Приведу слова Ибн–Фадлана про нас (10 век, если не врут): «Они приходят из своей страны и бросают якорь в Итиль (нынче Волга), которая есть большая река, и строят на ее берегу большие деревянные дома; в одном же доме собирается их десять, двадцать, также менее или более. У каждого из них есть стул, на котором он сидит (под вид трона, что ли?) вместе с красивыми его девушками для торга; иной сочетается со своей девушкой, а его товарищ смотрит на него; часто же собираются многие из них в таком положении, одни в виду других. Иногда приходит к ним купец покупать у одного из них девушку, застает его сочетающимся с нею, и тот не оставляет ее, пока не кончит соития своего».
Видите какая «простота» нравов? Как в стаде животных. Отметим здесь еще, что широко продают рабынь, где, интересно, их взяли, в какой войне, с кем? Или вырастили их на своем «огороде»? И, заметьте, продают женщин, про мужчин не говорят. Но мы знаем уже, что в те времена был жуткий дефицит женщин на земле, везде, кроме Австралии. Там дефицит был, но поменьше, не жуткий. Пока у меня больше вопросов, чем ответов на них. Подождем.
Если кто–то хочет сказать, что Ибн–Фадлан «нагло врет, стараясь опорочить», тогда я спрошу: а зачем ему это? Ведь он партнер торговый, а не официальный враг государства Российского. Если Ибн–Фадлан написал это позже, чем в 10 веке, что вполне вероятно, судя по нескольким версиям «новой хронологии», то и это не имеет особого значения. Ибо видно, что описывается древняя история, не 16 века даже, так как в 16 веке порядки были совсем иные, и я об этом уже сообщал во вводных главах.
Вместе с тем не надо забывать и то, что я уже упоминал в том же месте вверху, что женщина на Руси, по мнению других авторов, живших несколько ранее Ибн–Фадлана, была в несравненно более высоком статусе, практически равном мужскому. (Имела собственную дружину, в частности), но там речь шла исключительно о княгинях, к мнению которых мужья–князья очень даже прислушивались. Так что, с рабынями на продажу прошу их не путать. И еще одно. Продавцы рабынь, русские, могли быть родом из мест, где–то около Ярославля, Ивановской области, будущего Нижнего Новгорода, Чувашии, Татарстана или с бассейна реки Оки. Ибо как бы они оказались на Волге, ближе к ее низовьям, к рынку, не из Белгородской же или даже Смоленской области, оттуда в те поры на Волгу было не попасть ни при каких обстоятельствах. Большая русская равнина, недаром она же Великая. Вы видите, я и чувашей, и татар к русским причислил. А куда мне их причислить, если они живут средь русских, многие века, притом вперемешку? Насчет татарского ига я скажу то же, что и авторы «новохрона–2», что не было его, а подробности об этом ниже, ибо они у меня несколько не совпадают с новохроновскими.
Насчет религии русских в те поры Ибн–Фадлан тоже сообщает кое–что: «Во время прибытия их судов к якорному месту каждый из них выходит, имея с собою хлеб, мясо, молоко, лук и горячий напиток, подходит к высокому вставленному столбу, имеющему лицо, похожее на человеческое, а кругом его малые изображения, позади этих изображений вставлены в землю высокие столбы. Он же подходит к большому изображению, простирается перед ним и говорит: о господине! Я пришел издалека, со мной девушек – столько и столько–то голов, соболей столько и столько–то шкур, пока не упоминает все, что он привез с собой из своего товара. Затем говорит: этот подарок принес я тебе, и оставляет принесенное им пред столбом, говоря: желаю, чтоб ты мне доставил купца с динарами и дирхемами, которые купил бы у меня все, что желаю [продать] и не прекословил бы мне во всем, что я ему ни скажу; после он удаляется. Если продажа становится затруднительной, и время ее продолжается долго, то он возвращается с другим подарком во второй и третий раз, и если желаемое им все еще промедляется, то он приносит одному из тех малых изображений подарок и просит его о ходатайстве, говоря: эти суть жены господина нашего и его дочери, и он не пропускает ни одного изображения, которого не просил бы, и не молил бы о ходатайстве, и не кланялся бы ему униженно. Часто же продажа бывает ему легка, и когда он продает, говорит: господин мой исполнил мое желание, должно вознаградить его за это. И берет он известное число рогатого скота и овец, убивает их, часть мяса раздает бедным, остальное же приносит и бросает пред большим столбом и малыми, его окружающими, и вешает головы рогатого скота и овец на столбы, вставленные в земле, а когда настает ночь, то приходят собаки и съедают это, тогда этот, который это сделал, говорит: мой господин соблаговолил ко мне и съел мой подарок».
Тут оказалась не только религия, но и нравы, в полном комплекте. Начну с религии. Как мне кажется, судя по религии, время это несколько позднее, чем я описываю. Тут уже существует общество, притом хорошо уже организованное. Со временами образования тотема и табу его не сравнишь, но христианства еще явно нет. Эту религию я охарактеризовал бы краткой формулой: «ты – мне, я – тебе». Но по этой формуле мы и сегодня живем. Истинная наша религия именно эта, а не та, которая «считается». Значит: родились с ней, христианство пережили, коммунистов перетерпели, в возрождении христианства оказались, при «новом» капитализме формула не исчезла. Это значит: с ней и помрем. Это очень важный вывод, несмотря на то, что здесь описаны хоть так называемые великороссы, хоть чуваши, хоть татары. Из текста так и прет взяточничеством. Или вы не поняли и мне надо объяснять?
На сегодня, чтобы было понятнее, эта религия выглядит так. Приходишь в контору с подарком в виде «добрый день», маленьком, и говоришь: мне надо «купца с динарами», новую квартиру, место в детском садике, справку о состоянии моего здоровья, желательно все вместе и сразу. Вас прогоняют с порога. Тогда вы приносите шоколадку, например, вечному мэру Москвы или очередному председателю российского правительства. Можно брать ранги помельче, например, начальников, тоже вечных, ЖЭКа, СОБеса, здравотдела и прочих. Вас прогоняют второй раз. И – третий. Тогда вы разыскиваете «одно из малых изображений», окружающих «большой столб с лицом похожим на человеческое» и вручаете отвергнутую «большим столбом» шоколадку этому «малому столбу» с просьбой о «ходатайстве». Если и это не приносит желаемого результата, то вы «не пропускаете ни одного изображения», обходите все «малые столбы с человеческими лицами и кланяетесь униженно». Дошло, наконец?
Кто эту религию изобрел, «снизу» всенародно возникла она или «сверху» идет, не знаю пока. Знаю точно, что это было до «татаро–монгольского ига», не «испорченная» им «религия». Значит, религия наша, родная, великорусская, во всех лесах от Ярославля до Нижнего Новгорода распространенная, с древнего мира и до сегодняшнего дня мая 2000 года. Надо узнать, конечно, истоки этой религии, но у меня пока мало информации для этого. Если вспомнить шеренги сеющих и топчущих, то, может быть, и всенародная религия, но это пока строго предварительный вывод, малообоснованный. Но другой вывод, обоснованный на все сто, всеми прошедшими столетиями, в том числе и заканчивающимся, не покажется вам, уважаемые сограждане, приятным. А для меня он просто огорчительный. Дело вот в чем.
Ладно, все эти прошедшие века мне с вами не давали возможности «реформироваться» на западноевропейский лад различные «обстоятельства», например, татаро–монгольское иго, которого фактически не было, ладно. Но сегодня–то нам кто мешает? Все–таки у нас с вами сегодня демократия, хоть и куцая, тоже по формуле: «ты – мне, только тогда, я – тебе». Но, менять–то, хотя бы эту формулу, можно? А вы все голосуете за эту же формулу, даже студенты. Но даже в Африке уже, в самой дикой Африке, студенты уже не такие как вы. Они уже «передовые». А вы все ходите: с дискотеки на «балдеж», с балдежа – опять на дискотеку. И вам совершенно нет никакого дела до «формулы любви». И на которую надо менять нашу столь осточертевшую веками формулу. А, за Явлинского, который хотя бы пока на словах, хочет сменить нашу формулу взяточников и взяткодателей на более приемлемую формулу, вы не голосуете, вы не голосуете вообще, вам некогда. И вы даже не обижаетесь, когда Высоцкий говорит про нас: «Траву кушаем, век – на щавеле, скисли душами, опрыщавели». Я иногда пессимистически думаю, что это уже конец нации.
Вы хоть понимаете, что религия наша, «возникшая» не позднее 10 века, до христианства, и в христианстве современном такая же осталась. Церковь беспошлинно «ввозит» нам водку и сигареты, а продает втридорога, как будто пошлину платила, и ввозит не ладан, не просфорки для нас, а отраву для нас. А ради чего? Для чего? Для своего, а не нашего с вами, «величия», заключающегося для нее, «православной», в золоте, в этом дьявольском металле. А для отвода глаз заповеди: не убий, да не укради, слушай родителей». Осталось «ввести» в наших «храмах» и женских монастырях проституцию «валютную». Известная древняя богиня, не христианская, правда, языческая, Кибела, говорит, что выгодное это дело. Наверное, мы не исправимся. И еще раз простите за «не относящиеся к делу» отступления.
Ибн–Фадлан упоминает также о том, что русские сжигают своих покойников. Он этим несколько удивлен, все остальные закапывают в землю. А ему, дескать, объяснили русские, что закапывать нехорошо, черви едят покойников и их душам неприятно поэтому. А с дымом они сразу улетают туда, куда следует. Тут видна изворотливость русской мысли, как у новых эмигрантов, последних, четвертой или пятой «волны», подливающих воду в бензин на американских бензоколонках. А их предки далекие, «подлили воды» Ибн–Фадлану. Им надо было сказать ему честно. Мол, зимой у нас холодно, земля промерзает на полтора метра, иногда даже больше, а люди мрут в основном зимой, когда просо съели, охота не ладится. Не в снег же их закапывать, да и лопат, мол, у нас нет, вообще железа нет в этих краях, едва на топоры хватает. А деревянными лопатами, которые у нас в ходу, мерзлоту не возьмешь. Зато дров много, в лесу живем. Вот мы и сжигаем, чтобы не пахло. Надо полагать, что христианство изменило этот порядок со сжиганием покойников, а может, и железа больше стало, на ломы и кувалды стало хватать.
Ибн–Фадлан говорит, что лично присутствовал на похоронах русского. Вот как он это описывает: «Мне говорили, что они делают со своими главами (? – мой) при смерти их такие вещи, из которых малейшая (?) есть сожжение; посему я весьма желал присутствовать при этом, как я узнал про смерть знатного у них человека. Они положили его в могилу и накрыли крышкой, в продолжение десяти дней, пока не кончили кроения и шитья одежды его. Это делается так: бедному человеку делают у них небольшое судно (он же не знал, что это гроб; у них хоронят без гробов, дерева нет), кладут его туда и сжигают его. У богатого же они собирают его имущество и разделяют его на три части: треть дают семье, за треть кроят ему одежду, и за треть покупают горячий напиток, который они пьют в тот день, когда девушка убивает себя и сжигается вместе со своим хозяином. Они же преданы вину, пьют его днем и ночью, так что иногда умирает один из них с кружкою в руке. Когда же умирает у них глава, то семья говорит девушкам и мальчикам: кто из вас умрет с ним? И кто–нибудь из них говорит: я! Когда он так сказал, то это уже обязательно для него, ему никак не позволительно обратиться вспять, и если б он даже желал, это не допускается; большею частью делают это девушки».
Что из этой цитаты можно извлечь для нас полезного? Слово «глава» не совсем понятное, но явно это не отец. Может быть хозяин, владелец, мелкий вождь, глава тотема, или что–то другое в этом роде. Но не отец. Слово «малейшее» надо вероятно понимать как «самое малое» – есть сожжение. Что такое самое большое, что можно сделать с дорогим покойником, тоже не понятно. Может мавзолей как у Ленина? Любопытно, что одежду ему шьют 10 дней, и на это дело требуется треть имения богатого покойного. Не простой, видать, саван. Из того, что только треть дают «семье», следует, что эта «семья» не очень–то правомочна, скорее это просто дворня с наложницами, одна из которых разделяет участь покойного хозяина. И почему мальчики и девочки, а не дочери и сыновья?
Очень заинтересовала меня невидимая простым глазом связь. Вот она: угощают горячим напитком, спрашивают желающих, один говорит да, отказываться уже нельзя – сжигают с хозяином. Притом к умершему хозяину всегда присовокупляется именно девушка, то есть очень молодая особа, но не жена и не дочь. Ибн–Фадлан все время говорит «девушка». А вот Маврикия Стратега просто–напросто обманули, как Ибн–Фадлана по поводу причины сжигания, ибо он пишет: «Скромность их женщин превышает всякую человеческую природу, так что большинство их считают смерть своего мужа своей смертью, и добровольно удушают себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь» (6–7 века). Во–первых, собственно жен и не было, как ясно дает понять нам Ибн–Фадлан. Во–вторых, что это за женщины у русских, которые все подряд «превышают всякую природу человеческую»? Сплошные александры матросовы, закрывающие своим телом вражеские амбразуры. А Ибн–Фадлан, хотя и не говорит прямо, но из контекста видно. Напоили с «горя» бабу до беспамятства «горячим напитком» и говорят ласково: «мы тебя сейчас с ним положим. Нет, больно не будет». Недаром все подряд иностранцы, как сговорились, отмечают полное «равенство» русских мужчин и женщин в употреблении спиртного.
Скажу, пока не позабыл, почему я не цитирую русских историков. Во–первых, им неоткуда взять свои знания о тех временах, кроме источников, которыми и я пользуюсь. Во–вторых, они их немного подправляют, а мне этого не надо. Вот один пример. Л. Лебедев: «Во всем присутствует представление о чистоте совести, которая настолько превыше всего, что никакие земные блага, соблазны или сама смерть не должны заставить человека изменить ей. Здесь приходится вспомнить то, с чего мы начали, — отсутствие чрезмерной привязанности русских людей к земному благополучию и комфорту. Земные блага и ценности отступают на второй план именно потому, что важнее их, превыше, ценность духовная – совесть».
Это он так «реконструирует» Прокопия Кессарийского, который сообщает: «Образ жизни у них, как и у массагетов, грубый, безо всяких удобств, вечно они покрыты грязью, но по существу они неплохие люди и совсем не злобные, но во всей чистоте сохраняют гуннские нравы». А «ценность духовная» уже изложена мной в цитатах из Ибн–Фадлана и Маврикия Стратега. Таких маленьких «неточностей» у русских историков на каждой их странице навалом. А мне–то от этих «времен» надо вернуться еще назад, в более ранние времена. Как же я вернусь в них на такой «основе», фундаменте, который мне соорудили Лебедев, Карамзин и другие, из всех сил своих старающиеся «приукрасить» русских.
Еще интересно, как русские приручили диких собак. Так и во всем мире сделали. Ибн–Фадлан о приношении жертв «столбам с человеческим лицом»: «…часть мяса … бросает пред большим столбом и малыми, его окружающими, и вешает головы рогатого скота на столбы, вставленные в земле, а когда настает ночь, то приходят собаки и съедают это». Моих комментариев, я думаю, не требуется.
Медицинские услуги из Ибн–Фадлана: «Когда один из них заболевает, то они разбивают ему палатку вдали от них, бросают его туда и кладут с ним кое–что из хлеба и воды, но не приближаются к нему, не говорят с ним, даже не посещают его во время болезни, особенно когда он бедный или невольник. Если он выздоравливает и встает, то возвращается к ним; если же умирает, то они его сжигают, а если он раб, то оставляют его в том положении, пока его не съедают собаки и хищные птицы». К медицинскому карантину эти правила не имеют никакого отношения, как можно подумать. Тогда бы сжигали всех умерших, в том числе и рабов, а не распространяли бы заразу с «помощью» собак. Это скорее можно отнести к мнению, что «на все воля божья». Проглядывает и сострадание, правда, смешанное с выгодой: вдруг оклемается и «на работу выйдет»? Поэтому оставляют хлеба и воды. А не ходят к больным, исключая богатых, тоже ясно почему, «общество» уже сильно расслоено. Если бы они поступали, как большинство животных, то есть бросали бы всех больных, без исключений, то у них была бы «первобытная орда». А тут дело пахнет почти государством, с кремлевской больницей. Черствость народного характера тоже видна. Что, у больных и родственников никаких нет? Есть, конечно, иначе и относить больных в уединение некому бы было, государственных похоронных команд, я думаю, еще не создали? А, заразы, как я показал, не боялись. Больной — «отрезанный ломоть», иначе я назвать это правило не могу. Присовокуплю сюда очень распространенный обычай у северных народов «оставлять стариков у костра с некоторым запасом дров» и уходить от этого костра на долгие годы. Но они–то кочевники им надо «кочевать» туда, куда кочуют якобы их олени. А нам–то, зачем это, оттащил метров на 200, чтобы не пахло, и стонов не было слышно, и считай, что «откочевал». «С глаз долой, из сердца – вон», гласит русская поговорка, а вышеупомянутый Лебедев втолковывает нам про «ценности».
Специальный абзац выделяю. Его надо было предпослать всему разделу об иностранных мнениях о нас, но и тут можно. Главное, обратить внимание. Что иностранцу больше всех бросается в глаза? То, чего у него на родине нет, например деревянные ложки, берестяные туески и матрешки, которые везут от нас нынешние иностранные туристы. В те времена «матрешками» были наши особенные от них нравы. Это и «преданность наших жен», и способы похорон, и «медицинское обслуживание», и многое другое. Поэтому о рабах они говорят деловым тоном, а о «похоронах» с изрядной долей удивления, коллекционируют. Поэтому я вряд — ли найду у них отражение многих черт русских, свойственных им самим. Они эти черты просто не замечают, как вдыхаемый воздух.
Женский вопрос. Хлебников: «Низкое, подневольное положение женщины объясняет тот факт, что их судьбой распоряжались произвольно, на общей сходке рода племени, как это видно из народных песен». С. Соловьев: «Многоженство у всех племен славянских есть явление несомненное; наш летописец говорит о восточных славянах, что они брали по две и по три жены; обычай многоженства сохранился и долго после введения христианства». Д. Иловайский: «Рай они воображали себе каким–то цветущим, зеленым садом; но он принадлежит собственно людям свободным; а женщины и рабы должны там по–прежнему служить своим господам». Про многоженство запомните, потом я найду ему причину.
Русские и славяне, по мнению Ибн–Даста – разные народы. «Что касается Руси, то находится она на острове, окруженном озером. Остров этот, на котором живут они, занимает пространство трех дней пути; покрыт он лесами и болотами; нездоров и сыр до того, что стоит наступить ногою на землю, и она уже трясется по причине обилия в ней воды. Они имеют царя, который зовется Хакан–Рус. Они производят набеги на Славян, подъезжают к ним на кораблях, высадятся, забирают их в плен, отвозят в Хазран и Булгар и продают там. Пашен они не имеют, а питаются лишь тем, что привозят из земли Славян. Они не имеют ни недвижимого имущества, ни городов, ни пашен; единственный промысел их – торговля соболями, беличьими и другими мехами, которые и продают они желающим. Одеваются они неопрятно; мужчины у них носят золотые браслеты. С рабами обращаются хорошо и заботятся об их одежде, потому что занимают их при торговле. Городов у них большое число (выделено мной), и живут на просторе… Мечи у них сулаймановы.… Между ними нет розни.… Есть у них знахари, из коих иные повелевают царю, как будто они начальники их.… Приносят в жертву: женщин, мужчин и лошадей… Шаровары носят они широкие: сто локтей материи идет на каждые». Под этой цитатой подпись: «Абу–Али Ахмед ибн–Даста (ибн–Руста). Книга драгоценных сокровищ. Ок. 930 // Гаркави А..Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870. с. 267 – 269.
«Страна славян – страна ровная и лесистая; в лесах они и живут. Они не имеют ни виноградников, ни пашен. Из дерева выделывают они род кувшинов, в которых находятся у них и улья для пчел, и мед пчелиный сберегается. Это называется у них сидж, и один кувшин заключает в себе около десяти кружек его. Они пасут свиней наподобие овец». Под цитатой этой подпись та же, с. 264 – 267. Обе цитаты разнесены страниц на 30 в «цитатнике»: Размышления о России и русских. 1–17 вв. М., «Правда Интернэшнл», 1996.
Наша знаменитая русская баня по весьма обоснованному мнению Ибн–Дасты это не что иное, как жилой дом: «Холод в их стране бывает до того силен, что каждый из них выкапывает себе в земле род погреба, к которому приделывает деревянную остроконечную крышу, наподобие христианской церкви, и на крышу накладывает земли. В такие погреба переселяются со всем семейством и, взяв несколько дров и камней, зажигают огонь, и раскаляют камни на огне докрасна. Когда же раскалятся камни до высшей степени, наливают их водой, отчего распространяется пар, нагревающий жилье до того, что снимают уже одежду. В таком жилье остаются до весны». Похоже на славянскую хату, когда она чуть–чуть «вылезла» из земли, приблизительно на две трети. Одна треть оставалась в земле, две трети, «вылезшие» из земли стали плетнем, обмазанным глиной и побеленным, с окошечками, затянутыми бычьим пузырем. Крыша осталась прежней, но вместо земли покрыли ее соломой. А то земля тяжелая. Почему так строили? А потому, что леса не было у славян, только тальники или вербы по речкам. Потому и храмы строить начали из камня, как в Италии или Малой Азии. Пол и сегодня в таких хатах земляной, шелухой от семечек, вдавленных в землю, отшлифованный. На болотах такой «дом» или баню не сделаешь, поднимать из земли–то надо повыше, чтобы было посуше. И лесу много, чего здесь его жалеть?
Начну анализировать цитаты для того, чтобы вы не верили им, когда будете читать их сами, в других «изданиях». Во–первых, Ибн–Даста не такой дурак, чтобы ровно через две строчки противоречить самому себе. Сперва сказать, что «они не имеют городов», и тут же поправить себя: «городов у них большое число». Цитату я не прерывал. Живут на болотном острове и плавают на кораблях. Это куда же они «плавают» по болотам, окружившим их озеро, с острова на этом озере? Дальше берега этого озера не только на корабле, на лодке не поплывешь. Оказывается, они плывут в Хазран, я думаю, в Хазарию, что на устье Волги, или в Черное море через Азовское и Дон, или прямо по Днепру, к болгарам. И, оказывается, что они по пути рабов назавоевывали, и везут их продавать. А сами, «новгородские», оказались в казацких штанах, какие только турки носят, но значительно уже. Бедный Ибн–Даста, ты попался в руки к компиляторам цитат, из которых они сделали твое «произведение» заново, в своих целях, притом, выставив тебя совершенным дураком.
Я бы мог, конечно, добраться до самого Ибн–Дасты, перевести его на русский и посмотреть, что говорит он сам обо всем этом. Но на одно это надо положить полжизни, а у меня времени нет. На это и рассчитывали его «переводчики» и «дергатели» цитат, представляя мне «независимое мнение о русских» в «удобном для моего чтения виде». Я просто отредактирую их текст так, как его писал первичный автор. И разделю его по народам, которые он описал.
Во–первых, он описал казаков на знаменитом острове средь Дона, штаны которых компиляторы отделили от самих казаков. Домов, конечно, они не строили, плавали по Дону, а не по мифическому озеру и хватали по берегам тех, кто попадется, независимо от национальности и вероисповедания. Потом плыли к устью Дона и продавали. Этим и жили, зачем им пашни? Торговлю соболями я бы пока у них отнял и положил в копилку. Мечи сулаймановы, то есть турецкие, я им оставлю, так как они честно их заработали на работорговле. Неопрятную их одежду, оставляю на них, все равно женщин у них нет, постирать. Они гомосексуалисты, поэтому между ними и нет и розни. Золотые браслеты я оставлю тоже на них, но не на всех, ибо это и отличает у них «мужчину» от «женщины». То, что они едят только то, что привозят от славян, которые тоже не пашут и не сеют, а только держат улья, я оставлю на совести «компиляторов». Прибавлю только от себя к Ибн–Дасте: недаром у нас все песни и сказки про соловьев, да казаков–разбойников и игры у детей в них же. Только недавно заменились на «наших–немцев» и «красных–синих».
Пойдем дальше. Следующий народ – это новгородцы, настоящие русь. Из копилки им вручаю соболей и белок для торговли, но не всех, только половину. Торгуют они с западом. Болота оставляю с ними. Половина городов – тоже у них. Царя им не оставляю, беру его пока в копилку, ибо у них подобие демократии, взятой, правда, по–обезьяньи и с издержками, на западе. На юг и восток они не ходят. Там сплошные болота, можно только зимой, как их и завоевывали потом русские же, но уже цари. Рабов я тоже заберу от них, от греха подальше.
Третий народ – это где–то Ярославль, Владимир, в верховьях Волги. Им отдаю половину соболей, половину городов, всех рабов, царя с патриархом, простите, с главным колдуном, не в христианстве ведь еще. Признаю, что царь иногда бывает ниже колдуна, у них разделение властей, к чему мы сегодня, в 2000 году, тоже стремимся, но нынешний царь пока всю власть перехватывает, вместе с генпрокурорскими правами, но без его обязанностей. Рабов они содержат хорошо, ибо это их собственные граждане, слегка задолжавшие: брали взаймы на постройку дома и пропились на «горячем напитке». Залог пропал, самих взяли в гребцы, потому и кормят хорошо. Плавают по Волге, вниз – хорошо, обратно – вся надежда на гребцов. Этот рассказ продолжает тоже Ибн, но уже Фадлан. В Новгород не ходят, да и не знают про него ничего.
Теперь видите, что русских не только писателей, но и «цитатокомпиляторов» тоже нельзя читать. Собьют с панталыку. Но и без них в некоторых случаях нельзя, хоть что–то можно и у них выведать, но читать их надо с предельной осторожностью.
Прежде, чем переместиться в более ранние времена из нынешнего 10 века, заглянем в 16 век одним лишь глазком с целью узнать, как там идут дела с работорговлей? Из В. Ключевского, целиком и полностью обвиняющего крымских татар: «В начале 16 века южная степь, лежавшая между Московским государством и Крымом, начиналась скоро за Старой Рязанью на Оке и за Ельцом на Быстрой Сосне, притоке Дона… Пленные приливали в Крым в таком количестве, что один еврей–меняла, по рассказу Михалона, сидя у единственных ворот Перекопии, которые вели в Крым, и, видя нескончаемые вереницы пленных, туда приводимых из Польши, Литвы и Московии, спрашивал у Михалона, есть ли еще люди в тех странах или уже не осталось никого». Только прошу вас, Польшу и Литву вычеркните сразу, а Московию оставьте одну, ибо зачем «татарам» ходить сквозь Московию, полную людей, вполне годных в рабы. Это же абсолютно глупо. Это если бы мы в 1986 году, например, пошли «помогать» Афганистану, через Китай.
От стада до первых опытов работорговли
Виссарион Белинский и разделение Русской равнины на две части. «Кучки» народов на Русской равнине: новгородско–псковская, ярославская, окская, чувашско–татарская, «пути из варяг в греки». Четыре известных пути создания табу на инцест. Пятый путь развития общества, при избытке женщин. Перенесемся в тундру вместе с геологом. Природная русская мужская лень. Любовь неизвестна. Неизбежность женской работорговли. Расписание полевых работ на Руси. Мужик, хотя и «хозяин», но живет за счет женщины, одна у него «забота» – «геройствовать». Русские мужики двух сортов. Русское слово «обуза». Казаки–разбойники. Дружина. Современная «дружина», например, «измайловская». Матриархат миновали, не заезжая в него. Смерд смерду – рознь. Новгородцы. Что такое «гнет»? Что такое «дань»? Материнская любовь к детям, гипертрофированная. «Раздел» новгородских земель. Киев. Венеция, лиственница и венецианские послы на Руси. Иудейский храм и «ливанские кедры». Путь «из варяг а греки». Ламский волок и хронология «присоединения» княжеств к Москве. Исторический идиотизм. Ключевский врет «про татар». Про татарские «крылья» и Муравский шлях. 80 тысяч «татар» терроризировали 8 миллионов русских? Величие не в разврате. «Чудная» чудь. О «широких основаниях русских носов». Про «угров».
С Великой русской равниной мне придется, пожалуй, потруднее, чем с Австралией, не говоря уже о скученных народах, рассмотренных раньше австралийцев. Все те скудные «предпосылки» рассмотрены выше. В результате своей реконструкции я должен прийти именно к ним. Но, смотрите какую большую равнину мне надо рассматривать зараз. Она же больше чем вся Западная Европа. Поэтому я предыдущие «предпосылки все–таки разделю на две части как бы по диагонали: юго–западную, там, где сейчас Украина и юг Белоруссии, и северо–восточную, все остальное пространство, а называть буду юг и север. К этому меня надоумил известный литературный критик Виссарион Белинский. Он считает, что юг и север по–разному относился к женщинам. Вот его слова: «Слово о полку Игоревом резко отзывается южнорусским происхождением. (…) Все это, повторяем, отзывается Южной Русью, где и теперь еще так много человеческого и благородного в семейном быте, где отношения полов основаны на любви, и женщина пользуется правами своего пола; и все это диаметрально противоположно Северной Руси, где семейные отношения дики и грубы и женщина есть род домашней скотины, и где любовь совершенно постороннее дело при браках; сравните быт малороссийских мужиков с бытом русских мужиков, мещан, купцов и отчасти и других сословий, и вы убедитесь в справедливости нашего заключения о южном происхождении «Слова о полку Игоревом», а наше рассмотрение русских сказок превратит это убеждение в очевидность».
Прочитав это, я подумал, что Белинский совершенно прав. Сколько любви звучит в «Слове…», но ведь любовь у меня играет большую роль в становлении народа. Я на ней пол–истории австралийских аборигенов построил, да, и у скученных народов она играла немаловажную роль. Даже и сегодня на глазах у всех отношение к женщине на Западе и на Востоке. Поэтому наш «Север», скорее, принадлежит к Востоку, чем к нашему «Югу» и Западу вообще.
Похоже на то, что, нам придется к народам Великой русской равнины применить все ранее разработанные «модели», как для скученных народов, так и для Австралии. Ибо у нас появились кучки народов на упомянутой равнине, изолированные от остальной равнины, а сама равнина, как показано выше, была изолирована от всего остального мира. Но между этими кучками были действительно рассеянные народы, изолированные от всего остального мира, и изолированные от кучек. Равнина–то слишком большая и вся в лесах. Кучки же, все–таки имели некоторую связь с остальным, «большим» миром, но очень непрочную: только небольшая часть людей этих кучек, торговцы, общались. Вот такая пестрая картина.
Обозначим кучки. Это, прежде всего, новгородско–псковская кучка, общавшаяся с Западом. Вторая кучка «ярославская», третья «окская» (судоходно–лодочного бассейна реки Оки, от Рязани до Нижнего Новгорода), четвертая чувашско–татарская кучка. Первая кучка с кучками со второй по четвертую не общалась – болота, а вот последние между собой – общались, встречаясь на Волге, посредством своих купцов, а все вместе – с представителями внешнего мира в низовьях Волги, в основном восточного происхождения. Но это было уже ближе к десятому веку, который мы только что рассмотрели, и застали их всех на Волге. Не забудем о кучке на пресловутом «пути из варяг в греки», которой посвятим специальное исследование.
А теперь вспомним и кратко сформулируем все «способы» создания табу на инцест, вернее, преодоление инцеста, ибо без этого табу дальнейшее развитие этих кучек прекратилось бы:
• австралийский мирный, то есть последовательно создание тотема, фратрии мужского наследования, любовь, закон–табу об экзогамии;
• амазонки, то есть побег женщин в амазонки, в женскую орду, вынужденная экзогамия, что привело к разделу оставшейся орды на кланы с одной женщиной и группой мужчин, из которых два варианта:
• «фрейдовский» тотем с вынужденной экзогамией, ходящий в «гости» к амазонкам, и
• богиня–мать с культом скопцов.
К этой классификации прибавим теорию Геодекяна, согласно которой женщины, мало видящие мужчин, рождают мужчин, а мало видящие женщин, рождают женщин. На этой основе и будем рассматривать Великую русскую равнину, но так, чтобы выйти на нравы 10 века, которые выше изложены.
Начнем, естественно, с феномена Геодекяна, как движущей силы всех перечисленных выше типов революций–эволюций. Для этого подумаем, что можно делать диким людям в диком лесу, половина года, в котором холодная зима, на снегу не переночуешь? Я недаром упомянул зиму. Зима вносит коррективы в половые отношения.
Медведь осенью накапливает много жира и ложится в берлогу спать. Берлогу он ищет и обустраивает по инстинкту, который ученые ему назначили, правда, не сказали, кто в медведя этот инстинкт вложил. Люди тоже строят берлоги, а жир сам собой нагуливается, осенью жратвы в лесу много. Думаю, что первой догадкой людей была догадка строить берлогу не на одного, ибо и сегодня говорят, что вдвоем теплее. Допускаю, что берлогу строили не на двоих с детишками, так как любви еще не было, да и потом любовь не у многих появилась, как говорят вышеприведенные нравы 10 века. Разве я любовь получил в 10 веке? Чисто сексуальный первичный позыв, удовлетворяемый на виду всего честного народа, без малейшего сомнения, что это совестно. В общем, полагаю, что берлоги были групповые, по интересам, так как зимой никто наподобие медведей спать не собирался.
Но с начала зимы все были сытые. А сытому первобытному человеку, что надо? Правильно, ведь действует сексуальный первичный позыв по Фрейду. Поэтому массовое рождение детей надо полагать через 9 месяцев со дня залегания в берлогу — октябрь, то есть в июле. А когда медведь и люди выходит из берлог? В апреле. Поэтому у будущей мамы 6 месяцев из 9, притом все самые первые, решающие в смысле будущего пола ребенка, на глазах мужиков будет не меньше, может, даже больше, чем всегда. Поэтому, закон Геодекяна действовать так, как у всех ранее рассмотренных народов, не будет. Может быть, даже будет действовать в «обратную» сторону, то есть приводить к преимущественному появлению девочек, и в результате женщин будет в орде некоторый «перекомплект».
Но, перекомплект женщин на Великой русской равнине, вернее в ее северо–восточной части, по сравнению с их недокомплектом у всех рассмотренных ранее народов, это же совершенно другой путь развития. И этому пути никто долгое время не мешал идти, так как он идет. А потом эти народы, вернее их правители, вообще не захотели, чтобы кто–нибудь вообще видел, как они «развиваются». Это долгие века вообще было страшной тайной, наподобие тайны атомной бомбы. Одновременно, долгие века правители не разрешали своему народу не только смотреть, даже слушать «по волнам» с помощью специальных «глушилок», как развиваются другие народы. Здесь очень интересные правила жизни должны были получиться, а затем и закрепиться незыблемо.
Давайте–ка, с этим выводом перенесемся мысленно туда, где «эксперимент» этот мирового масштаба, можно наблюдать в еще более чистом виде, то есть – за Урал и до самого Тихого океана, ограничившись только с юга границей вечной мерзлоты, которая «спускается» все более к югу, с нашим движением на восток от уральских гор. Правда, в тех краях и солнце светит несколько по иному: то светит и день и ночь, а то его совсем нет около трех месяцев. Но, я думаю, сильно картину это не испортит, ибо и в Предуралье так есть, но там, где русским делать было нечего. Но, я мало, что знаю и о нравах этих мест, даже еще меньше, чем о русских до 10 века.
Хотя, кое–что знаю. Например, что гостя в честь уважения кладут спать со своей женой. Откажешься, – обидишь хозяина, поэтому обычай этот – искренний, не показной. Но он произошел не от спанья в чуме стольких особей, сколько в нее влезает, а от способа пропитания. Дело в том, что дикие олени не бродят по тундре уж очень большими стадами, чтобы прокормить собой большую деревню, где можно вступать в брак с не очень близким родственником и избежать последствий, описанных мной в разделе любви австралийцев. Поэтому за каждым отдельным стадом ездят на лучших представителях этого же стада оленей всего несколько семей, как правило, родственников, а стадо со стадом олени предпочитают не встречаться. Поэтому и сопровождающие их для своего пропитания несколько семей, тоже не встречаются с другими несколькими семьями, сопровождающими другое стадо. Хотя им именно этого хочется, потому что давно заметили, что как только случайно где–нибудь встреча такая произошла, то детишки получаются и красивее, и смышленее. Вот они и ввели правило, чтобы при первой же возможности появления на горизонте нового человека, воспользоваться этим для улучшения своего рода. Это очень хорошее правило, до ревности ли тут.
Русские же геологи, бродящие летом по тундре в поиске нефти, газа и прочих полезных ископаемых, и заходящие иногда в чумы за мясом, этой насущной необходимости местных жителей не знают и поэтому очень удивляются обычаю. Приглашенные прямым текстом к такого вида сотрудничеству, они и рады бы использовать случай, все–таки жена–то в Питере или даже в Тамбове, но считают это несерьезным предложением, шуткой, так как воспитаны в совершенно других правилах, притом институт за плечами, считают себя очень грамотными, особенно в правилах хорошего тона. Поэтому со всевозможными ужимками, чтобы сохранить достоинство и чтобы дали мяса, отказываются. Тогда вся семья уходит «посмотреть оленей», а самая молодая и красивая дама при геологе раздевается топлес, как говорят сегодня, и подставляет как бы низкому солнцу, всю свою наготу, такую прелестную в отсутствии жены. Умный и, очень моральный геолог объясняет этот жест дамы себе следующим образом, стоя как истукан: «Здесь очень мало солнца, поэтому каждый миг его надо ловить для собственного здоровья, поэтому мораль несколько отступает, вынужденно». И несколько успокаивается, а, получив мясо, уходит в свою палатку, километрах в пяти от чума, садится там и, держа на коленке мятую тетрадку, записывает «случай».