- Они ему обещали так расправиться со мной?
- Именно.
- Ты убежден?
- Я присутствовал при их сговоре, меня приняли за чистокровного голландца, и потому при мне открыто все обсуждали.
- Ладно, - заявил Жорж, - я решил.
- Ты отправляешься со мной?
- Я остаюсь.
- Послушай, Жорж, последуй совету старого философа: уедем отсюда.
- Невозможно! Получится, что я струсил, а кроме того, ведь я люблю Сару.
- Ты любишь Сару?.. Что это значит: "Я люблю Сару"!
- Это значит, что либо она должна принадлежать мне, либо я погибну.
- Ты делаешь ошибку. Представился счастливый случай, другого не будет. Я отплываю сегодня в час ночи, тайком; поедем вместе, завтра мы уже будем далеко отсюда и посмеемся над белыми господами с острова Маврикия; ну а если мы поймаем кого-нибудь из них, то четверо моих матросов отблагодарят их тем же способом, каким они хотели расправиться с тобой.
- Благодарю, брат. Согласиться не могу!
- Ну что ж, ты настоящий мужчина; не можешь, значит, я отплываю без тебя.
- Да, отправляйся и плыви вблизи от острова, ты увидишь необычайную сцену.
- Что же я увижу? Затмение луны?
- Ты увидишь, как от пролива Декорн до холма Брабант и от Порт-Луи до Маэбура поднимается вулкан, подобный вулкану на острове Бурбон.
- О, это другое дело; ты, видно, затеял что-то пиротехническое, объясни же мне.
- Вот что: через неделю эти белые господа, которые презирают меня, угрожают мне, хотят отхлестать меня, как беглого негра, будут кланяться мне в ноги.
- Небольшое восстание, я понимаю, - сказал Жак, - но это было бы возможно, если б на острове насчитывалось хотя бы две тысячи воинов, подобных моим ста пятидесяти ласкарам. Называю их по привычке ласкарами, хотя среди моих дружков нет ни одного, кто принадлежал бы к этой презренной расе; у меня замечательные бретонцы, храбрые американцы, настоящие голландцы, чистокровные испанцы - лучшие люди, представляющие свою нацию. Но кто с тобой, кто поддержит твое восстание?
- Десять тысяч рабов, которым надоело повиноваться, которые теперь сами хотят командовать.
- Да что ты, негры, я их хорошо знаю, я ими торгую; они легко переносят жару, могут насытиться бананом, выносливы в труде, им присущи многие хорошие черты, я не хочу обесценивать свой товар, но, как тебе сказать, - они плохие солдаты, ведь как раз сегодня на скачках губернатор интересовался моим мнением о неграх. Он мне сказал: "Послушайте, капитан Ван ден Брок, вы много путешествовали, мне представляется, что вы проницательный наблюдатель, как бы вы поступили, если бы были губернатором острова, а на нем произошло бы восстание негров?"
- И что ты ответил?
- Я сказал: "Милорд, я расставил бы сотню открытых бочек с вином на улицах, по которым должны пройти негры, а сам пошел бы спать, оставив ключ в дверях".
Жорж до крови закусил губу.
- Итак, вновь прошу тебя, брат, пойдем со мной, это самое разумное решение.
- В третий раз повторяю: не могу.
- Этим все сказано; прощай, Жорж, но послушай меня: не доверяй неграм.
- Значит, ты отплываешь сегодня?
- Да, черт возьми, я не гордый и сумел бы улизнуть; если "Лейстер" пожелает сыграть со мной в кегли в открытом море, он увидит, откажусь ли я, но в порту, под огнем форта - благодарю за любезность. Итак, в последний раз: ты отказываешься?
- Отказываюсь.
- Прощай!
- Прощай!
Молодые люди обнялись в последний раз, Жак направился к отцу, который, ничего не подозревая, спал крепким сном, Жорж вошел в комнату, где его ждал Лайза.
- Ну как? - спросил негр.
- Вот что, - ответил Жорж, - скажи повстанцам, что у них есть вождь.
Негр скрестил руки на груди и, не спросив ничего более, низко поклонился и вышел.
Глава XIX
ЯМСЕ
Как мы уже поведали, скачки были лишь основным представлением второго дня празднества, и, так как они завершились в три часа пополудни, пестрая толпа, расположившаяся на возвышенности, направилась к Зеленой равнине, в то время как элегантные дамы и господа, присутствовавшие на состязании, в экипажах и верхом возвратились домой, с тем чтобы после обеда вновь приехать посмотреть гимнастические упражнения ласкаров, своеобразные танцы, борьбу, сопровождаемую нестройным пением и негритянской музыкой.
То и дело раздавались громкие возгласы негров, предлагавших бананы, тростниковый сахар, простоквашу.
Это представление продолжалось до шести часов вечера, затем началось малое шествие, названное так в отличие от большого шествия следующего дня.
Негры и люди с цветной кожей по природе своей любопытны и всегда рады потолкаться без дела. Они оставались здесь до конца гулянья; затем разошлись в разные стороны, одна группа направилась к Малабарскому лагерю и углубилась в лес, другая пошла вверх по реке.
В это время послышался легкий шум, и показались два негра, ползком направлявшиеся к берегу реки; один полз со стороны батареи Дюма, другой - от Длинной горы. Приблизившись с двух сторон к потоку, они поднялись и обменялись знаками - один три раза хлопнул в ладоши, другой трижды свистнул.
Тогда из чащи леса и укрепленных сооружений, из-за скал, возвышающихся над потоком, из-за манговых деревьев, склоняющихся с берега к морю, вышло множество негров и индийцев, о присутствии которых в этой местности никто не подозревал.
Индийцы разместились вокруг одного из своих предводителей, то был человек с оливковым цветом кожи, говорил он на малайском диалекте.
Негры расположились вокруг другого вождя, тоже негра, он говорил то на мадагаскарском, то на мозамбикском наречии. Один из вождей прохаживался среди собравшихся, громко болтал, декламировал, строил гримасы - то был типичный образец тщеславного человека, низкопробного интригана; звали его Антонио-малаец.
Другой вождь, спокойный, сдержанный, молчаливый, не размахивал руками, не заискивал ни перед кем, но все же привлекал к себе внимание. То был человек могучей силы и разумных поступков - Лайза, Лев Анжуана.
Они-то и являлись руководителями восстания, а окружавшие их десять тысяч метисов были их сподвижниками, единомышленниками.