Предисловие к послесловию
Приложение 1. Новая Хронология
Приложение 2. Зигмунд Фрейд как методика
Предисловие к книге
Прошло пять лет, как я закончил эту книгу, и сегодня я бы ее написал по–другому. Я даже открыл эту папку, чтобы вырезать ненужные на сегодняшний взгляд целые главы или хотя бы их значительные куски, но вдруг остановился и подумал, что же я хочу? Хотелось стройности изложения, чтоб одно вытекало из другого, чтоб я не менял свои мнения об одних и тех же вещах. Другими словами, мне представилось, что я хочу написать учебник, примерно как по арифметике, где умножение вытекает из сложения, но не наоборот.
Но по истории нельзя писать учебников в отличие от арифметики. Категорически нельзя, хотя любые власти над народом будут с пеной у рта доказывать, что не только можно, но и совершенно необходимо. Вот как только мы приблизимся к разгадке этого феномена, так и поймем, почему нельзя писать исторических учебников.
Арифметика не зависит от автора, она автономна и основывается на содружестве представлений на данном этапе ее развития. Тут сотни и тысячи одновременных мнений не может быть в принципе. Именно поэтому учебник по арифметике может и должен существовать. И любой из тысяч авторов напишет то же самое, только ясность, четкость, понятность и не утомительность изложения у всех будет разная, примерно как у Демьяна Бедного и Пушкина.
Фактическую историю не знает никто, мнений тут столько же, сколько существует самих историков. Поэтому в истории существуют партии примерно как в избирательной гонке, чтоб легче победить. В арифметике это невозможно, а вот в истории – сколько хочешь. В результате каждая новая власть переписывает историю от корки и до корки, причем, если до них история напоминала, например, роман о Робинзоне Крузо, то после них она начинает походить, например, на «Бедную Лизу» Карамзина, «Лезвие бритвы» Ефремова, или даже на матерщинный роман «про Эдичку».
Я не буду разбирать причины для этого, отмечу, что главная из них – вмешательство власти и «основоположники» со своими «школами». Примерно как Иисус, Гитлер и прочие, включая плеяду: Маркс – Энгельс – Ленин – Сталин. Достаточно сказать, что в такой истории события, их причины и следствия пишутся примерно, как пишет или снимает репортер из CNN на месте событий: что вижу – то снимаю и о том пишу (говорю). Только историк с таким же апломбом пишет о временах, происходящих тысячи лет назад: полнейшая однозначность, примерно как площадь круга при заданном диаметре.
Беда истории в том, что площадь круга доказывается неопровержимо, тогда как, их исторические байки по большей части высосаны из пальца и на 99 процентов никогда и ничем не доказываются тут же в тексте. Короче: «пришел, увидел, победил», а не его увидели и победили. А что касается «летописей» и прочих «папирусов» и «пергаментов», то тоже на 99 процентов это – подделки, что отнюдь не говорит о том, что таких вещей не было, они когда–то были, но уничтожены и заменены требуемыми.
Вторая беда историков – в их учености, примерно как вызубривают таблицу умножения. При этом, таблица умножение – объективна, а история – субъективна как любовь. Не имея за душой исчерпывающих доказательств, историки восклицают: я – специалист, а вы – дилетанты. Как будто они не знают, что большинство великих открытий и изобретений сделаны именно дилетантами. И недаром существует понятие – «свежий взгляд на вещи». Какой–то забытый мной ученый объяснил метод своего открытия примерно так: «Все знают, что это невозможно и не занимаются этим, но я по малограмотности этого не знал, и – сделал».
Историк, восклицающий: «я – специалист», напоминает мне эстрадного конферансье–шутника, наизусть помнящего тысячи чужих текстов. Поэтому давно надо начать относиться с сомнением к этому дурацкому оправданию. Например, специалист–землекоп ненамного обгонит землекопа–дилетанта, при этом дилетант примерно за полдня выработает в себе все секреты специалиста. Главное здесь не навык, а желание учиться. Я знал немало профессоров, бубнящих в аудитории одну и ту же речь лет сорок кряду. Вот уж «специалисты» из специалистов, за сорок лет не прибавивших к своим знаниям ни байта.
С другой стороны, например, изощреннейший специалист–экономист Ясин должен был бы быть богаче Абрамовича, ведь все знания как делать деньги у него в голове. А у Абрамовича все его предварительные знания на этот счет состояли только из советской школы и советской же армии. Так что не только Ясину, все нам объясняющему по радио и телевизору как школьный учитель, но и историкам–специалистам надо бы этот факт зарубить себе на носу.
Никто не станет отрицать, что Ньютон – великий аналитик и синтетик в точных науках, а история для него – дилетантизм. Тем не менее, именно он впервые в мире, в свободное от создания трех законов своего имени, время усомнился в хронологии Скалигера. Усомнился и доказал, что эта хронология – глупа как пробка. Но ведь ни один из историков–специалистов, целыми днями зубривших эту хронологию, даже не задумался на этот счет.
Теперь, я думаю, вы поняли, куда я клоню. И поняли, что я не собираюсь преклоняться перед специалистами–историками. А их восклицания типа «я –специалист, а ты – дилетант» я не только пропускаю мимо своих ушей, но и настаиваю на их совершеннейшей глупости. Теперь пора возвращаться к тому, с чего я начал это предисловие.
Когда убираешь с глаз людских свои блуждания по тайге истории – самому себе становится приятно. Будто ты наподобие бога все знал наперед. Отсюда – единственная правда из тысяч правд, и ты ее несешь в массы. Неужто это не приятно? Но это только одна сторона, самая безобидная в смысле «не навреди». Ибо в данном случае историк любит свою версию как женщину, то есть – безотчетно, и это – полбеды. Беда, когда одна версия из многих избрана за деньги или своего «положения» в науке. Это уже подлость, наподобие того, что «ради шутки» подставить ножку бегущему мимо тебя незнакомому человеку. Только в данном случае это – подставить ножку большей части человечества разом. И судя по тому, что всеобщая история невообразимо глупа с точки зрения простой человеческой логики, это говорит о том, что подавляющее число историков живут и действуют именно по этому вполне дурацкому принципу. Хотя их немного и оправдывает то обстоятельство, что их самих «так» научили насильственно, ибо, в противном случае, «основоположники» поставят на экзаменах «двойку».
Итак, учебников по истории не должно быть, но как же ее изучать? Очень просто. Во–первых, не надо писать историю с таким апломбом, будто ты – очевидец, ведь ты там не был. Во–вторых, не слишком доверяться авторитетам, ибо даже Эйнштейн – специалист в узкой области, а не во всем, включая цены на лондонских рынках. В третьих, о любом историческом отрезке времени или крупном историческом событии надо излагать одновременно все существующие версии, притом, ни в коем случае не употребляя таких фраз как «это всеобщее мнение» о какой–либо версии. Самое большое, что можно сказать: мне эта версия нравится потому–то и потому, а не просто нравится как грудастые женщины, пельмени или собственный заношенный шлафрок.
Тогда ученики–студенты будут не столько зубрить, сколько думать, история станет живым существом, а так она у нас – скелет, даже скорее – разлагающийся труп, который историки стараются сохранить в нетленном виде примерно как труп товарища Ленина, регулярно переодевая его в новый пиджак. И если вам и сейчас все еще непонятна моя мысль, то представьте себе, что во всех театрах мира нескончаемо идет одна и та же пьеса, даже самая лучшая из ныне известных. Примерно через полгода все театры закроются, если туда, конечно, не гонять солдат строем на бюджетные деньги. Вот почему большинство школьников ненавидят историю больше, чем неправильно объясняемую химию, а на исторические факультеты идут самые неудачливые абитуриенты, которые думают, что надо учить, а не изучать науки. Наш богатый язык видит в этих двух словах большую разницу, часто незаметную для дураков.
Подумав над всем этим, я не стал ничего исправлять, ни урезать, не прибавлять к своей книге, ибо в ней видны мои блуждания по тайге истории, притом на самом начальном этапе моего увлечения загадочной русской душой, когда я и вправду был дилетантом. Причем дилетантом, не верящим никаким авторитетам, будь они и семи пядей во лбу согласно пресловутому мнению о непогрешимости таких, например, как Зигмунд Фрейд. И, хотя он не историк, историю начинать изучать надо именно с него. Ибо история – чистейшее совокупное представление, а не взгляд и не репортаж.
И если история – представление или умозрение, то без аналитики, но главное все же – синтетики, тут не обойтись (это у меня объяснено отдельно, отчего и вышла аналитически–синтетическая история, сиречь – логическая история). Все надо подвергать сомнению и все надо доказывать, и опять же главное – не доверять ловким подделкам типа всяких там древних манускриптов, всегда «найденных» к случаю, не раньше и не позже.
Особенно важно обращать внимание на умолчания по какому–либо историческому поводу. Зачастую о таких штуках косноязычно сообщается в самых кратких фразах, вызывающих кучу дополнительных вопросов, на которые никто не собирается отвечать. Потом эти фразы кочуют из книги в книгу в тех же самых туманных оборотах речи и, наконец, приобретает неоспоримость математической формулы вроде «параллельные линии не пересекаются». Приведу лишь три примера, о «слепой» торговле, о «переходе из матриархата в патриархат» и «насущной народной необходимости городов». Эти штуки рассмотрены у меня подробно в других работах, здесь – кратко.
Из «слепой» торговли, которая согласно традиционной истории самобытно возникла по всей Земле, от русской тундры до африканских дебрей, никогда бы не выросла прибыльная торговля с заранее рассчитанной прибылью, требующая незнания цен на разных концах торгового пути, если бы это не было крупным изобретением, если хотите – открытием типа Ньютонова или Эйнштенова. Но и Ньютон, и Эйнштейн – прозревшие одиночки, а не изобретатели колеса, которое изобретает каждый ребенок в возрасте от трех до пяти лет. То же самое относится к луку со стрелами и глиняным горшкам. Лук у всех народов произошел от удочки с запутавшейся на удилище леской, а горшок – от разведенного на влажной глине костра. Но вот извлекать прибыль из дальних перевозок – это неочевидно, это сообразить надо. Но сообразить может только один из тысяч бродяг, побывавших тут и там.
Но бродягами были все мужчины при матриархате, когда женщины были вынуждены жить в основном оседло для группового воспитания детей, и никаких семей не было. Потому и был матриархат. Мужчины же были «приходящие мужья». Тогда и придомовое скотоводство, и земледелие придумали женщины. И деревни придуманы ими же, что неравнозначно городам, ибо функции у деревень и городов – совершенно разные.
Переход от матриархата к патриархату изложен мной в других работах, здесь же только скажу, что именно прибыльная торговля позволила мужчинам взять верх над женщинами и создать семьи для своего удобства. Ибо торговля была прибыльнее и земледелия, и животноводства.
Город – смерть для первобытного народа, город может существовать только на основе торговли и позднее – ремесленничества. Поэтому города создали именно торговцы и именно для торговли.
Все эти и многие другие первоначальные, так сказать, мысли история никогда не обсуждала, ограничиваясь отдельными идиотскими фразами на этот счет. И даже государства у историков возникли наподобие грибов в лесу, спонтанно. Именно поэтому вопрос, почему и зачем, историками не обсуждается, примерно как возникновение грибов. Разве интересно им, почему в лесу растут грибы? Именно поэтому совершенно идиотской брошюрке Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» я посвятил специальную статейку. Не ответив на эти вопросы, нечего браться за историю, она получится такой, как получилась, и по ней пишут учебники, оглупляя народы.
И никому невдомек, что государства создали бандиты на больших торговых дорогах, морских, речных и сухопутных. Но это – длинный разговор, притом для меня уже неинтересный, я все сказал на этот счет в других своих работах.
Здесь же обо всем этом я упомянул потому, что сам едва не скатился к исправлению своей книги и приданию ей вида учебника истории. Но вовремя сообразил, что лучше для людей побродить по дебрям, спотыкаясь, чем мчаться по гладкой дороге, когда окружающий ландшафт мелькает перед глазами как серо–буро–малиновая лента, не оставляя в мозгу никаких впечатлений кроме скорости.
Я отдаю себе отчет, что не все то, что написано в книге, – истина в последней инстанции, однако я берусь утверждать, что многие взгляды на исторические процессы сформулированы мной впервые и представляют существенный интерес. Главное, они позволяют представить историю как логическую взаимосвязанную цепочку фактов.
Это, я думаю, не мало.
23 июля 2005 г.
Введение
Типы родин. Восточное и западное сопротивление завоевателям. Русский, великорусский и великодержавный «шовинизм». Шорцы. Древние характеристики русских. Расчет времени татарского ига. Автобиография.
Сорокалетние размышления над впечатлениями от жизни своей и окружающих людей, от жизни общества русского и российского, от жизни более чем двадцати народов других стран привели меня к мысли далеко не новой в этом мире, что русский народ, хотя видом и европеец, совершенно не европеец по своему так сказать, менталитету и совершенно отвечает знаменитому термину «умом Россию не понять, в Россию надо только верить». Безнадежность этой мысли и заставила меня попытаться понять Россию именно умом, так как заклинание «верить» сильно напоминает идеологические призывы типа «Народ и партия – едины», «За Родину, за Сталина!», «Самодержавие – Православие — Народность», которые, сами по себе, логически необъяснимы.
Конечно, их многократно пытались «объяснить логически» покупные или принужденные «умы», применяя логические цепочки, в ходе использования которых, одно понятие с натяжкой заменялось другим, и так далее. Пока в этом словопотоке не потеряется сама острота первоначальной психологической неприемлемость лозунга и не уступит постепенно чему–то исконно близкому душе, с чем с натяжкой, но может согласиться человеческое «Я». Но попытки эти оказываются безуспешными, так как переходы внутри логической цепочки самого «доказательства» нуждаются в отдельных доказательствах, но не были доказаны.
Например, для вкладывания идеологии в слово «родина» придумали целую систему «родин»: просто родина с маленькой буквы, означающее то, что и должно означать это слово, то есть место рождения и не просто место рождения, а связанное с самыми ранними детскими, самыми безоблачными и счастливыми воспоминаниями, хранимыми в душе всю оставшуюся жизнь; «малая родина» – понятие более широкое, иногда слишком широкое: от деревеньки на берегу тихой речки, которой и в большом атласе не найдешь, до, например, республики Башкортостан или Красноярского края, на территории которого можно расположить десятки суверенных государств мира; и, наконец, Родина с большой буквы – СССР, РСФСР, РФ.
Благодаря Большой Родине и городили огород по имени «малая родина», чтобы легче было в дальнейшем переключить детско–юношескую любовь на не слишком вызывающую чувство любви аббревиатуру. Но и этот насильственный, не принимаемый сердцем перенос деревеньки с прудом на одну шестую часть суши, не действовал сам по себе, самосознание его отвергало, не хотело ассоциировать с чем–то детски близким и приятным. Требовалась большая работа: от песни «мой адрес не дом и не улица – мой адрес Советский Союз» до «сталинского переселения народов». Хотя переселением целых губерний занимались почти все цари, начиная с Грозного.
Я подумал, что если бы у Великобритании в лета ее величия – «Правь, Британия, морями», была бы такая постановка вопроса, то любить в ней Родину надо было очень большую, не одну шестую часть суши, а половину ее: от Большой Индии (включающей Пакистан, Камбоджу, Вьетнам, Афганистан и др.), далее через Австралию до Аляски, включая по пути пол–Африки и Канаду. Я уже пропускаю всякие Фолкленды, Мадагаскар и Цейлон.
Большая Родина – это имперская категория, которую Великобритания не смогла изобрести, хотя изобрела пароход и паровоз, метрополитен и принцип разделения труда в производстве, открыла закон всемирного тяготения и многое другое. Может быть, и изобрела, но постеснялась употребить к самим англичанам?
Здесь надо ненадолго остановиться. Кому нужна «большая родина»? Наверное, тем, кто эту идею проповедует? Или всем тем, кто живет на этой большой Родине? На эти вопросы ответ как бы очевиден и широко распространен: всем, но мне представляется, что ответ этот совсем неоднозначен и напрямую связан с «загадочностью русской души».
Помните, как Гитлер в считанные месяцы завоевал всю Западную Европу. Страны вместе со своим народом сдались, но сохранили практически весь свой культурный, промышленный, сельскохозяйственный потенциал, коммуникации, инфраструктуру, да практически все, что имела до захвата. Родина с большой ли, с маленькой ли буквы, то есть вся страна со всем своим «многострадальным» населением стала ждать дальнейших событий, потихоньку ненавидя немцев и, делая им маленькие пакости, кто сколько может. Надо заметить, что, например, французы все предыдущие времена воевали с немцами постоянно, с переменным успехом, с ожесточением, разрушением всего и вся, но потом постепенно стали вести себя более «покладисто» и чем ближе к последней мировой войне, тем все более покладисто. Немцы также стали несильно сопротивляться, если побеждали французы. Вспомним Наполеона, постреляли в чистом поле, победили, практически ничего не разрушив, и пошли дальше, на Россию. Самосознание «западноевропейской души» от войны к войне менялось в сторону добродушия к завоевателям. Почему? Надо исследовать, а не «верить».
Самосознание же «русской души» застыло со времен Ледового побоища, с 1242 года по 1941 год. При Наполеоне своими руками сожгли Москву, чтобы завоевателю не досталась. При Гитлере вообще все сжигали, а что не горело, – взрывали: заводы, хлеб на полях, города, мосты, железные дороги и так далее и тому подобное. Оставляли, правда, врагу мирное население, совсем как французы. Но это, наверное, потому, что железные дороги взрывали раньше, чем население успевало ими воспользоваться для эвакуации в остаток своей горячо любимой Родины с большой буквы. А может быть потому, что остаток горячо любимой Родины, находился в основном на Урале и в Зауралье, попросту в Сибири, куда с конца прошлого века ссылали самых опасных преступников, в том числе и нынешних правителей большой Родины. Надо и на этот вопрос о неизменности «русской души» ответить и ответить не лозунгом «Верую!», а исследованием причин этой такой стабильной «неизменности» русской души по сравнению с западноевропейской душой.
«Загадочность» русской души в последней войне проявилась также в том, что, победив фашизм, как пишут в советской истории, русские потеряли народа больше, чем немцы, начавшие войну, и вообще больше всех наций вместе взятых, участвовавших в этой войне. Как же это получилось? Оборонялись, – гибли, наступали, тоже гибли в несравненно большей степени. Странно!