Такой возможности Теодор упустить не мог, он спешно зашёл следом, бормоча в оправдание, что ничего, как есть ничегошеньки там не тронет. За Теодором кто-то третий сунул туда нос, не преминув сообщить: «Я только посмотрю, что там есть». После чего вся лавка заполнилась людьми.
— Ну, Эдеварт, — молвила Поулине, — ты только погляди, сколько сыскалось покупателей на твой товар.
— На мой товар? — переспросил старший брат. — Нет у меня никаких товаров.
— Не могу понять, с чего это дверь была открыта. Я ж заперла её.
— А я открыл, — вмешался Йоаким.
— Ты-ы? Хорош староста! Будь я мужчиной, я б их вышвырнула оттуда.
Эдеварт, конечно, был мужчиной, но он равнодушно глядел на происходящее.
— Всё равно они не найдут там ничего съестного.
— Съестного? Да не больше, чем у меня на ладони.
Йоаким окликает:
— Николаи, а ты что остался, почему ж и ты не зайдёшь?
— Да ну, — отвечает Николаи, — я ведь слышу, что там никакой нет еды.
— Тогда почему же ты не уходишь домой? — спрашивает Поулине.
Николаи:
— Почему, спрашивается, не ухожу? А что мне делать? Когда я вернусь, всё семейство будет глядеть на меня. Оно каждый раз так на меня глядит. Вот будь у меня в кармане несколько картошек либо какой другой пустяк... Вот как они на меня смотрят. А у тебя не найдётся несколько картошек, Йоаким?
— Разве что самая малость.
Оба спускаются в подвал. Поулине кричит им вслед:
— Не забывайте, что у нас есть больной, которого тоже надо кормить!
В самом углу подвала и впрямь лежала кучка картошки, примерно несколько мерок; Йоакиму, как и всем остальным, пришлось делиться с теми, у кого и вовсе ничего не было... «Благослови тебя Бог», — пробормотал Николаи, рассовывая картошку по карманам. Затем Йоаким направил его в кладовую, там, по его словам, висит кусок баранины. Дверь открыта. «Нет, только не здесь, не то нас увидит Поулине, выйди сзади, за дровяницей».
— Благослови тебя Бог! — бормочет Николаи в ответ.
А как же три женщины, которые всё стоят и мерзнут? Йоаким подходит к ним и спрашивает, зачем они здесь стоят. «Да просто стоим, и всё», — слышит он в ответ. Йоаким продолжает, что лучше бы им идти домой, к своим детишкам. Они отвечают, что ждут своих мужей.
Из лавки доносятся голоса и шум. Оттуда выходит какой-то человек и высоко поднимает палочку лакрицы. Это Кристофер.
— Я её взял и хочу, чтоб ты видела, Поулине, я не желаю воровать.
— А что ты сделал со своим носом? — говорит в ответ Поулине.
— Ничего я с ним не делал.
— А он у тебя распух. Дошло до меня, что тебя крепко вздули, когда ты ходил воровать овец.
— Подлая ложь! — взрывается Кристофер. — Это не меня вздули!
— А как ты вообще ходишь воровать, если ты прозрел и обратился к Богу?
— А я ходил до того, как прозрел, это ещё когда было!
— Не на прошлой ли неделе?
— Ну и что? Плевать мне на то, что ты говоришь, — мрачно отвечает Кристофер и подходит к трём женщинам, что стоят во дворе.
— Вы только поглядите! — говорит он и делит между ними лакричную палочку.
Из лавки, порыскав в ней, выходят и другие.
И добыча плоха, и весь поход дурацкий, просто детские игры какие-то. Никто не срывал со стен полки, не разбивал стёкла, они просто выдвигали ящики, да и те потом задвинули обратно, ох, размякли мужчины, совсем размякли. Один вышел, жуя кусочек корицы, который он нашёл в одном из ящиков, другой нёс стручок перца, Теодор и ещё парочка вышли из лавки с новыми трубками, а один так и вовсе грыз стеариновую свечку.
— Ты никак без табака куришь? — ехидно спросила Поулине.
— Да не нашёл я его.
— Ясное дело, табак вы получили к Рождеству, всё до последнего листочка.
— А у тебя, Поулине, не найдётся чуток молока? — напрямую спрашивает он.
— Найдётся, — отвечает она. — Пришли за ним Рагну.
Теодор:
— Я и сам могу его взять.
— Нет, ты его выпьешь по дороге.
— Так Рагна-то лежит.
— Она что, заболела?
— Рагна совсем обессилела и решила лечь.
— Ладно, я пошлю ей молока, — говорит Поулине. — Эдеварт, ты ведь не откажешься отнести ей кружечку молока?
— Кто-кто? — кричит Теодор. — Нашла кого посылать к женщине, которая лежит в постели.
Никто не смеётся, а Эдеварт так даже не улыбается.
— Здесь, выходит, нельзя получить даже капли молока! — шумит Кристофер. — А почему это бабы стоят посреди двора? Чего бы им не сходить и не подоить коров?