Вы когда-нибудь слышали грохот парового молота? Или, может быть, бывали в цехах котельного завода?
Если да, то вы должны представить мои ощущения, когда я впервые оказался на нашем экспедиционном корабле. Оглушительный треск, громыхание, тарахтение, визжание — просто жуть! Внезапно моя шляпа полетела вдоль всего фасада, что уходил прямо в темноту! «Извиняюсь!..» Это донеслось откуда-то издалека. Я, с трудом вновь водрузив свою шляпу на голову, замечаю мужчину, несущего на плече пятиметровую балку. Досадно, что человек с балкой на плече, так же как и другие люди, насуплен. Внезапно получаю тычок откуда-то сбоку. «Ну не стойте же здесь как вкопанный! Здесь очень опасно, здесь пролегает линия высокого напряжения». Моментально отскакиваю на три шага в сторону. И здесь я тоже кому-то мешаю. В ответ вижу только укоризненное покачивание головой. Но через две недели из этого хаоса железных пластин, кабелей, балок, образующих невообразимый кавардак, должен возникнуть корабль. Но пока это место более напоминает свалку, куда сгрузили старые винты и какие-то корабельные принадлежности.
Мне очень любопытно, как из этого мусорного «пепла» может возродиться «феникс». Какой это будет корабль? Вне всякого сомнения, ответы на эти вопросы знают два человека. Один из них — главный инженер верфи. Второй является главным корабельным инженером. Его зовут Карл Улиг. Оба они ломают голову над проектом реконструкции судна. Они исполнены спокойствия и находят, что куча обломков и деталей является совершенно нормальным явлением. Они оба уверены в этом! Если кто-то и есть, кто знает, что происходит, то это руководитель экспедиции. Он же высказывает мнение, что в данном случае слово «знает» не совсем точно подходит для ситуации. Он «надеется, что знает», а потому молится всем механических богам и божествам железного лома, чтобы планы, в которые он посвящен, все-таки сбылись. Причем, во-первых, действительно сбылись. А во-вторых, именно через две недели, а не через два года. Он, подобно мне, также постоянно спотыкается о кабели, проволоку, балки, старые винты. Однако он благодарен за это и постоянно возносит хвалу Всевышнему. Слава Богу! Слава Богу! Чем большее количество людей здесь работает, чем быстрее они носятся, тем быстрее будет готово к отплытию наше судно. Мне кажется, что у руководителя экспедиции имеется свой специальный ангел-хранитель! Очевидно, что все божества железных машин повинуются его воле… В любом случае по прошествии четырнадцати дней от железного хлама не осталось и следа.
Однако исчезший хлам все еще варится, клепается и выпрямляется уже внутри «салона». Когда мы проходим мимо, то слышим, что люди слегка ворчат. Однако они выпрямляются и представляются: Крауль, Регула, Амеланг — каждый делает это с неизменной вежливой улыбкой и легким поклоном головы. Что мне должны сказать их имена? Я ведь не знаю этих людей. Они совершенно чужие мне, как случайные попутчики в вагоне метро. Что я знаю об этих господах «икс» и «игрек»? Что непосвященному должна сказать фамилия Крауль? Однако пройдет восемь дней, и я буду в курсе, что Крауль может по праву именоваться «Его Величеством Китобоем». Но это произойдет позже.
Поначалу прибывает руководитель нашей экспедиции, капитан Ричер. Он приветствует нас и уже на борту «Швабии», корабля, который доставит нас к Антарктическому континенту, начинает разрабатывать план предприятия.
В первом обсуждении плана экспедиции принимают участие шесть ученых, летчики, все корабельные офицеры и инженеры. Очень приятно ознакомиться с планом исследовательской экспедиции, которая оснащена по последнему слову техники, в столь представительной компании. Каждый из нас является специалистом в своей узкой сфере деятельности.
Я разглядываю лица окружающих меня людей и чувствую, что каждый из них необычно горд и испытывает неподдельную радость, что принимает участие в такой степени значительном предприятии.
Капитан Ричер заканчивает говорить. Его выдает предательский блеск в глазах. Он радуется, что стал руководителем экспедиции, за которой с завистью будет следить весь мир. А может быть, он радуется воодушевлению своих товарищей, которые не раздумывая готовы следовать за своим капитаном к Южному полюсу. Они бы пошли за ним и к Северному полюсу, и к любому другому полюсу, если бы таковые имелись на Земле. Однако сегодня критиковать его дозволено любому из нас.
Две недели спустя «Швабия» должна выйти в свое пробное плавание. «Немецкие верфи» пригласили на это мероприятие полсотни видных деятелей. В первую очередь всех министерских советников. И никаких женщин! Женщины не принадлежат к числу видных персон. Даже простые стюарды знают, что принадлежат к их числу. Сегодня на нашем корабле даже тривиальный корабельный врач является профессором или тайным советником. Если же на нем фуражка моряка, то он ощущает себя настоящий адмиралом.
Погоду нельзя было назвать ни плохой, ни отличной. В любом случае она не располагала к тому, чтобы почивать в шезлонге после обеда на палубе корабля. Мы не стали бы этого делать, даже если бы у нас были шезлонги. Однако на всякий случай их не стали поднимать на борт. Кроме этого, нам не до сна — надо работать. Вместе с доктором Тодтом, секретарем экспедиции, я предпринимаю робкую попытку навести порядок среди ящиков, которые оказались на корабле. Наши старания были тщетными. Мы даже не может предположить, что находиться во многих из ящиков. Когда мы поняли, что не может понять, какие из ящиков принадлежат нам, мы решили исходить от противного — решили выделить ящики, которые явно не принадлежат нам. После того, как удалось обнаружить лишь три чемодана, принадлежавших высоким гостям, мы оставляем и эту затею. Тодг иронизирует — он остается в Гамбурге: «Удачи в сортировке груза!» В итоге вместо того, чтобы работать грузчиками, мы решаем позавтракать, что по крайней мере полезно для здоровья. Со всем остальным мне придется уже разбираться в гордом одиночестве.
Между тем начались всевозможные дебаты. Это господа из министерства оказались перед своими вещами. Они выделили деньги на экспедицию, а потому они имеют не только ряд особых пожеланий, но также они хотят видеть, как, собственно, с этими деньгами обошлись. Не меньше пожеланий высказывают руководители различных научно-исследовательских институтов. Там же находится доктор Регула. Он по профессии метеоролог. Он дует на перекрестье ветромера, чтобы показать нашим финансистам, как прибор будет показывать шторм при скорости ветра 25 метров в секунду. После этого кто-то из наших финансовых благодетелей сам дует на прибор, а затем одобрительно говорит: «Нуда, все в порядке!»
Это была особая экспедиция. Тот, кто до этого момента не заметил этого, должен осознать сей факт, хотя бы принимая во внимание количество важных гостей и высокопоставленных персон. Один из помощников стюарда спрашивает меня: «А вы действительно хотите достигнуть Южного полюса?»
«Хмм… Кто тебе сказал это?»
«Фрау Майр, которая торгует свежими овощами на Ганзейском рынке. Она вчера обращалась к жене моего коллеги. Фрау Хорнпихель сказала ей, что ее сын находится на «Швабии», которая направляется прямо к Южному полюсу. Провалиться мне на этом месте… Это правда? Что мне сказать людям на берегу?»
«… Итак, господа, в заключение я хочу поздравить вас с тем, что вы стали участниками Немецкой Антарктической экспедиции 1938–1939 годов, которая после двадцатишестилетней паузы вновь попытается начать ценнейшую научную деятельность в этой самой неизведанной части света. Я желаю вам и вашему отважному руководителю экспедиции крепкого здоровья и всевозможных свершений. Возвращайтесь домой, и привезите с собой бесценные открытия. Хайль Гитлер!»
Приблизительно такими словами напутствовал нас министерский советник Вольтхат, духовный отец экспедиции. Но произошло это не ранее, прежде чем он с каждым из нас обсудил особые научные поручения.
После этого во время поездки по железной дороге из Куксхафена в Гамбург он дал ученым возможность еще раз убедиться в их исключительном опыте и еще раз снабдил ценными советами.
Рррраттата, рррраттата, рррраттата…
Каждый из нас был счастлив слышать звуки этого «рррраттата». Однако все именитые гости стояли с расстроенным видом — потерянные и обманутые. И в этом не было ничего смешного! Но это было действительно так. Виной этому был машинист, который даже не подозревал, что сотворил. Во время спуска на воду «Швабии» он за толстый канат утащил моторную лодку, которая должна была доставить нас на берег. Извергаемые проклятия достигли ушей машиниста только семнадцать минут спустя. Еще бы несколько минут и лодку утащило бы под воду! Но это был красивый жест мужчины, который при возможности протягивал руку нуждающейся в помощи даме.
Итак, снова раздалось: рррраттата, рррраттата…
Гамбург, главный вокзал! Провожающих просим покинуть вагоны!
…Ну что же, всего хорошего и до радостной встречи в апреле!
Я один как перст торчу посреди улицы. Моя голова забита всякой всячиной: шумом корабельных винтов, географическими проблемами, охотничьими байками о пингвинах, рассказами о китобоях, различными вещами, которые мне никак нельзя забыть. Так, например, в должен передать привет доктору Леману от Паульсена, а также пожелания капитана Крауля его тетушке, а еще… я подхожу к фонарному столбу и отмечаю, что к завтрашнему дню должен еще припасти все необходимое для моей работы: спички, карандаши и несколько вешалок.
«Швабия» готова отплыть. У первого инженера, которого мы зовем коротко «шеф», просто руки чешутся, чтобы запустить дизели. Однако вы где-нибудь видел моряка, который уходит в море в пятницу? Ну вот! А стало быть, у нас имеется целый день, чтобы мы могли сойти на берег, обеспечивая себя последними мелочами.
Между тем мы обзваниваем все вокзалы, все склады, все таможни, все службы доставки почтовых посылок. После того, как до нас доходят ужасающие слухи, мы начинам срочно набирать номера различных бюро находок. У вас полагающийся нам ящик? Да? А почему он у вас? Нет? А почему у вас его нет? Однако огромный ящик из Фри-дрихсхафена нам не удается найти. Мы так никогда его и не увидели. Будем надеяться, что упаковщики, которые положили в него толстые бушлаты и теплые пальто, догадались добавить шарики от моли.
Днем в субботу, 17 октября, наконец-то последовало наше отплытие. Мы отдаем на берег последние открытки с видами города, последние письма, целуемся на прощание с близкими… К слову, о прощальные поцелуях. Принимая во внимание, что каждый из 82 двух членов экспедиции должен был сделать их не меньше сотни, то общая сумма получается около 160 тысяч. Если же вы обнаружите, что в мои расчеты закралась ошибка, то помните, что мы, ученые, склонны к преувеличению.
Последними гостями, покидающими корабль, являются пожарные. Они до последнего момента оберегали наши не самые значительные запасы бензина и боеприпасов. Ночью они жили в «госпитале», располагавшемся у самого забортного трапа. Во время несения своей службы они съели все ментоловые конфетки, что имелись в аптечке нашего доктора. Единственным утешением было то, что эти обжоры должны были заработать многодневную революцию в желудке, так как поглощение такого огромного количества лечебных конфет не могло пройти бесследно. Но наш доктор был очень расстроенным, так как не было ни ментоловых конфет, ни слопавших их людей. Наверное, он хотел вылечить их желудки.
Ну что же, на просторы! Буксир надрывно издает «шшшшшшшш» и наш корабль водоизмещением 8 тысяч тонн медленно движется вниз по Эльбе.
Когда мы миновали мыс у Куксхафена, то берем курс непосредственно на Южный полюс. Его мы будем придерживаться вплоть до достижения 70° южной широты.
Немецкая Антарктическая экспедиция 1938–1939 годов направляется в путь к цели своего следования.
Мы тут же сталкиваемся с первым впечатлением от этого плавания. Очень холодно. Чертовски холодно было уже в Гамбурге. Мы сразу же оделись в теплые зимние вещи. А потому на палубе нам поначалу не было столь ужасно. Мы всеми средствами пытаемся согреться. На первых порах мы подогревались несколькими порциями грога. Это нам хорошо удалось. При этом делаем осторожные предположения. А как же там, в Антарктике? Мы постоянно пристаем с вопросами к капитану Краулю, нашему лоцману по льдам. Он долгое время провел в Антарктике, а потому владеет полной информацией. Он травит нам удивительные истории о пингвинах, морских слонах и айсбергах.
Капитан Крауль! Как я уже говорил в начале своего рассказа почтеннейшему читателю, вся наша экспедиция состояла из 82 человек. Казалось бы — восемь десятков мужчин! Если бы я назвал их имена, то они бы ничего не сказали читателю. Однако каждый из них достоин отдельного рассказа. Позже, при первом же удобном случае, я так и попытаюсь сделать, не сваливая все в одну кучу.
После изматывающей работы, длившейся последние дни и недели, все в первое время ощущают потребность в спокойствии. Однако без дела остаются лишь единицы. Они раскладывают вещи в каютах, чем мешают себе и другим. Они просят прощения, если случайно ставят кому-то на ноги ящик или чемодан. В каютах тесновато. Но все занимают места. Вещи приходится убирать обратно в ящик и чемоданы. Чего только не было у меня в ящике: рубашки, теплые кальсоны, ледорубы, барометры, стулья, галстук, книги, вентилятор.
Вентилятор?! Во время экспедиции я видел, как он работает, только один-единственный раз! Ззззззззз… Вращался он безупречно. О господи, куда же все это складывать? Галстук — в ящик! Туда же «Навигационный ежегодник»… Впрочем, с «Навигационным ежегодником» я обращаюсь более бережно, нежели с галстуком. По крайней мере, у меня он единственный в своем роде. Что там говорил Бёрд? Мы идем в края, где мужчины не должны выряжаться как петухи, ибо там нет никаких курочек. Однако надо предупредить, что когда после одиннадцати с половиной недель плавания действительно появились первые «курочки», то наша реакция была неописуемой… Но об этом позже!
Впрочем, что там с Бёрдом? Я хотел перечитать некоторые места из него… и когда через два часа ко мне просунул голову Барклей, то он хохотнул: «Мда… И это вы называете устроиться?»
В итоге до обеда мне пришлось распаковываться. Когда я справился с этой задачей, то удивился, насколько большой была моя каюта. По-царски большой! Другие каюты тоже были княжескими. Капитан Котгас, которого уважительно звали «стариком» или «отцом», заглядывал к каждому из обладателей кают. Затем следовала беседа: «Довольны ли вы своими палатами?»
«Конечно! Даже более того. Они великолепны!»
«Ну что же, это не может не радовать! Открою вам маленький секрет, — после этого капитан понижал голос, чтобы его не было слышно за переборкой. — Это лучшая каюта на моем борту».
В это поверил даже метеоролог Ланге, хотя он должен был сразу же заметить, что если в его каюте находились консервы, то у него не могло быть под рукой надувной лодки. Это он потребует позже… а пока Ланге нам рассказывал о своей первой схватке на траверзе бакборта с грохочущими консервами. Мы очень жалели его. Но все-таки другого места не было!
Впрочем, мы не были шикарным океанским лайнером с бассейном и площадкой для игры в гольф. Мы были экспедиционным кораблем. Некоторое время наши каюты являлись рабочими местами. Даже потребность в их украшении была для нас явлением второй или даже третьей очереди. На стенах висели географические и морские карты. Никаких других изображений не было. Ящики столов были предназначены не для личных вещей. В них должны были находиться исключительно важные предметы: карандаши, почтовая бумага, табак и спички.
Было очень холодно. Как на палубе, так и в каютах. Отопление еще не было налажено. Как результат — не работал водопровод. Вода в трубах замерзала! Зрелище, подобающее для пребывания в Антарктике! «Шеф», который был ответственен за все на борту «машины», не осмеливался даже перекусить. Мы его не видели во время еды. Все осложнялось тем, что пару часов назад сломалась одна из плит. Бедняга «шеф»! Когда дело касается пустого желудка, то кровожадными могут быть не только женщины! Впрочем, лично я не буду участвовать в «экзекуции». Я предусмотрительно готовлю на керосинном примусе «Петролиум». У меня также есть несколько свечей для освещения каюты. Если бы остальные восемьдесят членов экспедиции внезапно взбунтовались от голода, право, не берусь судить, на чей бы стороне я оказался. Однако тот факт, что даже после одиннадцати недель экспедиции «шеф» был жив, здоров, добр и весел, говорит о том, что неполадки в плите на камбузе были очень быстро устранены.
Изнутри от холода спасал коньяк[2], а снаружи от него пока что спасало тепло шерстяных вещей и меховых шапок. Первую половину дня мы использовали для того, чтобы поделить между членами экипажа теплые вещи, шерстяные рубашки, нижнее белье, шерстяные рукавицы, кожаные перчатки, брюки, ботинки, резиновые сапоги, кожаные куртки и меховые шапки. Однако многие из членов экспедиции получили причитающие деньги заранее, а потому смогли обзавестись всем необходимым еще на берегу.
Честно признаюсь, я немного побаивался. Боже! На корабле восемьдесят два человека со своими пристрастиями и слабостями. Может быть, такой меховой шапке могут приделать ноги, то есть увести? Однако, к моему стыду, оказалось, что такое было просто-напросто невозможно. Словно находясь в армии, мы на протяжении двух дней распределяли каждую вещицу. Было так холодно, что каждый нуждался в дополнительных вещах… Итак, мы распределяем все, даже то, что казалось хламом. И в итоге ни одна вещь не пропала. Капитан Коттас оказался прав — в море не воруют. Если же кто-то на это бы решился, то его дни на корабле были бы сочтены.
На следующий день меня будят около 4 часов утра. В поле нашего зрения пребывает Дувр! Снаружи непроглядная тьма, видны лишь огни портового города. Наверняка и в порту видят наш корабль. У нас три огня: один — на мачте, зеленый — справа, красный — слева. На протяжении одиннадцати морских миль мы плывем под взорами портовой охраны, которая взирает на нас в бинокли.
На следующий день происходит первое настоящее событие. Радиозонд! Что такое зонд? В каждой профессии им называется свой собственный прибор. Врачи используют его при лечении язвы, коммунальные служащие — чтобы пробить испорченную линию газовых сетей под тротуаром, а у метеорологов он предстает в виде цифр и кривых, которые характеризуют состояние верхних слоев атмосферы. Когда мы говорим о радиозонде, то вы, наверное, представляете себе трансляцию танцевальной музыки из Парижа? Вы глубоко ошибаетесь! Однако этот крошечный, почти микроскопический аппарат является форменным чудом. Я хочу рассказать об этом событии, как оно представлялось бы стороннему зрителю.
Если бы зритель приблизился к кормовой палубе, то заметил бы скопление из пятнадцати людей, которые стояли вокруг отверстия диаметром приблизительно в два метра. Они держали руки так, будто бы отказывались или же отбивались от чего-то. Причем все пятнадцать человек. На запуск второго зонда прибыло лишь десять членов экспедиции. На запуск третьего — три. На запуск четвертого зонда вообще никто не пришел посмотреть. Не то чтобы мы больше не запускали зонды, просто любопытство было удовлетворено. Ежедневный запуск радиозонда стал чем-то обыденным, вроде завтрака и утренней чистки зубов. Радиозонд едва ли мог кого удивить. Однако в первый раз это была самая настоящая сенсация. Не побоюсь этого громкого слова.
Невидимого для нас человека выкликают, причем все пятнадцать человек одновременно. Это Ланге, наш «радиочудак». Он полностью скрыт от взоров двухметровым баллоном. Призывы усиливаются. После этого раскачивающийся из стороны в стороны баллон взбирается своим гигантским горбом на край шахты. Тридцать рук заботливо его подхватывают за желтую резину. Внутри баллона водород, а потому никаких сигарет! Взрывной мощности имеющегося газа вполне хватит, чтобы разорвать в клочья всех любопытствующих, и даже вдвое большее количество людей.
Вновь возгласы! Баллон снова поднимается. После этого из длинной шахты звучит громкий оклик. Все убирают руки, и баллон не спеша взмывает ввысь. За надутым водородом предметом тянутся несколько метров антенного канатика, затем следует маленький, начищенный до блеска аппаратик, после чего идет трос. Сто шестьдесят два глаза провожают баллон, так как весь состав экспедиции распределен где-нибудь на палубе или на мостике. Ланге пытается смотреть вверх из глубины шахты. Но ему видно только синее небо, северный ветер отогнал баллон в сторону. Регула наблюдает за полетом шара с теодолитом в руках. Он намеревается измерить направление и скорость «всемирного странника», а также определить данные ветра на больших высотах.
Между тем ассистенты Ланге — Крюгер и Гокель — надевают наушники. При помощи секундомера они замеряют частоту сигналов, которые передаются в эфир маленьким блестящим аппаратом. Эта крошечная радиостанция настолько сильна, что ее сигналы можно поймать даже с расстояния в 60 километров. Благодаря хитроумной конструкции и мощным батареям этот аппарат, чей вес едва ли превышает один килограмм, передает сведения о температуре, атмосферном давлении и относительной влажности. В сумме с показателями о скорости и направлении ветра эти метеорологические данные дают нам все, что нужно знать о погоде. Радиозонд поднимается приблизительно на высоту 20 тысяч метров над уровнем моря, то есть выходит в стратосферу. На этой высоте в большинстве случаев температура составляет минус 50°.