Поулине стоит, словно на иголках:
— Ты разве не говорила, что он лежит в крови и ему нужна помощь?
— Да, — отвечает женщина, — но Теодор уже побежал за доктором.
— Вот это здорово! — восклицает Поулине. — А ты, вместо того чтобы приглядывать за ним, торчишь здесь!
Наконец женщина уходит, и становится тихо.
— Да, Август, хороших ты дел натворил! — говорит Йоаким, вспомнив, что староста и вообще начальство.
— Почему? — спрашивает Август. — А ты бы что сделал, если б кто-нибудь вытоптал ночью твоё картофельное поле?
— Я бы сделал всё по закону.
— Это с Кристофером-то? Как бы не так!
Вечером, когда Август разгуливал по городку со своей пенковой трубкой и тростью, в которой прятался стилет, Эдеварт окликнул его и попросил вернуться: пришёл доктор и хочет поговорить с ним.
— Наверно, хочет отдать долг за акцию, — смекнул Август. — На редкость достойный человек. Зато теперь ему и жена достанется хоть куда. Это для нас такая честь, что, думается, мы могли бы сыграть свадьбу здесь, в Поллене. И скажу тебе, Эдеварт, что из всех твоих внебрачных детей — не будем называть Иоганну — эта...
— А ну, заткнись, — говорит Эдеварт.
В комнате сидел доктор. Ему подали кофе с пирожным, он сидел, разговаривал и курил.
— Добрый вечер, Август! — сказал он. — Я слышал, ты опять ввязался в какую-то историю.
— Да, — ответил Август.
— Я как раз пришёл от Кристофера. Он говорит, что никакой драки между вами не было.
— Драки? Не было.
— Он говорит, что ты подкрался к нему?
— Подкрался? Нет. Я подошёл к нему сзади, но он всё-таки увидел меня. Просто мне не хотелось спугнуть его.
— Он тебя чем-то обидел?
— Да, он стоял и назло мне не уходил.
— И тогда ты взялся за оружие?
— Нет. Это он сказал, что хотел бы поглядеть на мою трость, ну я и показал её.
— А он что сказал?
— Чего не знаю, того не знаю. Понимаете, Кристофер всем известен как первостатейный лжец, который не в состоянии сказать хоть одно правдивое слово, вот я и не захотел разговаривать с таким человеком.
— И тогда ты ударил его?
— Да. Он уничтожил ночью всю мою плантацию.
— Это я уже слышал, — сказал доктор. — Ещё он говорит, что ты ударил его два раза, но на нём всего одна рана.
— Вот и это тоже враньё. Первый раз я просто промахнулся, потому что стоял ниже, чем он. Да и практики у меня давно не было.
— То есть как? Значит, обычно ты практикуешься?
— Нет. Но в Южной Америке и вообще в тех краях у нас это получалось с первого раза. Никто не промахивался.
— Значит, никто не промахивался.
— Ну это не совсем так, — поспешно добавил Август. — Что касается меня, то я ни разу никого там не ударил. Но много слышал о таких случаях.
Тут доктор сказал:
— Я, в конце концов, не полиция и не имею к ней никакого отношения. Но, как я понимаю, Кристофер на тебя наверняка заявит.
— Да, — сказал Август, — но он вытоптал мой табак, а там его было на несколько тысяч крон.
— Ты что, понимаешь в этом деле?
Август улыбнулся, услышав столь наивный вопрос:
— Господи Боже ты мой, господин доктор, мне ли не понимать, когда у меня была табачная плантация в голландской Ост-Индии, а под началом у меня ходило семнадцать тысяч работников. Но это считалось немного, потому как на соседней плантации их было и вовсе тридцать пять тысяч. Поверьте, я ничуть не преувеличиваю.
— Так-так, — промолвил доктор, — я ведь сказал тебе, что не имею никакого отношения к полиции. Я просто хотел узнать, что случилось, ты ведь как-никак мой пациент.
Август:
— Да, господин доктор дал мне превосходные капли...
— Нельзя ли мне посмотреть твою трость?
Август протянул трость с гордым видом:
— Сделано на заказ.
Доктор рассматривает стилет.
— Нож оставляет резаную рану, — говорит он, — а эдакий штык оставляет дыру, которая плохо заживает. Да ещё ты повернул его.
— Так положено.
Доктор опускает глаза, вид у него серьёзный. Потом он говорит: