Наиболее гармонична 18-я группа (ионийцы на восточной стене). Идентичное изображение на северной стене менее удовлетворительно, так как содержит на одну фигуру больше, из-за чего вся композиция кажется несколько перегруженной. В ряде групп на восточном фасаде лестницы меньше фигур, чем в соответствующих на северном. Нет никакого сомнения в том, что создатели рельефов на восточной лестнице считали необходимым упорядочить расположение фигур на северной. Об этом свидетельствует и более позднее создание восточной лестницы.
Изображение 2-й группы также очень удачно: рычащая львица и два данника, прижимающих к себе ее детенышей. Эта композиция, по-видимому, отражает непосредственное наблюдение скульптора.
Следует отметить подчас большое несоответствие в размерах человеческих фигур и животных. Поскольку мужские фигуры (женские совершенно отсутствуют на рельефах Персеполя) полностью заполняли панель, большинство животных приходилось изображать гораздо меньше их натуральной величины. Конечно же, лошадь не должна была быть ростом с зебу, но 6-я группа оказалась настолько перегруженной людьми, что лошадей пришлось размещать в весьма ограниченном пространстве, значительно уменьшив в размере и нарушив тем самым пропорции.
Возможно, скульпторы и посетители осознавали эту несоразмерность в изображении людей и животных. Следует отметить, что для рельефов ассирийских дворцов характерны более удачные пропорции.
Человеческие фигуры изображались, исходя из условностей, принятых в древнем мире. Закон изокефалии, согласно которому, в изображении группы людей их головы должны быть на одном уровне, соблюдался только частично. Подавляющее большинство фигур дается в профиль. В тех случаях, когда скульптор делает попытку изобразить фигуру в повороте, становится видимым ее второе плечо.
Но эти попытки не были успешными — плечо на изображении выделяется неестественно, вопреки законам анатомии. Туловища некоторых фигур обращены вперед, а головы и ноги повернуты в профиль — еще одна условность изображения.
Что касается высокопоставленных сановников, то в их изображениях характерно стремление передать связь друг с другом. Одни повернули головы и смотрят на своих спутников, даже касаются их плеча, другие держатся за руки. Некоторые из них небрежно положили руку на рукоятку меча или даже держат в руках цветы. Атмосфера непринужденности, характерная для вельмож, контрастирует со строгим, воинственным видом гвардейцев, выстроившихся в длинные шеренги.
Анатомические детали фигур переданы весьма посредственно. Головы, как правило, поставлены прямо на плечи, шея просматривается в очень редких случаях. Руки изваяны примитивно. Верхняя часть руки слишком коротка, а локоть доходит до линии талии. Вообще руки непропорционально малы по отношению ко всему телу, а туловища не сужаются от плеч к талии.
Такое пренебрежительное отношение к анатомии людей и животных выдвигается как основной аргумент против работы греческих скульпторов в Персеполе.
Рельефы говорят о большом разнообразии стилей причесок и бород. Бороды сановников короче, чем у царей, и длиннее, чем у воинов. Черты лица всех фигур в большинстве случаев выполнены в одном стиле; счастливое исключение являют собой представители эфиопской группы с четко выраженными негроидными чертами лица.
Как указывалось раньше, законченные фигуры были тщательно отделаны зубчатым резцом. Затем их до блеска полировали шлифовальными камнями. Полировка сглаживала острые углы высеченных деталей, хотя и не уничтожала следов резца в пространстве между фигурами. Некоторая шероховатость, возможно, специально сохранялась для того, чтобы удерживать красящий материал.
К Тройному порталу есть подход и с севера, по еще одной лестнице, украшенной рельефами. Она находилась в течение долгого времени под щебнем, поэтому архитектурные детали хорошо сохранились. Они отличаются от фигур на лестницах ападаны. На центральной панели изображены в обычной композиции воины, повернутые лицом к панели со сцепившимися в схватке львами и быками по углам. На внешних фасадах животные изображены более выразительно, а воины расположены по углам.
Лестница Тройного портала тщательно спланирована и совпадает со всей длиной фасада Скульптор пожертвовал пространством только для того, чтобы выполнить главное ее назначение — обеспечить переход с одного уровня на другой. Самые интересные рельефы здесь те, которые не бросаются в глаза, а именно — ряды сановников по обеим сторонам лестницы. Их 152 фигуры, по одной и по две поднимающихся по ступенькам: мидийцы на одной стороне, персы — на другой. В смелой попытке передать атмосферу непринужденности скульпторы зашли так далеко, что достигли почти комического эффекта Это особенно относится к фигурам мидийцев, где мы находим много необычных и забавных деталей. Одни из них шагают свободно, другим, по-видимому, стоит большого труда перебраться с одной ступени на другую. Некоторые повернули головы и смотрят на тех, кто следует за ними, и даже протягивают руки за помощью. Кое-кто удерживается, чтобы не упасть, положив руки на плечи идущих впереди. Есть мидийцы, которые поглаживают бороды. Почти все несут цветы; они крепко прижимают их к себе или с удовольствием нюхают, и только один заботливо протягивает кому-то большой плод.
Свободная интерпретация этих фигур напоминает изображение фигур сановников на фасадах лестниц ападаны. Обычно считают, что, когда ападану еще строили, Тройной портал был уже закончен. Если это так, то лестницы портала могли быть построены раньше, чем восточная лестница ападаны.
На последней изображены скорее воины, а не ряды сановников, подымающихся по ступенькам. Как ни прелестны некоторые орнаменты и изображения сановников на ступенях Тройного портала, вполне возможно, что они не были повторены, потому что в целом считались выполненными неудовлетворительно.
Дело в том, что для соблюдения закона изокефалии некоторые фигуры изображались в искаженных пропорциях. Эти фигуры представляют собой какое-то смешение великанов, людей среднего роста и карликов. Так, например, фигура, подымающаяся с одной ступени на другую, чаще всего оказывалась огромного размера; в тех же местах, где изображена целая группа фигур, подымающихся на ступеньки, они были совсем маленькими. Скульпторы отдавали себе в этом отчет и кое-где пытались сгладить подобные искажения.
Техническое выполнение деталей этих фигур менее совершенно, чем на лестницах ападаны. Руки, покоящиеся на одежде, безжизненны и плоски, ступни бесформенны и неуклюжи, а непривлекательные бороды заканчиваются просто рядами высеченных линий. Некоторые детали так и не были завершены.
К последним ступеням лестницы примыкает портик с двумя колоннами. Отсюда в центральный зал вел портал. На одном из его косяков изображен Дарий, за которым следуют сановники меньшего роста. Они высоко держат зонт — символ царской власти — и метелочку от мух. Можно подумать, что в древности люди были буквально окружены облаками мух. Египетские фараоны имели, конечно, такие метелочки, но и мух ведь там, по-видимому, было больше, чем в Персеполе, если судить по нашему времени. На другом косяке портала изображен Дарий на троне; позади него стоит Ксеркс, такого же роста, как и его отец.
На рельефах сокровищницы Дарий изображен сидящим на стуле с высокой спинкой. Он упирается ногами в скамеечку. В одной руке у Дария длинный тонкий жезл, в другой он держит цветок лотоса с двумя бутонами. Позади отца на этом же низком помосте, который поддерживает трон, стоит Ксеркс. У него квадратная борода. На нем длинный кафтан, на голове тиара, в руках Ксеркс держит лотос. Великолепным жестом отдает он дань уважения Дарию.
По обе стороны трона на высоких подставках — две тонко отделанные курильницы для фимиама; крышки светильников прикреплены к основаниям курильниц цепями. Сразу же за ними — фигура человека. Его рука поднесена ко рту, и весь вид выражает крайнее почтение. Высказывалось предположение, что это хазарапат — начальник царских телохранителей. Но поскольку на нем индийский костюм, вполне возможно, что это индийский полководец Дария — Тахмаспада. Рельеф заканчивается изображениями двух персидских воинов.
Позади Ксеркса стоит царский казначей, весьма важное лицо при дворе. Возможно, им был евнух. Его подбородок не виден под замысловатым головным убором — башлыком. На рельефах дворцов этот же головной убор встречается у слуг, несущих еду. В правой руке у казначея знак власти — кусок ткани, который ошибочно принимали за салфетку. В действительности же это полотенце. (В древности ели руками. До и после еды передавали чашу с полотенцем, для того чтобы вытирать руки, — в те времена салфетки еще не были известны.) Далее следует личный оруженосец царя. Он несет боевой топор и чехол для лука, высеченный с большим изяществом и отличающийся тонко отработанными деталями. Вполне возможно, что это Аспатин — оруженосец, о котором упоминает текст на гробнице Дария. В левой руке у него ремешок от чехла, перекинутый через плечо и заканчивающийся птичьей головой. В правой — скифский боевой топор; одна сторона металлической головки имеет форму рыбы, которую утка держит в клюве, другая — наковальни. На правом бедре — короткий меч, ножны которого прикреплены кожаным ремешком к спускающемуся двойному поясу. Рукоятка меча плоская, овальной формы; на эфесе две горизонтальные полосы, квадратные и треугольные насечки. Лезвие убрано в ножны с тонким орнаментом. Верхняя часть их в форме лука украшена изображением стоящих спиной друг к другу на задних лапах грифонов. Они повернули головы и свирепо глядят один на другого. У грифонов головы ястреба, а тело и передние лапы с когтями льва.
На ножнах, края которых искусно украшены каймой, изображены также шагающие на задних лапах девять козерогов. На наконечнике — голова быка. Рог его образует цветок в форме сердца, окаймленный девятью лепестками; внизу условное изображение льва. Ножны удерживаются у бедра благодаря плетеному кожаному ремешку, который проходит вокруг правого колена. Позади оруженосца идут персидские воины. Вся эта сцена происходит под балдахином, от которого остались только шесты и кисти.
Вскоре после сожжения Персеполя Александром Македонским в 330 г. до н. э. территорию, на которой он был расположен, вновь заселили персы. Некоторые дворцы (например, постройка Н) наскоро отстроили, для того чтобы в них можно было поселиться, а селение Стахра (в нескольких милях к северу от дворца) было заселено и стало называться Истахр. За несколько веков до гибели от нашествия арабских армий (VII в. н. э.) он превратился в большой город. О существовании этого города свидетельствуют в Персеполе две надписи на языке пехлеви, относящиеся к сасанидскому периоду. Одна датируется вторым годом царствования Шапура II (312 г. до н. э.), а другая высечена в его честь двумя сановниками. В более поздние времена были добавлены новые надписи. К IV в. относятся и изображения сасанидских царевичей на лошадях в так называемом гареме Ксеркса.
В течение многовекового исламского периода (начиная с VII в. н. э.) известные путешественники оставляли описания своих посещений Персеполя. Первый из них — Адуд ад-даула Фан-Хусрау, буидский правитель, чья первая резиденция была в Ширазе. При нем в 944–955 гг. высечены две надписи. Из них следует, что Фан-Хусрау помогали два человека, которые прочли все написанное на памятниках. Одного из них звали Марасфанд. Эго был мобед (духовное лицо) Казеруна Тогда зороастризм еще распространялся в этих местах, и мобед оказался в состоянии прочесть пехлевийские надписи Шапура II.
Однако в них не упоминается о том, что Адуд ад-даула снял четыре большие двери и переправил их в Шираз, где они были поставлены в его дворце вблизи Шираза, в Каср-и-Абу Наср.
Другие надписи на арабском и персидском языках относятся к 392—1002, 438—1046, 444—1052, 462—1069, 562-1166, 773-1371, 825-1422, 829-1425, 869-1464, 881—1476 и 1296–1878 гг. Они (в том числе и поэтические строфы, близкие к стихам Омара Хайама) никогда тщательно не изучались ни сами по себе, ни в их связи с Персеполем.
Те, кто высекал эти надписи, называли территорию Персеполя Тахт-и Джемшид («Трон Джемшида», мифического правителя Ирана). Это название было в ходу в течение многих веков, после того как Истахр пришел в упадок. Описания мусульманскими географами Персеполя настолько похожи, что, возможно, некоторые из них переписывали их у своих предшественников, хотя сами никогда и не бывали здесь. Очень характерны впечатления Аль-Балхи, относящиеся к XII в. Он сообщает: «Затем он [Джемшид] построил дворец у подножия горы, равного которому не было во всем мире.
У подножия горы Джемшид построил террасу из твердого камня черного цвета Терраса имела четыре стороны — одна у подножия горы и остальные три, обращенные на равнину. Высота террасы со всех сторон — 30 локтей. Он построил две лестницы. По ним так легко было взбираться, что даже всадники поднимались на лошадях без труда Затем на террасе он воздвигнул белокаменные колонны из блоков, настолько искусно сделанные, что ничего подобного невозможно было бы вырезать или выточить из дерева Эти колонны очень высокие. Они все разные; выделялись только две, стоявшие перед порогом. Удивление вызывает то, как были поставлены эти огромные камни, ибо каждая колонна достигает более чем 30 локтей в обхват, 40 локтей высотой и состоит только из двух или трех блоков. Здесь же можно видеть изображение Бурака [крылатый конь, вознесший пророка Мухаммеда на небеса во время его ночного путешествия], и оно выглядит так: у него лицо человека с бородой и вьющимися волосами, на голову надета корона, а туловище с передними и задними ногами, как у быка, и с хвостом быка На этих колоннах первоначально были воздвигнуты верхние этажи, от которых сейчас не осталось и следа.
Повсюду можно видеть скульптурный портрет Джемшида. Он изображен как сильный человек с отросшей бородой, красивым лицом и вьющимися волосами. Во многих местах Джемшид обращен к солнцу. В одной руке у него жезл, в другой — курильница с благовониями; он молится солнцу. На других изображениях Джемшид хватает льва за шею левой рукой или дикого осла за голову или же держит охотничий нож, который вонзил в живот льва или единорога».
Из этого описания ясно, что автор внимательно все осмотрел. Среди мифических царей древнего Ирана Джемшид известен как прекрасный охотник. Высказывалось предположение, что именно поэтому изображение на рельефах северной лестницы ападаны львов, нападающих на быков, связывали с его именем.
Одним из первых европейцев, посетивших Персеполь примерно в 1474 г., был Иосафат Барбаро. Ниже приводится его описание в переводе, сделанном с итальянского сочинения, опубликованного около 1550 г.: «…и в поле зрения появляется круглая гора, срезанная с одной стороны, а спереди она 6 шагов высоты.
Наверху — терраса, а вокруг колонны, всего их 40, называемые чилминар… что на их языке означает 40 колонн. Каждая из них длиной 20 ярдов, а ширина такова, что ее могут обхватить три [человека]. Но некоторые из них разрушены. И все же, судя по тем, которые остались, это было прекрасное сооружение. На террасе есть огромный камень из одного куска. На нем много людей, похожих на великанов. А над ними в круге фигура, напоминающая чем-то нашего бога. В каждой руке он держит шар, под ним небольшие изображения, а перед ним стоит человек, опирающийся на арку, которая, как говорят, была увенчана фигурой Соломона.
Под ними много других рельефов, которые, по-видимому, поддерживают изображения, находящиеся наверху. Среди них есть одно, напоминающее митру папы. Он держит руку так, как будто собирается благословить всех, кто находится внизу. Они же смотрят на него так, как будто ожидают его благословения».
Хотя это описание краткое, его достаточно, чтобы угадать символическое изображение Ахурамазды, а также царя на троне. Очень забавно, что автор обнаружил в рельефах элементы христианства, точно так же как мусульмане находили в них следы ислама.
Первым, кто производил раскопки в Персеполе, был Мохаммед ад-даула Фархад Мирза. Он приходился дядей Назиру ад-Дин Шаху, правившему в тот период, и был в 1876 г. губернатором провинции Фарс (главный город — Шираз). Фархад Мирза отличался жестокостью. Говорили, что во время его правления за различные проступки было отрезано не менее семиста рук. Согласно записи сына Фархада Мирзы, отец начал раскопки на месте Персеполя примерно два года спустя, после того как стал губернатором. Скорее всего, потому, что его любопытство возбуждало все возраставшее число посетителей, приезжавших из-за границы. Кроме того, мысль о захороненных сокровищах возбуждала его алчность.
Известно, что Фархад Мирза нанял около шестисот рабочих, но об этом не сохранилось никаких сведений. Он, по-видимому, ограничился тем, что приказал расчистить основное пространство Тронного зала.
Очень возможно, что Фархад Мирза воспользовался услугами Мухаммеда Назир Мирзы Форсат Гусейна Ширази, выпустившего впоследствии работу «Древности Персии».
Те, кто посещал эти места в XVIII и в начале XIX в. (до появлении фотографии), оставили полезные описания и гравюры с изображением Персеполя. В составе некоторых экспедиций были художники, которые делали зарисовки развалин Персеполя и других мест. В Европе рисунки попали в руки граверов и литографов, чье воображение быстро дополнило недостающие элементы.
Еще в конце XVIII в. на видных местах развалин посетители начали высекать свои имена, предпочитая для этой цели «Ворота Всех стран». Некоторые увезли с собой фрагменты рельефов, в основном из наиболее доступной верхней панели северной лестницы ападаны. Р.Д. Барнетт и Л. Ванден Берге проследили судьбу этих камней. Многие из них находятся сейчас в музеях и частных коллекциях.
Джеймс Морьер, британский дипломат, путешественник и автор хорошо известного плутовского романа «Приключения Хаджи Баба из Исфахана», в 1815 г. производил раскопки в этих местах. Затем в 1891 г. другой англичанин, У.Х. Бланделл, тоже раскапывал здесь, оставив описание, судя по которому, не нашел ничего, что представляло бы какую-либо ценность.
В 1924 г. правительство Ирана обратилось к известному архитектору, археологу и лингвисту Э. Херцфельду с просьбой подготовить подробный доклад, в который входило бы описание развалин и план их реставрации, а также проект раскопок и реконструкции Персеполя.
Доклад Херцфельда был издан на французском и персидском языках. Херцфельд примерно подсчитал время и определил стоимость затрат, необходимых для производства раскопок. На деле расходы во много раз превысили названную им сумму.
Раскопки были предприняты по инициативе известного египтолога, основателя Восточного института при Чикагском университете профессора Джеймса Генри Брестеда. В 1931 г. в Персеполе начала работу экспедиция под руководством Херцфельда. В первый сезон раскопали большую часть здания, которое археолог назвал «гаремом Ксеркса». Его начали восстанавливать как жилье для тех, кто вел раскопки, а также музей для хранения найденных предметов.
Восстановительные работы шли по тому же методу, что и строительство ападаны, описанное выше. В сезон 1932 г. было сделано крупное открытие — откопана восточная лестница ападаны. Расчистили также «Ворота Всех стран» и раскопали часть Тройного портала. На третий и четвертый сезоны, в основном, расчищалось пространство между ападаной и Тронным залом.
В 1935 г. руководство раскопками принял археолог Э.Ф. Шмидт, имевший опыт подобной работы в Ираке. Было вскрыто обширное пространство на территории сокровищницы и найдено два замечательных рельефа с изображением Дария во время аудиенции, а также Тронный зал и окружающие его постройки. Обнаружили также ворота зала. В связи с началом Второй мировой войны раскопки были приостановлены. Шмидт опубликовал три тома, излагающие результаты своей работы.
После войны в течение многих лет, в весенние и осенние месяцы, на террасе Персеполя трудилось огромное число рабочих, набранных из близлежащих деревень. Город понемногу преображался, загораживался пластиком от назойливых посетителей и навесами от непогоды, становился привлекательнее для… туристов.
Что происходило здесь накануне той злосчастной февральской ночи 330 г. до н. э., когда сюда, в этот великолепный, но застывший мир, ворвался мир другой — необузданный, стремительный, честолюбивый? Контраст прекрасно чувствуется, если сравнить рукотворные символы этих двух столкнувшихся на переломе истории культур: дворец в Персеполе и Парфенон. Архитектурные идеи, лежащие в основе каждого из них, противоположны во всем Панафинейский фриз Парфенона — точно игра; он полон блистательных побед и поразительных ошибок, которые могли позволить себе лишь великие и свободные мастера, тех ошибок, что долго еще стимулировали искусство менее одаренных художников.
На этом фоне скульптура Персеполя (даже делая скидку на известную архаичность методов) выглядит так, словно скульпторы изображали не живых людей, но только типы; творения их чужды эмоций. И меланхолические фигуры солдат и сикофантов, тщательно вытесанные и отполированные, недвижно глядящие в затылок друг другу по обеим сторонам дворцовых лестниц Персеполя, напоминают нам похоронную процессию.
Кажется, что в ту весеннюю ночь 330 г. до н. э., когда пламя залило кровавым светом небо над Персеполем, македонские факелы были поднесены к погребальному костру.