За обедом мам? разговаривала с сыновьями. Разговор сначала шел о раздаче семян крестьянам. Мам? говорила, что трудно выбрать самых бедных.
- Я самый бедный, - сказал Лев, - и мне хотелось бы получить девять пудов ржи.
Потом разговор перекинулся на театры, балеты, цирки, платья, обсуждался способ уничтожения морщин. Отец сидел, не проронив ни слова.
27 июля был памятный и очень тяжелый для меня день. Не успела я утром напиться кофе, как меня позвал Андрей, а когда я поднялась до половины лестницы, стал звать Лев.
- Ну иди, иди к Леве, - сказал Андрей, - а я потом с тобой поговорю.
Я пошла к Леве.
- Видишь ли, - начал Лева, - мам? вчера слышала, что Булгаков говорил о каком-то документе, и она решила, что это завещание, и опять очень взволновалась. Скажи, есть у пап? завещание?
Не успел он закончить фразы, как вошел Андрей и они долго меня пытали, нет ли у отца какого-нибудь завещания?
Я сказала, что для меня немыслимо при жизни отца думать о его смерти и говорить о завещании, а потому я отвечать отказываюсь.
- Да ты только скажи: есть или нет завещание? - допытывались они.
Долго они меня мучили и не отпускали. Наконец я решительно заявила, что дальше говорить об этом не хочу и не буду.
Я ушла к отцу в кабинет предупредить его и сговориться насчет ответов братьям. В то время, как я рассказывала ему про свой разговор с братьями, за дверью послышались шаги. Я отворила дверь в гостиную и оказалась лицом к лицу с Андреем. Он вошел.
- Пап?, мне нужно с тобой поговорить.
- Говори, что такое?
- Я бы хотел без Саши!
- Нет, пускай она останется, у меня нет от нее секретов, - сказал отец.
- Так вот видишь ли, пап?, - начал Андрей чрезвычайно неуверенно, - у нас в семье разные неприятности, мам? волнуется, и мы хотели у тебя спросить, есть ли у тебя какое-нибудь завещание?
- Я не считаю себя обязанным тебе отвечать, - с несвойственной ему твердостью сказал отец.
- А-а-а-а! Так ты отвечать не хочешь?
- Не хочу.
Андрей встал.
- Это другое дело! - и вышел, хлопнув дверью.
- Ооох! О-о-о-ох! - простонал отец. - Боже мой! Боже мой!
Встретив меня на лестнице, Андрей крикнул:
- Чего ты там торчала у своего сумасшедшего отца!
На другое утро братья опять пытали меня. Я так же упорно отказывалась им отвечать. А вечером мне предстояло новое испытание. Мать близко, близко подошла ко мне и, глядя на меня в упор, спросила:
- Саша, ты когда-нибудь лжешь?
- Стараюсь не лгать.
- Так скажи мне: есть завещание у пап? или нет?
- Я сегодня утром ответила твоим сыновьям, которые приставали ко мне с этим же вопросом, - сказала я, - и тебе отвечу то же самое: я не могу и не хочу при жизни отца говорить о его смерти. Считаю это чудовищным! И если ты помнишь, мам?, когда ты приходила ко мне читать свое завещание, я отказалась его слушать. Я считаю подлым, отвратительным то, что сыновья спрашивали отца о его воле!
- Ах, - сказала мать, - как ты глупа! Дело вовсе не в деньгах, а в том, что Лев Николаевич лишил меня своего доверия. Я его люблю и мне больно, что я ничего не знаю...
- Неправда! - сказала я с возмущением. - Неправда! Если бы вы любили его, вы никогда не стали бы спрашивать о его распоряжениях после смерти, причинять ему такую душевную боль, а спокойно подчинились бы его воле.
Приехал Павел Иванович Бирюков. Отец обрадовался ему, как близкому человеку, много говорил с ним и решил ему рассказать про свое завещание и про то, что происходило в семье. Отец ожидал поддержки от Павла Ивановича и... натолкнулся на неодобрение. Бирюков говорил отцу, что он напрасно так сделал, что надо было позвать всю семью, объявить свою волю и семья непременно исполнила бы ее. Он не одобрял того, что отец написал формальное, юридическое завещание.
Как плохо представлял себе Павел Иванович создавшуюся обстановку, как плохо учитывал силы отца!
Я была моложе, сильнее, но и я чувствовала себя совершенно издерганной. В этот день, когда отец опять стал мучиться с завещанием, стал осуждать себя за сделанное, я пришла в такое отчаяние, что целый день проплакала. Получила от Тани ласковое письмо - заплакала, стала что-то говорить отцу - заплакала.
Отец стал утешать меня и расспрашивал, что случилось.
- Ведь ты и представить себе не можешь, сколько ругательств, оскорблений я выслушала за эти дни по твоему адресу, - сказала я ему сквозь слезы, - и я ничего, ничего не могу сделать, не могу даже заставить людей замолчать...
- Ну, ну, душенька, - сказал отец, - мы постараемся сделать как лучше, будем только держаться друг друга.
Он снова стал обдумывать вопрос с завещанием, решая, хорошо ли он поступил. Узнав о сомнениях отца, Чертков прислал ему длинное письмо, в котором он напоминал ему всю историю завещания. И отец снова пришел к решению: оставить завещание в силе.
"В.Г.Черткову.
Пишу на листочке, потому что пишу в лесу на прогулке. И со вчерашнего вечера думаю о вашем вчерашнем письме. Два главных чувства вызвало во мне это ваше письмо: отвращение ко всем проявлениям грубой корысти и бесчувственности, которые я или не видел или видел и забыл, и огорчение и раскаяние в том, что я сделал вам больно своим письмом, в котором я выражал сожаление о сделанном. Вывод же, какой я сделал из письма, тот, что Павел Иванович (Бирюков) был неправ и так же был неправ и я, согласившись с ним, и что я вполне одобряю вашу деятельность, но своей деятельностью все-таки недоволен: чувствую, что можно было поступить лучше, хотя я и не знаю как. Теперь не раскаиваюсь в том, что сделал, т.е. в том, что написал то завещание, которое написано, и могу быть только благодарен вам за то участие, которое вы приняли в этом деле.
Нынче скажу обо всем Тане, и это будет мне очень приятно".
Когда, за несколько дней до этого, я просила отца сообщить Тане о завещании, он ответил мне, что посоветуется с Чертковым. Я сказала, что Чертков давно этого хочет.
- А мне так и говорить нечего, как хочется этого, - сказал отец, - уж кто ж мне ближе Тани!
На другое утро, я еще не оделась, ко мне в комнату вошла сестра.
- Мне пап? все сказал!
- Как я рада, - сказала я, - а то у меня было такое чувство, что все знают, а самый близкий человек - ты, не посвящен!
- Одно я сказала бы, - сделай в свою очередь завещание на меня, - сказала Таня, - если ты умрешь вскоре после отца, все останется братьям.
- Сделано уже. А тебе не неприятно, - спросила я, - что завещание написано на мое имя? Хотя, - добавила я, - это будет большая тяжесть, главное, что на отношениях с семьей придется поставить крест!