Пока я прикидывал, как мне дистанцироваться от этих несчастных мужиков и с первых фраз четко обозначить цель моего визита, кто-то потрогал меня за локоть. Я обернулся. Передо мной стояло Некто ростом "метр с кепкой на коньках", лысоватое, пузатенькое, в пронзительных очках: "Вы полковник Лебедь?"
- Я полковник Лебедь.
- Мне поручено с вами побеседовать!
Мы прошли в другой конец коридора, зашли в какой-то кабинет, сели за Т-образный стол и начали беседовать. Стол был совершенно пуст: ни чернильного прибора, ни ручки, ни листа бумаги. Говорил все сорок минут мой визави, причем говорил в манере, присущей М. С. Горбачеву: на третьей минуте нить разговора полностью теряется, и забываешь, о чем говорилось на первой. Мне оставалось сопереживать: "Да", "Нет", "Так точно!" Я никогда ни перед кем не терялся, у меня хорошая память, но как я потом ни пытался вспомнить, что же он говорил, мне это не удалось. Это какое-то особое, высшее, недоступное мне искусство болтовни, "оно, поди, пошто, конечно, а что касаемо относительности, то оно и надо бы, а то случись какое дело, вот тебе и пожалуйста!"
В конце разговора был подведен итог: "Достаточно, идите! Результаты собеседования вам будут сообщены!" Я ушел, сотрясаясь от унижения. Этот свиненок никогда меня не видел и никогда меня не знал, и я не уверен также, что он заглянул в мое личное дело. Сорок минут он, как павлин, распускал передо мной словесный хвост, упиваясь словоблудием, но в его руках была моя судьба. Он сделал вывод положительный, казалось бы, я должен был быть ему за это благодарен, но сделал он его потом, без меня, не объясняя причин, не доводя обоснований. В равной степени он мог бы сделать и отрицательный вывод, и тогда у меня на всю мою дальнейшую армейскую жизнь на лбу сияло бы таинственно-загадочное клеймо: "Не прошел собеседование в ЦК". И никому никогда ничего я бы уже не смог доказать. И все попытки объяснить, что собеседования как такового не было, были бы детским лепетом. Любые объяснения на эту тему рассматривались бы как упорство в своих заблуждениях и давали бы основания политработникам все больше сгущать тучи над моей головой. Образовался бы замкнутый порочный круг, из которого нельзя было бы выбраться. Я тогда ощутил впервые, что я не человек, а винтик, бракованный или нет, не ему, винтику, решать! Годен - ввернут в какую-нибудь дыру, не годен - выбросят.
Такого унижения я не испытывал ни до, ни после того.
Ощущение, что все твои мозги и мышцы, организаторские способности и волевые качества ничто перед любым капризом пузатенькой партийной крыски, непереносимо!
Но решение состоялось: "Да, да!" Приказом министра обороны от 18 марта 1988 года я был назначен командиром Тульской воздушно-десантной дивизии. Тогда я еще не знал, что это назначение совпало с началом нового отсчета времени, именно тогда, в феврале-марте 1988 года начала писаться непредсказуемая, неожиданная, дикая, местами кровавая, местами предельно подлая страница и в истории ВДВ, и в истории Отечества, и в моей личной биографии. Самое печальное заключается в том, что подлость, нечистоплотность, неразборчивость в выборе средств проистекала от людей, занимавших самые высшие посты в государстве. Они там, наверху, преследовали какие-то свои высшие стратегические цели, интриговали, заключали любые сделки, в том числе и с сатаной, а внизу с их подачи, при их активном участии или преднамеренном неучастии, происходило стравливание народов, ширился и рос кровавый беспредел, закладывались основы (если это можно назвать основами) развала и краха великого государства.
Начало агонии
По прошествии нескольких лет тяжело писать, потому что сейчас уже ясно, к каким тяжелым последствиям привели трусость, подлость и конъюнктура. Сколько пролито крови, поломано судеб и сколько еще будет пролито и... поломано...
Тяжело еще и потому, что теперь ясно, к чему может привести своевременное непринятие, может быть, самых крутых и тем не менее государственных, не побоюсь этого слова, мер. Но тогда, в феврале - марте 1988 года, этот чудовищный маховик только начинал раскручиваться. Наверное, нет смысла все описывать подробно, это и утомительно, да и не нужно. Поэтому я постараюсь остановиться на наиболее ярких страницах этого дикого "винегрета", состоящего из всевозможных конфликтов, учений, парадов, показух и просто государственной и армейской дури.
В марте 1988 года я принял дивизию. Принял в момент, когда один из ее полков - 137-й Рязанский - уже более месяца находился в Сумгаите, локализуя армяно-азербайджанский конфликт.
Пока принимал дела и должность, входил в курс дела, я в Сумгаит, естественно, не попал. Да и наследство мне досталось тяжелое. Во-первых, потому, что географически дивизия располагалась в пяти гарнизонах, при этом Костромской полк находился на удалении от штаба дивизии на 600 километров, Рязанский - на 200 километров, Ефремовский - на 150 километров. Во-вторых, потому, что предшественник мой, генерал-майор Ф. И. Сердечный, был человек непомерно крутой и жестокий, при таком характере ненавидели его в дивизии многие, из-за чего были существенно нарушены основные звенья управления. Много лучшего оставляла желать и морально-нравственная атмосфера в частях. Чрезмерная крутость не менее вредна, чем чрезмерная кротость. Есть такое понятие, как мера.
В Сумгаите я побывал несколько позже. И там я впервые, после Афганистана, на родной своей (как я тогда считал) земле увидел сожженные грузовики и автобусы, сгоревшие дома, природно-черные, но побелевшие от пережитого ужаса волосы людей и глаза, глаза... Тогда же пахнуло средневековым садизмом, звериной, нечеловеческой жестокостью, густо перемешанной с глупостью, но это было потом, а пока предстояло взять бразды правления в свои руки. И я отправился по частям.
Решил начать с дальнего, Костромского полка. Во-первых, родной, во-вторых, самый дальний. Не скрою, очень хотелось посмотреть, что же там и в какую сторону изменилось за прошедшие полтора года. Итак, в вертолет - и вперед!
С первых шагов в полку поразили угрюмость и настороженность. Меня это покоробило. В свое время я вложил в этот полк массу душевных сил, оставил его на подъеме. Уходил от жизнерадостных, начавших себя уважать и познавших свою силу людей и, честно говоря, ожидал совершенно другого приема. Когда хмурятся два человека, то за этим стоит частная причина, когда хмурые и злые все - надо искать общую. И она скоро нашлась. Прибывшие со мной офицеры занялись проверкой порученных им участков, а я пошел обходить полк, одновременно внимательно приглядываясь. Один, второй, третий... семнадцатый солдат без ремня.
- Евгений Юрьевич, - обратился я с вопросом к командиру полка подполковнику Савилову, - что за большая гауптвахта, как это понимать?
- Товарищ полковник, тут замполит перестарался. Разрешите, я потом доложу!
У некоторых солдат на куртках на правой стороне груди были пришиты грязные кусочки картона. Остановил одного: "Что это такое?" Солдат потупился. На рваном с обтрепанными краями куске картона пастой было написано: "Гвардия".
- Евгений Юрьевич, а как это понимать? Почему такоехамское издевательство над гвардейским знаком?
- Товарищ полковник, знаков не хватает... замполит... разрешите, я вам потом объясню.
Прибывшие со мной офицеры установили, что в первой роте из-за отсутствия сапог пять солдат ходят в столовую по очереди. Методика простая: рота идет в столовую не в полном составе, по возвращении пятеро разуваются и отдают сапоги братьям по несчастью, а те пробираются к месту "кормежки" задворками. Такое вот новое слово в деле питания личного состава.
Выяснилось, что предупрежден о неполном служебном соответствии начальник клуба и представляется к увольнению в запас прапорщик из роты связи, ответственный за электро- и радиоаппаратуру клуба. Очень хороший и добросовестный прапорщик, у которого были золотая голова и руки, но он совершенно не умел командовать людьми. В свое время я уяснил эту его особенность и прикомандировал его к клубу, где он и нашел себя. Причина: на 25 рублей капитан и прапорщик закупили на каком-то предприятии десять старых телевизоров "Рекорд" по 2 р. 50 коп. за штуку. Зачем? На радиодетали. Привезли и сгрузили в кладовую клуба. Туда заглянул замполит полка, майор Захарик. Удовлетворенно подытожил, увидев телевизоры: "Когда захотите, можете работать! Вот эти выдать в седьмую, девятую и саперную роты, вот этот - в оркестр, вот этот на полигонную команду, а остальные - мой резерв".
- Товарищ майор, - возразил ему прапорщик, - но ведь они по 2р. 50 коп., на запчасти! Они свое давно отработали. Слово за слово, в итоге оказался прав тот, у кого больше прав. Капитан был предупрежден о неполном служебном соответствии, прапорщика решили уволить за нетактичное поведение и злостные пререкания с Самим Замполитом Части. И еще масса трудноукладывающихся в голове вещей предстала передо мною. В отношении ремней, сапог и знаков выяснилось следующее. Прилетел я в полк в понедельник, а в воскресенье ответственный по полку Захарик решил, с одной стороны, навести порядок, с другой - где-то прогнуться перед прибывающим комдивом. Построил в обед полк, своей замполитской ордою проверил всех на предмет нарушения формы одежды, приказал содрать и сложить в кучу испорченные ремни, сапоги, бляхи. Куча получилась не так чтобы очень внушительная, но все же... Вытащили колоду, топор и порубили все в лапшу. Методика, мягко выражаясь, спорная, особенно со стороны замполита. Как-то ее можно обосновать при соблюдении одного из двух условий. Первое: солдат испортил элемент формы одежды - проведено расследование, взысканы деньги, испорченное имущество изъято, со склада немедленно выдано новое. Вариант? вариант! Условие второе: все необходимое имеется в магазине военторга, солдату даны 20 минут, пошел, купил, переоделся, прибыл, испорченное оставил себе на память или выбросил - дело хозяйское, исполнение доложил. Ни на складе, ни в магазине на тот период ни ремней, ни сапог, ни блях к ремням не было.
- Где гвардейские знаки? - спросил Захарик.
- Так нет знаков, товарищ майор, не хватает, - отвечали бойцы.
- Вырезать из картона, из дерева, из чего угодно, подписать и пришить!
В подобных ситуациях солдаты всех поколений воздушно-десантных войск, да и не только ВДВ, подчеркнуто исполнительны. Трудно себе представить более горящие любовью к начальству глаза. В ход пошли коробки из-под обуви, обложки книг, любые другие остатки тары и упаковки. О них предварительно вытерли замасленные руки, потушили окурки, с помощью штык-ножей вырезали нечто напоминающее букву "Зю" и пришили к курткам. Доложили: "Сполнено!"
Замполит удовлетворился. А как же: воля начальника сотворила чудеса. В общем, к вечеру майор Захарик предстал пред мои светлые очи для беседы. Надо сказать, что воздушно-десантные войска относительно невелики и подавляющее большинство офицеров в той или иной степени друг друга знают. Но этот уникум попался мне впервые: среднего роста, сухой, спортивный, со стеклянным взглядом.
- Садитесь, товарищ майор! Доложите мне, каким образом стало возможным, что вы, старший офицер, замполитполка, человек, в силу служебных обязанностей отвечающийза воспитание и моральное состояние людей, позволяете себе кощунственным образом издеваться над гвардейским знаком и являете дикий пример массовых неуставных взаимоотношений с далеко идущими последствиями?
Хе-хе. Тут я не угадал! Объяснений не последовало. Последовала стремительная атака. Майор вскочил и принял строевую стойку:
- Товарищ полковник, я вам ничего объяснять не буду. Да, я отвечаю за воспитание и моральное состояние и я выполняю свой долг! Меня на мою должность партия поставила!
- Товарищ майор, прекратите выпускать дым из ноздрей, вы мне по сути докладывайте. Меня тоже комдивом партия поставила, я даже на собеседовании в ЦК был. Поэтому к сути, к сути, товарищ майор.
Захарик гордо выпрямился и молча уставился стеклянными глазами куда-то в точку, находящуюся выше моего левого уха. От него повеяло оскорбленной невинностью и добродетелью. Разговор явно не клеился.
- Ну, не хотите говорить, товарищ майор,- сказал я, - не надо. Пока, по совокупности проделанного вами, я вас предупреждаю о неполном служебном соответствии, персонально предупреждаю, что в случае повторения подобных действий я поставлю вопрос об отстранении вас от должности. Пока идите, к разговору вернемся вечером.
- Есть! - последовал четкий разворот через левое плечо, три демонстративных строевых шага...
Захарик вышел...
Я пригласил командира полка.
- Евгений Юрьевич, где вы сей реликт откопали? Он, по-моему, просто опоздал родиться. Родись он чуток раньше, он бы по праву занял место первого заместителя Берии или, минимум, Мехлиса.
Вопрос был, конечно, риторический. Вины командира полка в том, какого замполита ему дали, не было никакой, но воспитание замполита входило в обязанности командира полка, поэтому командир виновато улыбнулся.
Через несколько минут раздался звонок. Звонил член военного совета воздушно-десантных войск генерал-лейтенант С. М. Смирнов. Не здороваясь, он сразу взял круто: "Я за вас двумя руками... А вы ...замполита... о неполном служебном соответствии..." Трубка шкворчала благородным негодованием и задыхалась. В конце концов, задохнулась и полетела . на рычаги. Через три минуты звонок повторился. Этого времени, видимо, хватило, чтобы Сергей Михайлович перевел дыхание.
- Как вы могли? Как вы посмели?
Трубка снова задохнулась и полетела. Я позвонил на АТС:
- Если еще будет звонить генерал Смирнов, доложите, что я убыл на полигон.
Выждав несколько минут, я вызвал Захарика. В стеклянных глазах светилось откровенное любопытство. Не обнаружив предполагаемого эффекта, Захарик быстро погасил его последние искорки. Опять строевая стойка, опять стеклянный взгляд. Во мне бушевали страсти. Но я быстренько их подавил. Весь мой служебный опыт говорил о том, что, чем большая передо мной стоит свинья, тем более ровным, выдержанным, вежливым я должен быть. Разговаривать исключительно на вы. Боже упаси повысить голос. При этом желательно иметь не менее двух свидетелей. Если эти простейшие правила не будут соблюдены, можно быть на 100 процентов уверенным, что суть дела будет сначала отодвинута на задний план, а потом и совсем исчезнет. Партийное собрание, партком, парткомиссия будут бесконечно разбирать бодягу под девизом: "Он на меня кричал, он меня оскорблял, я не выдержал!" Посему я был холоден, как лед:
- Товарищ майор, доложите, кто является вашим непосредственным начальником и кто - прямыми?
В стеклянных глазах метнулась встревоженная мысль: "Куда клонит?" Но, поскольку вопрос был внешне невинный, не отвечать на него не было ни малейших оснований. Захарик не очень уверенно доложил: "Непосредственный начальник - командир полка, прямые - начальник политотдела дивизии, вы..."
Я его прервал: "Достаточно! Вы доложили начальнику политотдела о наложенном на вас взыскании?"
Тревожный блеск усиливался: "Ай-яй-яй - прокол!" Врать было бесполезно, трубка была у меня под рукой. Я мог тут же все проверить!