В 1898 году экспедиция на корабле «Вальдива» заново открыла остров Буве. В первых главах книги мы уже подробно рассказывали об исследовательской деятельности капитана Захсе. В дальнейшем экспедиция прошла в непосредственной близости от земли Эндерби.
В 1901–1903 годах «Немецкая южно-полярная экспедиция» под руководством Эриха фон Дригальски на корабле «Гаусс» на 90° восточной долготы достигла континентальной Антарктики, где была открыта Земля Вильгельма II и гора Гаусс. Кроме этого она весьма подробно исследовала острова Сент-Пол, Новый Амстердам, Кергелен и Крозет. Именно научные итоги этой экспедиции положили начало активному осваиванию этих островов. Когда экспедиционный корабль назвали «Гаусс», то тем самым возвели монумент великому геттингенскому математику и физику Фридриху Гауссу. Гаусс внес свою лепту и в дело антарктических исследований. Его работа о земном магнетизме дала толчок для нескольких крупных полярных экспедиций, которые занимались изучением магнитного полюса в Антарктике. Такой, например, была экспедиция Джеймса Росса 1839 года. Он еще в 1831 году открыл магнитный полюс в Арктике. Это произошло на полуострове Бутия Феликс. После этого он загорелся желанием найти противоположный полюс на другом конце земли. Он не смог добраться до Южного полюса. Однако ему удалось прорваться сквозь первый пояс паковых льдов, проникнуть в глубь залива, названного по его имени, и открыть ледяной барьер длиной в 700 километров.
В этом месте нашей книги надо упомянуть еще двух великих теоретиков: основателя и директора Немецкой морской метеорологической станции Георга фон Ноймайера и блистательного берлинского географа Фердинанда фон Рихтхофена. В своих выступлениях и работах они неустанно агитировали за начало исследований Южного полюса. Последней работой Рихтхофена была статья о географическом положении Южного полюса. Именно она подтолкнула Амундсена, являвшегося учеником Ноймайера, на протяжении двух лет заниматься ежедневными магнетическими измерениями в Арктике.
Оба этих ученых были духовными вдохновителями экспедиции 1901–1903 годов, которая совершалась на «Гауссе». Ее руководитель Эрих фон Дригальски был кроме всего прочего учеником Рихтхофена.
Экспедиция на «Гауссе» была всего лишь частью грандиозного международного проекта по исследованию Антарктики. Одновременно с Дригальски стартовала шведская экспедиция, которой руководил Отто Норденскьёльд. На корабле «Антарктика» он направился в море Уэдделла. Приблизительно в то же самое время англичанин Роберт Скотг исследовал гигантский ледяной барьер, названный в честь его земляка Джеймса Росса. «Антарктика» была раздавлена льдами в море Уэдделла, но все же экспедиции удалось вернуться домой с богатым научным материалом. Роберт Скотг продвинулся на санях до 82°16′ южной широты, чем поставил рекорд того времени. Десятью годами позже он включится в гонку к Южному полюсу, пытаясь опередить Амундсена, что в итоге и привело к смерти Скотта.
Не будем глубже вдаваться в историю исследований Южного полюса, вполне достаточно обозначить, какую роль в освоении Антарктиды сыграли немцы. А их ряды постоянно росли.
В 1911 году Вильгельм Фильхнер на корабле «Германия» устремился к шестой части света. Ему не давало покоя море Уэдделла. Он задавался вопросом: шла ли речь о заливе вроде залива Росса, или оба эти залива являлись окончаниями огромного канала, морского рукава, который делил Антарктиду на две половины? Можно ли было при благоприятной погоде по этому «каналу» добраться от моря Уэдделла до залива Росса?
Для того чтобы ответить на эти вопросы, Фильхнер выбрал действительно весьма неблагоприятные месяцы. «Германия» оказалась закована во льды. Как мы узнали из рассказов нашего Кунце, корабль на протяжении нескольких месяцев безвольно дрейфовал со льдами, пройдя расстояние приблизительно в 1200 морских миль. Несмотря на множество неудач и трагических событий, например гибель капитана Фазеля, было добыто множество ценных географических сведений. В частности, был изучен восточный край залива Уэдделла вплоть до 77°45′ южной широты. Фильхнер назвал эти края Землей Принца-Регента Луитпольда.
Мировая война фактически на десять лет положила конец всякой экспедиционной деятельности. Однако по прошествии некоторого времени Германия смогла снарядить экспедицию Альфреда Мерца, который должен был отплыть на корабле «Метеор». Планировалось, что Мерц будет два с половиной года заниматься изучением
Южной Атлантики. После смерти Мерца его преемником стал Ф. Шписс, нынешний президент Немецкой морской метеорологической службы. Под его командованием экспедиция четырнадцать раз пересекала Атлантический океан между Африкой и Южной Америкой. Во время этого плавания вновь был сделан визит на остров Буве. Кроме этого кораблю удалось добраться до 63°51′ южной широты.
С тех пор ни одна немецкая экспедиция не посещала Южную Атлантику. Впрочем, даже имевшиеся в то время научные результаты позволяли нам претендовать на использование части Антарктики. Однако до сих пор не было сделано ни одного официального заявления на право владения некоторыми антарктическими землями.
Впрочем, весь этот комплекс вопросов, связанных с притязаниями на обладание антарктическими территориями, был совершенно безразличен пингвинам. Они высиживают своих птенцов с одинаковой степенью удовольствия что на норвежском, что на английском, что на возможно немецком куске континентального «пирога». Путем простого голосования здесь едва ли можно добиться чего-то существенного. Для наших пингвинов было важно только одно — а именно, чтобы Барклей вовремя приходил с ведром еды. Вознесем хвалу Всевышнему, что для пингвинов важным моментом стало лишь это обстоятельство. Поначалу их приходилось кормить с предельной осторожностью. Майр держал крепко каждую из птиц, а Барклей открывал ей клюв двумя руками, а затем быстро закидывал в него рыбу. К нашему счастью, пингвины не отказывались ее проглатывать. Впрочем, эта сцена заставляла всех изрядно понервничать: и Барклея, и Майра, и пингвинов, и зрителей.
Сегодня вечером почти все участники экспедиции вновь станут зрителями. Гбурек всех приглашает на большой народный праздник, который должен быть интересен для тех, кто никогда не был в цирке. Наши развлекательные вечера стали настолько популярными, что двум плотниками приходится мастерить ряды удобных и устойчивых скамей. До этого момента мы довольствовались сидением на досках, которые клали прямо на ящики.
Стол для пинг-понга был убран. Зрители в предвкушении усаживаются на скамьи. Сначала исполняется несколько песен, после чего начинается цирковое представление. На «сцене» появляется Хартман, которому доверена роль музыкального эксцентрика. Хартман воистину уникален. Он играет на полудюжине музыкальных инструментов, а еще при помощи звуков может имитировать игру на дюжине прочих. Его надо видеть за эти занятием! Его глаза постоянно меняются: они средние, большие, зажмуренные, маленькие хитрые, вылезающие из орбит.
Несчастная гитара! Сейчас Хартман использует ее исключительно в качестве барабана. Он отбивает дробь ей по спине. После этого он прихлопывает гитарой крошечную собачку, которую приносит с собой. Она сделана из дерева и покрыта плюшем. Кто привел на борт собаку? Кто из вас привел деревянную собаку, покрытую плюшем? Ах, никто! Хлоп гитарой! У меня от этого обращения с инструментом даже подкосились ноги. Однако в центре гитары имеется отверстие, где и исчезает собачонка.
Наш музыкальный эксцентрик выглядит просто великолепно. Он позаимствовал оболочку испорченного баллона от радиозонда и сшил себе из нее удивительный костюм, который украшен при помощи резинового клея и раскрашен имевшимися красками. Его основной аттракцион — это балансировка щеткой на палке от швабры. И здесь он показывает высший класс! Во втором отделении появляется «фокусник» Гбурек. Он тянет себя за волосы на голове от уха к уху, из стороны в сторону, причем делается это с таким блаженным выражением лица, что зрителям чуть не становится дурно.
После циркового представления мы поднимаемся на палубу, чтобы немножко проветриться от сигаретного дыма. На небе сияет луна, точнее полумесяц. Серп опять выглядит непривычным, но что поделаешь — мы все еще находимся в Южном полушарии.
На следующий день нас ожидает новое событие. Брунса одолели зубные боли. Его щека распухает прямо на глазах, увеличиваясь каждый час. С таким же ускорением портится нрав Брунса. И в этом нет никакого чуда. Так больше продолжаться не может. Когда Брунс не может справиться со своей зубной болью, появляется врач. Ему откровенно не хочется оперировать Брунса, так как дома он был пульмонологом. Но Брунсу удается уговорить нашего лекаря.
Место действия: каюта инженеров. Почему? Потому что там находится прекрасный «операционный стол». Брунс добавляет, что во время операции должен помогать Барклей. Он хоть и биолог, но уже раз разрезал живот киту.
При этом во время операции должен ассистировать я. Больной тешит себя надеждами, что я, сын дантиста, хоть когда-то видел, как удаляются зубы. Однако мой опыт стоматологической практики ограничивается школьным детством, когда я открывал дверь, видел скорбных клиентов и произносил: «Пожалуйста, заходите следующий!» Блудау заверяет меня, что этого вполне достаточно. Ну и прекрасно! Я как истинная сестра милосердия капаю на ноздри Брунса несколько капель эфира. После чего зажимаю его нос носовым платком. Судя по ровному дыханию, пациент заснул. Однако внезапно он потягивается, и я срочно даю еще эфира. Третьим ассистентом на операции является
Маас, один из наших инженеров. Его прошлое не играет никакой роли. У него неимоверно сильные руки, а потому он нужен, чтобы держать ноги нашей жертве, которая даже во сне норовит сделать рефлекторные движения.
Блудау берет его щипцы, а Барклей по приказу пытается поставить в челюсть Брунса никелированный разжим. Это отнюдь не простая задача. Во сне Брунс сопротивляется, и Барклею приходится пустить в дело все свои четыре конечности. Брунс безвольно спит, но челюсть разжимать не хочет… Но должен… Ну что за безобразие… Должен же… В противном случае Блудау не сможет спокойно работать… Внезапно пациент открывает рот: «Эээээ… Мне уже можно жевать?» Мы изумленно смотрим друг на друга. Что случилось? Вот ведь! Быстрее еще эфира на нос!
Мы пытаемся не шуметь и быть ниже травы, тише воды… Теперь он действительно заснул… Барклей поправляет челюсти… Блудау берет щипцы… Маас держит ноги… Я на всякий случай открыл бутылку с эфиром… Рывок. Хрясь! И Блудау держит в щипцах вырванный зуб.
Ура! Операция прошла успешно!
Прочь носовой платок! Вздохни свежим воздухом! Вынимаем из челюсти разжим! Брунс постепенно приходит в себя. Он смеется!
— Слава Богу, все-таки вырвали зуб!
— Слава Богу, — поправляет его Блудау, — что вырвали тот, который было нужно.
Брунс полностью проснулся.
— Ребята, знаете, что мне привиделось? Представляете, мне снилось, что я был пингвином, самым настоящим пингвином, а Барклей кормил меня!
Читатель поймет, почему мы стали смеяться, надрывая животы. Теперь для нас было яснее ясного, почему полусонный Брунс интересовался, можно ли ему жевать. Никелированный разжим Барклея показался ему, считающему себя пингвином, жирной трехфунтовой селедкой. Вот так сны могут приукрасить действительность!
После этого следует еще одна операция. Гбурек решил сбрить свою полярную бороду. Теперь он выглядит как конфирмант, юноша, первый раз допущенный до причастия.
14 февраля. Нас сейчас качает на месте, так как пришло время для очередной «станции». Однако ветер, который дует со скорость 15 метров секунду, привел в полнейший беспорядок тросы для лотов и сети. Такое ощущение, что он даже смог повредить корабельные винты. Показания на барометре падают. Стрелка доползла до самых нижних делений. День тянется как никогда долго. Нет ничего хуже бесцельного ожидания.
На следующие сутки начался мощный шторм. Все летает кувырком. Малызка, наш «стюард для завтраков», хочет заглянуть в мою каюту. Однако стоящие в углу винтовки падают и блокируют дверную ручку. Сигарная коробка, в которой хранится замазка, с шумом падает сверху на ковер. Барограф выдает изображение каких-то качелей, где дрожит даже проводимая черта толщиной в 2 миллиметра. Нарисовать что-то от руки не представляется возможным. На корабле можно передвигаться, держась либо за перила, либо за стенку. Я захожу к капитану Ричеру, который сидит в кресле перед письменным столом и заливается громким смехом.
— Смотрите, смотрите же! Сейчас будет еще раз!
При каждом покачивании корабля ящики письменного стола как по команде дружно открываются, затем столь же синхронно захлопываются. Наружу! Вовнутрь! Наружу! Вовнутрь! Очень слаженное действие! Я с любопытством наблюдаю за этой картиной. Жжжииххх! Бах-бах! Все ящики вылетают из столешницы. Падают на пол, а затем летят к одной из стен! Жжжжииххх! Они проскальзывают по всей каюте и оказываются у противоположной стены. Мы оба хохочем.
Наконец-то 16 февраля мы можем сделать замеры на 54° южной широты. Ну, слава Богу. Впрочем, шторм не совсем утих. Лот с тросом относит от корабля под изрядным углом. Интересно, как это выглядит под водой? Паульсен кричит на мостик и просит выровнять корабль. Несущие вахту пытаются сделать все возможное, но проще баржу поставить на корму, чем заставить трос опускаться в воду точно вертикально.
54 градуса южной широты! Еще днем мы делаем заход к острову Буве. Если перенести эти градусы на северные широты, то координаты соответствовали бы острову Гельголанд.
Очень быстро плотный туман рассеивается и наступает красивейший ледоход. Мы с превеликим удовольствием высадились бы на остров, но пока, вооружившись биноклями, мы стоим на мостике и пытаемся во всех подробностях разглядеть остров. И каждый из нас видит, что прибой просто ужасный. Нам не стоит рисковать, так как у нас нет прибойных шлюпок. Как мы позже выяснили, наши килевые лодки для этого совершенно не подходили.
Но теперь Буве выглядит великолепно. Огромные куски льда, некоторые из которых толщиной в сто метров. И под этим льдом дремлет вулкан. В восьмидесятые годы прошлого столетия он даже извергался. Безусловно, об этом известно отнюдь не всем. Если бы вдруг нас закачало, то не произошло бы ничего. Наверное, только бы на мордахах пингвинов появилось изумленное выражение.
На земле имеется лишь несколько мест, где действующие вулканы покрыты льдом. Буве, Эребус на барьере Росса и несколько вулканов в Исландии. Я на собственном опыте знаю, что такое исландские вулканы. Во время извержения вулкана Катла в 1918 году ледник Мирдальс-йокуль (йокуль — ледник) выстреливал в воздух мощнейшие потоки талой воды, которые километровыми реками стекали вниз. Во время этого извержения в море падали куски льда размером с пятиэтажный дом.
Самый большой вулкан Исландии, Гримсвотн, покрытый ледником Ватна-йокуль, в апреле 1934 года устроил такое мощное извержение, что зарево и восходящие столбы дыма были видны в Рейкьявике, который находился от него на расстоянии в 300 километров. Четыре месяца спустя я стоял на краю кратера, но перед этим мне пришлось вместе с провожатыми пройти по льду почти 70 километров. Не доходя 20 километров до цели, мы должны были бросить сани, так как покрывавший снег двухметровый слой вулканического пепла фактически не позволял передвигаться на санях. Сам же Гримсвотн был простой дырой во льду. Ее выделяли лишь размеры — дыра была величиной 5 километров в диметре. Мы могли заглядывать в нее сверху. Края льда были очень крутыми, их высота составляла приблизительно 200 метров. Голубовато-черная земля, уложенная в подобие штабеля, основывала самый настоящий кратер — круглое отверстие, наполненное дымящейся талой водой. Самое извержение вулкана уже давно закончилось, однако из изуродованной земли вырывался горячий пар, который плавил лед и заставлял бурлить воду. Потоки горячей воды пробивали внутри ледника себе путь, чтобы затем по тридцатикилометровой дельте устремиться в море.
Вулканы подо льдом — это природное зрелище, которое увидеть не так уж просто.
А остров Буве? При величине кратера и массе льда, которая увеличивается с каждым выпадением осадков, в какой-то момент могут произойти процессы, весьма напоминающие исландские. Более длительное пребывание на этом ледяном острове могло бы существенно обогатить наши знания об этих природных феноменах.
На 53,5° южной широты и приблизительно 3,5° западной долготы должна находиться морская банка. Для нас было бы весьма желательно выяснить ее точные координаты.
Сказано — сделано! У капитана корабля свои заботы, а мы, «эхолотчики», только нажимаем на кнопку. Поскольку эта отмель интересует в первую очередь меня самого, то я почти постоянно пребываю у эхолота. Моя деятельность выглядит следующим образом: 19 февраля, 12 часов дня, глубина дна 2080 метров. Мы идем северным курсом на 270°. Мне бы сразу же хотелось бы отметить, что 2080 метров — это среднее число из пяти следующих один за другим замеров глубины дна.
Корабль останавливается. По астрономическим вычислениям следующего дня можно высчитать, что до 5 часов 20 минут следующего утра мы должны, например, двигаться курсом на 105°. Около 4 часов утра эхолот показывает небольшие глубины: 1800, 1640, 1520, 1540, 1650 метров.
Первый офицер Амеланг настолько любезен, что указывает мне ночную скорость корабля. Это позволяет мне более точно вычислять наши передвижения. Теперь, собственно, и начинается моя работа — мне предстоит рисовать карты.
В 18 часов 38 минут мы остановили корабль. Из-за плотного тумана и непроглядной темноты моторов почти не слышно, а потому мы, конечно же, тут же идем снова спать. Течение несет нас куда-то в направлении ост-зюйд-ост. Корабельное начальство предполагает, что айсберги, риск столкновения с которыми все еще существует, двигаются в том же самом направлении. Так если что… На корабле назначена премия для того, кто первым увидит опасный айсберг. В конце концов, деньги куда приятнее, нежели судно с пробоиной в борту.
И еще пару слов о морских глубинах! Они не являются совсем точными. Я записываю всего лишь цифру, которую в настоящий момент указывает эхолот. Чтобы определить истинную глубину дна, надо проводить вычисления. Для этого надо сделать поправки на инструмент, температуру воды и содержание в ней соли. Каждый из наших 5 тысяч замеров должен быть пересчитан именно таким образом. Работа, которая может привести в восторг любого океанографа! Одним словом, работа для «попугая», который не боится рутины и однообразия.