66710.fb2
На кичке, где вертелось васильяново колесо и громоздились цепи, Вари не было. Александр посмотрел на вахтенных, стоявших у рей, - там ее тоже не было. Он подумал: нет и среди тех девушек, что впятером тащили конец толстого, сверкающего на солнце троса. Александр не видел их лиц, но Варю, конечно, он сразу узнал бы. Ну что ж, не всем же девушкам, что жили в поселке, плыть на этом плоту...
Чтобы окинуть весь плот взглядом, Александру понадобилось только несколько мгновений. Он сделал движение помочь ближним к нему девушкам. Но в этот момент рабочий шум и галдеж на кичке смолкли и наступила тишина. Все замерли на своих местах в ожидании чего-то торжественного. И тогда Петр Федорович нагнулся к бабкам - двум очень толстым бревнам, на полметра возвышавшимся над головкой плота, и быстро стал сбрасывать трос, восьмеркой намотанный на них.
- Эх, ты! Смотри, руку! - крикнул Евсей Маркелыч.
Петр Федорович отпрыгнул в сторону, не успев сбросить с бабок последнюю восьмерку. Плот тронулся, и трос пополз, визжа и извиваясь, меж бабок. Евсей Маркелыч подскочил с ломом, но было поздно: трос впился в дерево, оно дымилось, скрипело, и через минуту бабки упали на плот, срезанные как пилой. Петр Федорович присел, похлопал ладонью по мохнатому, еще дымящемуся срезу и пробормотал:
- Здорово резануло... Счастье, что руку не захватило, - и вытер платком выступивший на лбу пот.
Пополз назад берег. Ближние к реке кусты начали прятаться друг за друга. Девушки побросали работу, сели на бревна.
Петр Федорович заторопился на берег. Проходя мимо Александра, кивнул ему головой:
- Устроились? Ну-ну... Подбодрите тут наших девушек. Или наоборот - они вас? А? Прощайте покуда...
Свезти Горячева взялись Надя и Груня. Они вслед за ним влезли в лодку, ударили веслами и в несколько взмахов переправились через узкую еще полосу воды.
Из шалашки выскочила Луша. Смешно надувая и без того круглые, полные щеки, не надеясь на голос, она замахала руками.
- Чего тебе? - крикнул ей Петр Федорович.
- Кни-ги, кни-ги дома за-бы-ла!..
Петр Федорович только покачал головой: что же теперь, дескать, сделаешь!
Луша чуть не плакала от огорчения:
- Девушки, ну чего же мы читать будем? Есть с собой у кого-нибудь книги?
Ее никто не слушал, все глядели на отдаляющийся берег.
Евсей Маркелыч отвернулся, сложил рупором ладони, протяжно выкрикнул:
- Эй, отдай левые реи!..
Дождался, когда на реях приняли его команду, и, устало двигая ногами, пошел в шалашку:
- Ирина, ты посмотри тут.
По пути спросил Александра:
- Ну как, парень, отдохнул?
- Что же меня не разбудили! - укоризненно ответил ему Александр. - Я и проспал все на свете. Помог бы.
- Успеешь, наработаешься еще. А я вот, значит, порядком уже износился. Часок полежать надо, без этого никак не могу.
Лесопункт и коричневый квадрат плотбища отдалялись и становились все меньше. Тихо "работали" цепи; волочась по каменистому дну, стучали, словно на стыках рельсов колеса медленно идущего поезда.
Александр рассеянно глядел на реку, на уползающие назад берега.
Десять лет...
А с трудом узнаются эти когда-то такие знакомые места! Бывал он тут и прежде, и не один раз. По осени с матерью, с соседскими ребятами приплывали они из Тогучан собирать на диво крупную и сладкую бруснику в бору, раскинувшемся далеко вглубь от берега Ангары. Десять лет назад и признаков жилья здесь не было - глухое, дикое место, а теперь отстроился белеющий новыми тесовыми крышами лесопункт: с клубом, с амбулаторией, со школой-семилеткой и даже со спортивной площадкой. И в Тогучанах недавно открылась средняя школа, а тогда ему пришлось уезжать в город, чтобы закончить там десятилетку. Путь в город был совсем не тот, что теперь, когда Александр за четыре часа полета покрыл огромное расстояние над синей и бескрайней, как море, тайгой. Тогда он плыл вниз по Ангаре на катере, и ему думалось - конца не будет этой широкой, туго несущей свои холодные воды реке.
Врезался в память порог, шумный, кипящий белыми гребнями волн. Миновав его, катер выбежал к Стрелке - в Сибири обычное название для сел, стоящих на слиянии двух рек. И тут перед Александром открылся седой и сумрачный Енисей. Казалось, что силы его течения катеру не преодолеть - настолько велик был наклон сверкающей, как зеркало, глади реки. Александру подумалось: обратись вода мгновенно в лед, а катер в стоящие на льду салазки, и не удержаться ему на месте - покатится, помчится обратно к устью Ангары. Но, выдержав первый натиск и разрезав упавшую на него стену воды, катер медленно двинулся вверх по Енисею. Ему понадобилось шесть суток, чтобы преодолеть около пятисот километров, отделявших Стрелку от большого города. И это был самый легкий и быстрый путь. Проделав его, Александр всей силой своей души тогда осознал, как велики просторы таежной Сибири и как она хороша. До Тогучан они жили где-то в воронежских степях - этого Александр не помнил, его в Сибирь привезли четырехлетним ребенком, но мать, постоянно ворча и на сибирские морозы, и на мошку, и на безлюдье, уезжать отсюда все же не хотела. И объясняла это:
"Спору нет, воронежские места хороши. А что же они - хороши сами по себе или хорошими люди их сделали? Люди, конечно. Так если считать, что здесь плохое место, кто из него хорошее должен сделать? Почему другие люди, а не я? Не люблю, когда говорят: хорошо там, где нас нет".
И Александру прочно запомнились слова матери: "Хорошо там, где мы есть". И еще: "Хорошо будет везде, где мы работать будем".
Потому-то, демобилизовавшись из армии, Александр с такой охотой вернулся в Сибирь: надо быть там, где труднее. И к тому же, как он соскучился по матери! Но теперь уже скоро...
Домой, домой!.. Хорошо!..
- Здравствуйте, - услышал он за спиной у себя. - Вы что, тоже с нами плывете?
- Да, - повертываясь на голос, ответил Александр. И застыл, удивленный.
Перед ним стояла Варя.
- Отец мой в шалашке?
- Отец? - только и мог выговорить Александр.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПЕРВАЯ НОЧЬ НА РЕКЕ
Тихая и темная лежала ночь над Ангарой. Накрапывал дождик. В черной мгле терялись берега. И, если бы не перестук цепей, можно было подумать, что плот стоит на месте - так неприметно было его движение.
Костер, разведенный на специально устроенном каменном огнище, то вспыхивал, то угасал. Беззвучные тени, как летучие мыши, носились над бревнами плота. В дальнем конце его, подобно звездочке, тлел второй костер. К нему ходили греться те девчата, что несли вахту на реях.
Евсей Маркелыч не спал - сидел, попыхивая трубкой, у костра. Это было его правилом: самому нести ночную лоцманскую вахту. Он знал наизусть всю реку и мог всегда безошибочно сказать, где находится плот. По каким-то одному ему ведомым приметам он в полной темноте узнавал протоки, перекаты, повороты, знал, ближе к правому или левому берегу идет плот. И, если дул настойчивый боковой ветер, Евсей Маркелыч задумчиво шевелил губами, что-то высчитывая, потом складывал рупором ладони и кричал слова команды в пустую темень, туда, где сидели на реях вахтенные.
И снова что-то соображал и высчитывал. Ночной ветер для него был самой большой неприятностью.
...Закончив рубку дров, все, кроме вахтенных, давно ушли в шалашку. Александр подсел к Евсею Маркелычу. Лоцман покосился на него:
- Чего не ложишься?
- Не спится, днем хорошо отдохнул. А ты на всю ночь?
- На всю ночь. Как же иначе? Не останавливать же плот! - прислушиваясь к работе цепей, сказал лоцман. - Ишь шипят. По песку тащатся. Стало быть, кончился перекат.
Он поднял лицо кверху. Редко-редко падали мелкие брызги теплого дождя.