаких гражданских прав и человеческой справедливости там не существовало. И ясно, что — «око за око, зуб за зуб» широко применялся обеими сторонами и, одним словом, о довольно серьезном волнении населения и избиений коммунистов в большом масштабе у Тихорецкой, население узнало только после ликвидации восстания. В самый момент события не знало ничего, а эшелоны с высылаемыми хлеборобами считали за обычное и нормальное явление — кого тогда не высылали?!.
Вот здесь, сейчас же на месте, могу присягнуть, что я был свидетелем того, как из того селения, где я работал, послали одного селянина в Сибирь на каторжные работы на 10 лет только за то, что он взял с колхозного поля ровно один кочан кукурузы. Поверьте, если бы население, например, в окрестностях Азова и в других местах узнало, что делается у Тихорецкой, поголовно тоже поднялось бы и начало бы избивать поголовно коммунистических негодяев и гадов. Определенно возникшие затруднения власти использовало бы без раздумья. Но вот беда в том, что о Тихорецком восстании население узнало очень поздно, как говорится — после драки. Власть весьма постаралась о том, чтобы о восстании не узнало жаждущее этого население. — За малейшие подозрительные разговоры тянули людей в ГПУ.
На Кубани представители советской власти своими безрассудными и жестокими мерами, бесконечными издевательствами при выкачивании урожая в 1932 году довели население до того состояния, когда люди совершают нечто невозможное, отваживаются на самые отчаянные поступки. Накоплявшаяся в течение многих лет неприязнь и страшная ненависть населения к Сов. власти прорвала тогда все задерживающие гати. В отличие от других районов, население здесь начало открыто, всей массой убивать бесчисленных представителей власти. Колхозы, совхозы и другие чисто большевицкие заведения быстро ликвидировали. Быстро сорганизовали народные боевые отряды и открыли против власти правильные боевые действия. Долго и упорно, беззаветно храбро защищались. Говорили, что колхозники с вилами и палками бросались в бой с коммунистами, до зубов вооруженными, и гнали их. Но, конечно, долго это не могло продолжаться. Сила солому ломит. Неосведомленное население окрестных станиц смогло поддержать движение. В конечном результате, под напором множества регулярных частей, вооруженных в изобилии всеми видами модерного вооружения восставшие вынуждены были сдаться красным. Правда, сдалось мало народу. Преобладающее большинство восставших пало на поле боя, в неравной борьбе защищая свой угол. Сдавшиеся (говорили) были поголовно тут же на месте уничтожены без остатка, не исключая и детей. Факт восстания тогда казаков на Кубани очень встревожил представителей советской власти на местах. Например, даже в Симферополе это было заметно на коммунистах, но, к сожалению, никто из простых смертных не мог толком объяснить, что этому было причиной. Судя по сему можно предполагать, что коммунисты по всему СССР знали о восстании и поэтому, видимо, были приняты ими соответствующие меры для того, чтобы это восстание не приняло характера всенародного по всему СССР.
Народная молва и до сих пор говорит об этом восстании с сожалением, как об упущенной возможности. Я думаю, что после всего рассказанного теперь будет понятна причина той особой нежной и искренней любви к казакам со стороны народной массы в СССР. Она помнит их первую героическую борьбу с большевиками, на них произвело громадное впечатлению Тихорецкое восстание с голыми руками. Казаки в их глазах стали постоянными героями. О героизме казаков говорят сами коммунисты — мои приятели при выпивках. А ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Например, самым популярным писателем в СССР — Шолохов с его произведениями «Тихий Дон» и «Поднятая Целина». Эти его романы читаются, населением, как говорится запоем.
При чем интересно отметить, что все его другие произведения, которые касаются общероссийских тем, считаются неинтересными и населением почти совсем не читаются. Я, например, даже не знаю их названий. А вот «Тихий Дон» и «Поднятая Целина» это — другое. Даже мой сынишка, как убедитесь потом, знает содержание этих романов от начала до конца, а ведь он не кончил даже школу первой ступени. Шолохова все там любят.
— А как относятся к Максиму Горькому?
— О Максиме Горьком мало знаю. Вот сынишка вам о нем скажет больше. Они учили это в школе. Говорят, что он когда-то был босяком, потом стал коммунистом, этого вполне достаточно для того, чтобы народ его произведениями не интересовался. Лично я ничего не читал от Горького, а потому даже не знаю, — о чем он, собственно, пишет… Да! — чтобы не забыть, — разрешите передать вам один из самых новых советских анекдотов:
В купе поезда едут два коммуниста и один кавказец. Коммунисты живо беседуют; кавказец, напротив, молчит, слушает и наблюдает. Один из коммунистов роняет фразу: «Да, тяжело теперь стало жить у нас— хлеба мало, материи недостает, ботинок совсем нельзя купить». Другой отвечает: «Ну, ничего, товарищ, покрепись еще немного, будет все у нас. Вот в Москве, говорят, уже хорошая богатая жизнь настала. Всего там можно в изобилии достать». — «Я же думаю. — отвечает ему первый, — что в Москве так же трудно живется, как и у нас. Хорошо живется там, где нас нет».
Тут, вдруг, вскакивает кавказец и вставляет: «Ах! разлюбезный душа мой, товарищ, какой ты большой правда сказал. Эх! Как харашо жывотса там, гдэ вас нэт!»
— А скажите, пожалуйста, где вы услышали впервые этот анекдот?
— Первый раз услышал я этот анекдот на той фабрике, где я работал, от рабочих ребят. Но этот анекдот приличный и его можно рассказать в обществе, а сколько таких политических анекдотов неприличных — только для курящих!?. Вот если бы вы послушали! И откуда это все у людей берется. Как правило, героями анекдотов являются коммунистические вожди со Сталиным во главе.
— Не приходилось ли вам встречаться с беспризорными детьми и есть ли еще там они? — спрашиваю я с целью получить всестороннюю информацию.
— А как же? Да сколько! Советы стремятся беспризорников уничтожить. Но, по моему мнению, этого они никогда не достигнут. При настоящих тяжелых условиях жизни там, не серьезном и аморальном отношении мужчины к женщине и обратно, советы от этого явления не избавятся. В Азове, например, есть и сейчас целый интернат с беспризорными детьми. Их там учат, дрессируют. Но до сих пор результаты всегда были печальными. Не удается этих детей перевоспитать. Дети чувствуют, что нет у них самого дорогого для ребенка — родителей. Поэтому у них постоянное чувство неудовлетворенности своей судьбой, и они всегда злы на все их окружающее. Это «- единственные, так сказать, граждане в СССР, которые открыто, абсолютно никого и ничего не боясь, ругают всеми отборными словами коммунистов и советскую власть. Им терять нечего. Жизни не видели. Ведь это дети от 8 до 14 лет — советские. Но что это за дети!?. Уверяю вас, что вы нечто подобное никогда не видели. Да, ужасно — до чего доработались большевики! Представьте себе ребенка, этак лет 10, с цыгаркой во рту, руки в бока, босого, разлохмаченного, полуголого, грязного, с вызывающими, как у ястребенка глазами, — и будете иметь подлинную фотографию беспризорника. Если что скажешь ему, напротив, в долгу никогда не останется, да еще самыми отборными словами обругает. Точно такие же и девочки, беспризорницы. Если обидит их кто либо, обязательно того заколят или же на всю жизнь искалечат. Самое лучшее, — их не трогать и Боже упаси — обидеть. Выследят, выглядят, выберут удобный момент и как осы вас заклюют. В Азове было несколько случаев убийства людей беспризорниками. Виновника, конечно, не нашли. В школе в Азове одна учительница особенно была строга к беспризорникам. За это ее убили. Власти попытались было найти виновников, но напрасно. Когда появились перед школой милиционеры и вооруженные члены ГПУ, их дети из-за баррикад встретили стрельбой и. завязалась перестрелка, которая превратилась в настоящее сражение.