Остальные с ним согласились: и красивая, и работящая, словом, девица без изъяна. Говорят, правда, что она грызла уголь, но статочное ли это дело? Доктор тоже всем взял, вот только он лет на десять старше Эстер.
— И знатные барышни из Верхнего Поллена, что учительша у пастора, что дочь торговца, наверняка не пришли в восторг, — сказала Поулине. — Они обе были в церкви и всё слышали своими ушами.
Новость обсудили наиподробнейшим образом, и Август не отставал:
— Для меня это в общем-то никакая не новость. К тому всё шло. Просто доктор не мог заполучить Эстер, кроме как женившись на ней, а то она кусалась.
— А ты откуда это знаешь? — с досадой спросила Поулине.
— Он мне сам рассказал.
— Так мы тебе и поверили!
Август:
— А кроме того, я угадал это, когда увидел их вместе, я ведь хорошо с ними знаком, доктор по сю пору должен мне пятьсот крон за акцию.
Поулине встала, убрала со стола и принялась мыть на кухне посуду. Мужчины остались сидеть за столом, Август завёл речь про свою плантацию: целиком уничтожен прекрасный урожай, великой ценности, тысячи...
Йоаким спросил:
— А что у тебя там росло?
Август:
— Теперь я могу сказать, потому что всё пропало: там рос табак.
Йоаким, разинув рот:
— Табак? Настоящий?
Август усмехнулся и покачал головой:
— Господи Иисусе! Да там была «Вирджиния» лучшего сорта, «Суматра», настоящая «Гавана», впрочем, чего тут считать! И всё это уничтожено одной нелюдью, которая ночью вытоптала мою плантацию.
Медлительный и терпеливый Эдеварт вдруг спросил:
— А ты знаешь, кто это сделал?
— Да, — ответил Август.
— Я мог бы сходить к нему, — предложил Эдеварт.
— Не надо. Я уже сам к нему наведался.
— Табак? — повторяет Йоаким и задумывается. Ему доводилось видеть это чужеземное растение на Августовой делянке, но он не признал его и не пожелал спрашивать, а вдруг это и в самом деле был табак. — Разве табак может здесь расти? — интересуется он.
Август:
— Вот я и попробовал, и теперь пусть все знают: у меня под прессом лежат листья с моего поля, а если кто-то потребует документы, я могу их предъявить. Нет человека, который мог бы рассказать мне что-нибудь новое про табачную промышленность, потому что я и сам знаком с этим делом, как-то раз в Вест-Индии я управлял округом, где нельзя было ступить ни шагу, чтобы не наткнуться на табак. У меня под началом было семь тысяч человек. А вот за собственным участком я не уследил.
Эдеварт:
— Всё-таки будет лучше, если я к нему схожу.
— Не надо, — повторяет Август, — я уже сам к нему сходил.
Йоаким больше не принимает участия в их разговоре, он прислушивается к каким-то звукам со стороны кухни, после чего удивлённо замечает:
— Что там происходит? Плачет кто-то, что ли?
— Да, кто-то плачет, — говорит Август и встаёт, чтобы посмотреть, в чём дело.
Но в это же мгновение Поулине распахивает дверь и спрашивает:
— Ты что, ударил ножом Кристофера?
Август не отвечает.
— Я тебя спрашиваю.
— Да, — говорит Август, — я его ударил ножом.
Поулине всплескивает руками:
— Помилуй тебя Бог, Август!
В дверях появляется смятенная и простоволосая жена Кристофера Она простирает к нему руки и вопит:
— Ах ты убийца! Но я тебя ни капельки не боюсь, я сейчас пойду и заявлю на тебя, и ты оставишь голову на плахе, проклятый грешник, не сойти мне с этого места!
— Вздор! — говорит Август.
— Вздор? — Она поворачивается к остальным: — Он два раза ударил его своим длинным ножом. И ведь драки между ними никакой не было, он просто ткнул его ножом в бок два раза и прямо чуть не убил...
— Значит, он жив? — спрашивает Август.
— Жив? Ты что такое говоришь! Да-да, он был жив, когда я уходила. А теперь беги за доктором, подлый убийца, тогда все поймут, что это сделал ты, и тебя закуют в кандалы!
Август задумывается.
— Ну что ж, и схожу, тем более у меня есть дело к доктору, насчёт акций.
— У тебя, значит, дело? — кричит Поулине. — Стыдно слушать! Человек, может, сейчас умирает! Кстати, а ты чего здесь стоишь? — обращается она к жене Кристофера и подталкивает её к выходу.
Но женщина не желает уходить, она продолжает причитать: