- Теперь тише, - говорит отец, - не разговаривайте и слушайте!
Мы садимся на пенышки и ждем. Я напряженно слушаю, и у меня от волнения сжимается сердце.
- Слышите? Слышите? - шепчет отец.
"Хр, хр, хр!" - хоркает вальдшнеп, пролетая над нашими головами. Он описывает в воздухе круг и исчезает за лесом. А за ним потянул второй, третий.
Настала полная тишина. Стемнело.
Мы шли домой, очень довольные "вегетарианской тягой". Громко чвякали сапоги, утопая в сырой земле.
- Как странно, - говорил отец, - как странно, что я когда-то увлекался охотой, убивал...
Если едешь с отцом верхом, "не растрепывайся", как говорил Адриан Павлович, держись крепче. Ездил он оврагами, болотами, глухим лесом, по узеньким тропиночкам, не считаясь с препятствиями, встречавшимися на пути.
- Уж очень узко тут, не проедем, пожалуй, - говорила я.
- А как ты думаешь, кто скорее пройдет по узкой тропинке, лошадь или человек? - спрашивал отец, направляя Делира по самому корешку оврага.
- Человек!
- Нет, лошадь. Бояться нечего!
Если по дороге ручей, отец недолго думая посылает Делира, и он как птица перемахивает на другую сторону. Помню, я ехала на плохой, безногой лошади. Отец перепрыгнул, моя лошадь споткнулась, упала на передние ноги, и я очутилась у нее на холке.
- Ты жива? - кричит отец, оглядываясь.
- Чуть жива! - отвечаю я, смеясь и поправляясь на седле.
А то перемахнет ручей, да в гору карьером. Тут деревья, кусты, того и гляди ногой о ствол ударишься или веткой глаза выстегнешь.
- Ну?
- Ничего, - отвечаю, - сижу.
- Держись крепче!
Один раз мы ехали с отцом по Засеке. Подо мной была ленивая, тяжелая кобыла. Отец остановился в лесу и стал разговаривать с пильщиками. Лошадей кусали мухи, оводы. Кобыла отбивалась ногами, махала хвостом, головой и вдруг сразу, поджав ноги, легла. Отец громко закричал. Каким-то чудом я выкатилась из-под лошади и не успела еще вскочить на ноги, как отец молодым, сильным движением ударил ее так, что она немедленно вскочила.
Помню, мне было еще лет пятнадцать, когда он учил меня ездить.
- Ну-ка, Саша, брось стремя!
Страшно. Кажется, вот-вот упаду.
- А ну-ка, попробуй рысью!
Еду рысью, хлопаюсь на седле и думаю только о том, как бы удержаться.
- Нет, нет, ты английской - облегченной!.. Хорошо, теперь брось поводья!
"Господи, только бы лошадь не испугалась, - думаю я, - не шарахнулась бы в сторону! Сейчас слечу!"
Помню, отец упал с лошади. Мы ехали мимо чугунно-плавильного завода "Косой Горы", стали переезжать шоссе. Лошадь степная, горячая, испугалась, шарахнулась, налетела на кучу и упала. У меня точно внутри оборвалось что-то. А отец, не выпуская поводьев, со страшной быстротой высвободил ногу из стремени и прежде лошади вскочил на ноги.
- О Господи, - простонала я. - Ушибся?
- Нет, пустяки.
Он подвел лошадь к той же куче щебня, сел, и мы поехали дальше.
- Смотри, мам? не говори! - обернувшись, крикнул он мне.
Последнее время мы боялись пускать его одного, вдруг обморок или сердечный припадок, всегда кто-нибудь с ним ездил - Душан Петрович, Булгаков или я.
- Саша, едем верхом!
Я всегда с восторгом. Он на своем любимце Делире, я на светло-гнедом, как червонное золото, карабахе.
На изволоке отец оборачивается:
- Ну-ка рысью!
Только пустили лошадей, мой карабах начал бить задом.
- Стой, пап?, - кричу я, - стой! У меня Орел задом бьет!
- Ничего, надо прогреть! - кричит отец и пускает лошадь галопом.
Я уже еле сижу. Лошадь каждую минуту дает такие свечи, что того и гляди выбьет из седла.
- Ничего, ничего, - ободряет отец, - давай, давай ему ходу.
Так продолжалось всю дорогу. Я измучилась. Приехали, расседлали лошадей, а у Орла под животом, где подпруга, громадная рана - от этого он и задом бил.
День был тихий, солнечный.
Отец ехал верхом, мы за ним в двух санях. Зимняя дорога извивалась по лесу, а на фоне ослепительно-яркого снега, то появляясь, то снова исчезая за деревьями, мелькали темный круп лошади и широкая спина в черном полушубке с повязанным на шее башлыком.
- Тпррру! - крикнула я, натягивая вожжи.
Через дорогу аркой перекинулось дерево. Макушка его примерзла к земле на другой стороне дороги. Отец пригнулся к седлу и проехал. А мы же застряли, дуга не пускала. Как тут быть? Распрягать и снова запрягать двое саней долго! Неподалеку была сторожка. Я позвала лесника, он прибежал с топором, стал перерубать дерево. Надрубив, налег грудью со стороны макушки, чтобы оно переломилось. Но дерево не поддавалось. Я торопилась, прошло уже около десяти минут, как отец уехал, я беспокоилась за него. Недолго думая, я всей тяжестью навалилась на дерево со стороны комля. Крах! Освободившись от макушки, дерево с силой распрямилось и ударило меня по челюсти. Меня подкинуло вверх, и я потеряла сознание.
Не знаю, сколько времени я лежала. Когда я очнулась, пронзительным, бабьим голосом кричал мужик.
- Батююшки, родиимые, убиили, убиили, барышню на смерть убиили, родиимые.