- Да я знаю, а все какая-то неуверенность в себе.
- И долго вы трусить теперь собираетесь?
- Почему долго! Пройдет... Конечно, пройдет. Это только иногда у меня случается, настроение такое. - Ирина Даниловна посмотрела на реку, темную, бесконечную. - Далеко наши уплыли, нигде огня не видать.
Они находились неведомо где. Оба берега терялись во мраке, а направление реки можно было угадать только по звездной полосе неба.
- Вот вы, наверно, думаете, что я вообще большая трусиха, - заговорила Ирина Даниловна, загребая воду короткими сильными взмахами весел, - а я ведь боюсь, только когда остаюсь одна. У всякого человека, по-моему, бывают какие-нибудь слабости. Так и со мной: мне обязательно надо быть на людях, тогда ничего не страшно.
- На людях и каждый человек смелее, - заметил Александр.
Они гребли некоторое время молча, потом Ирина Даниловна вдруг чему-то засмеялась. Лица ее в темноте не было видно, но смеялась она так искренне, хорошо, что Александр спросил:
- Чему вы смеетесь?
Ирина Даниловна ответила не сразу.
- Вот вы трусихой меня считаете, - сказала она, - а мне вспомнилось, как девушки наши про вас говорят.
- Как?
- "Если бы не Варя, он от нас давно бы в воду бросился".
- Почему?
- Боится нас, дескать.
- Ну, а что же Варя? - спросил Александр, чувствуя, как у него застучало сердце.
- А Варя не дает вам броситься...
- Я не понимаю, Ирина Даниловна...
Она вдруг заговорила серьезно, убедительно, с доброжелательным участием:
- Варе вы очень нравитесь, Александр Петрович. Вы не поймите меня, что я по Вариной просьбе так говорю. Она гордая. Не скажет и не позволит другим говорить. Да я и сама вспоминаю свою молодость...
Ирина Даниловна сложила весла, вгляделась в даль реки, по-прежнему однообразно черной.
- А смотрите, смотрите! - сказала она с оживлением. - Вон звездочка вспыхнула. Это костер на плоту. - И, помолчав, добавила: - Когда далеко маленький и холодный огонек, а подойди ближе - согреет...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЧЕРЕЗ ПОРОГ
Напрасно ночью поднял с постели Евсей Маркелыч дороговского телеграфиста - ответа из Стрелки не было.
- Да как же нет? Не может быть! - доказывал лоцман, недоверчиво разглядывая телеграфиста.
Тот вышел к нему на крыльцо в нижнем белье, босиком. Тер большим пальцем мясистый, словно налитой нос.
- А я говорю - нет, - вяло повторял телеграфист, порываясь уйти обратно в квартиру.
- Не говори "нет"! - горячился Евсей Маркелыч. - Все ты упомнить не можешь, потом ты и после сна еще не прочухался.
- Не было тебе, - угрюмо твердил телеграфист, теперь поглаживая нос всей ладонью. - Помню я все телеграммы, какие приходят, не так много бывает их здесь.
- А ты все же сходи посмотри.
- Чего я пойду!
- Вдруг ты забыл. Ведь бывает же так, - ухватился Евсей Маркелыч за новый довод.
- Назвать тебя дураком, старик, так обидишься, - пожал плечами телеграфист, - а иначе я не знаю, как тебя можно назвать. Сто раз говорил тебе: нет, а ты...
- Что же я с плотом без этой телеграммы делать должен? - упавшим голосом произнес Евсей Маркелыч. - Стоять? Или самосплавом через порог Осиновский спускаться? Ты пойми: государственное дело! Дни-то идут. Ты можешь понять это?
- Пойдем! - решительно сказал телеграфист. - Пойдем, когда так. Обыщи сам все ящики. Я тебя больше уговаривать не стану.
Телеграммы, конечно, не оказалось. Не довольствуясь предъявлением бланков и записей в книге, телеграфист стал совать Евсею Маркелычу ленты:
- На, смотри! Видишь, нет тебе телеграммы! - Постучал ключом. - Вот, даже и Стрелку сейчас спросить не могу: не мои часы с ней работать. Жди завтрашнего вечера. С восьми начну вызывать.
- Да ты в уме? Сказанул, парень! Почитай, сутки целые!.. Нет, не могу я так ждать. Пока я с тобой говорю, плот у меня, поди, за пять километров уже ушел. Завтра-то к вечеру он где будет?
- Тогда больше с меня не спрашивай. - Телеграфист подумал. - С Севера третьего дня насчет вас проходила телеграмма. Просят доставить им лес как можно быстрее. - Он взял со стола большое румяное яблоко, подал Евсею Маркелычу: - Угощайся. Не обычное, здесь вырастил.
Евсей Маркелыч посмотрел на него недоверчиво:
- Будто? Не слыхивал, чтобы севернее Енисейска росли яблоки.
- Растут. Вот виноград мне пока еще не дается. Хочешь, сходим мой садик посмотреть?
- Только и заботы! - закричал Евсей Маркелыч. - Тебе яблоки, а мне пароход!..
Вернулся на плот Евсей Маркелыч перед рассветом и донельзя сердитый. Наворчал на Ирину Даниловну, что с ним редко случалось, поднял на ноги всех девушек, даже и тех, что только сменились с вахты, и объявил:
- Ну, девки, один я решать не буду. Отвечать мне пускай и одному, а слово ваше хочу послушать.
Девушки ежились: шутка ли дело!..
- Какие мы советчицы...
И все же лоцману хотелось услышать их слово. Очень тягостно принимать большие решения одному. Да не за себя только, а за всех. Выслушав девушек, он проверил бы и себя и прежде всего их самих - насколько велика у них решимость пойти на любые опасности, на самые трудные дела.
Весь разговор сводился к следующему.