66857.fb2
Существуют однако люди, которые говорят, что Кантовское сочинение, из коего только что приведены нами цитаты ("Грезы духовидца"), представляет сатиру на Сведенборга и на веру в духов, с которой Кант церемонился только в докритический период своей деятельности. Но это утверждение опровергается вполне тем фактом, что Кант спустя 22 года после издания этого его сочинения читал лекции, в которых высказал такой же самый взгляд на тот же самый предмет и по поводу того же самого Сведенборга, идеи которого он называет "возвышенными" 1). Важнейшую часть этих его лекций, в которых он является мистиком в критический период свой, я, вследствие того что их нет ни в одном из полных изданий его сочинений, издал 2) недавно и хочу сделать здесь две из них выдержки.
"Жизнь, – говорит в одном месте этих своих лекций Кант, – состоит в commercio души с телом; начало жизни есть начало commercii, конец жизни – конец commercii. Начало commercii есть рождение, конец commercii – смерть. Продолжительность commercii есть жизнь. Начало жизни есть рождение; но последнее есть начало жизни не души, a человека. Конец жизни – смерть; но последняя есть конец жизни не души, a человека. Таким образом, рождение, жизнь и смерть – только состояния души"... "Следовательно, преходяще только наше тело, субстанция же наша непреходяща; она должна была существовать и в то время, когда не существовало нашего тела"...
"Жизнь человека двойственна; она слагается из двух жизней: животной и духовной. Первая жизнь есть жизнь человека, как человека, и чтобы человек жил этой жизнью, ему потребно тело. Вторая его жизнь есть жизнь духов, которой его душа живет независимо от его тела и которой жить она должна продолжать по отделении своем от его тела" 3).
1) Pцlitz: Kants Vorlesungen Ьber die Metaphysik. Erfurt, 1821.
2) Du Prel: Kants Vorlesungen ьber Psychologie. Leipzig, 1888.
3) Du Prel: Kants Vorlesungen ьber Psychologie. 75-76 u 79.
Из предыдущего оказывается, что в учении Канта о душе содержатся все необходимые составные части учения о душе. Он учит, что наша душа пребывает в области бессознательного, что два лица нашего субъекта существуют одновременно, наконец, он учит предсуществованию и бессмертию. Но, несмотря на это, новейшая психология занялась исследованием исключительно одного из лиц нашего существа, начинающего свое существование с нашим рождением и оканчивающего его с нашей смертью, почему и учение о душе неминуемо должно было сделаться материалистическим.
Кант ничуть не сомневался и в том, что учение о душе надобно строить на почве оккультических наук. Вот откуда интерес его к духовидению, к Сведенборгу. Последний однако мало удовлетворил его, и он не мог построить согласно своему плану учения о душе по недостатку фактического материала. Мы же, имеющие громадное пред ним в этом отношении преимущество, вполне можем осуществить это предприятие. Уже не говоря об оставленных нам древними и средними веками богатствах материала, богатствах, из которых однако наша наука не почерпнула ровно ничего, у нас есть уже 100 лет сомнамбулизм, 50 лет гипнотизм и 40 лет спиритизм.
Чтобы сделать правильнейшую оценку имеющегося в нашем распоряжении материала для возведения здания нового учения о душе, мы должны уяснить себе, что наука вправе возразить против прежнего учения о душе, или иначе, каких ошибок должно избегать новое о ней учение.
Древнее учение о душе – учение дуалистическое. Оно учит, что человек представляет соединение смертного тела и бессмертной души; но в чем состоит это соединение, этого оно не может объяснить; наука же, и с полным правом, требует монистического объяснения человека. Древнее учение о душе искало душу в самосознании; но так как в последнем мы обретаем только такие духовные функции, которые неотделимы от телесного их органа, чувств и головного мозга, то отсюда один шаг до материалистического воззрения на мозг, как на причину мышления, и до провозглашения тезиса материализма: материя мыслит. В таком случае душа оказывается излишнею; получается, правда, монизм, но монизм совершенно бездоказательный.
Но у нас получился бы монизм, и монизм доказательный, и в том случае, если бы нам удалось вывести отделенные друг от друга в прежнем о душе учении китайской стеной тело и телесно опосредствованный дух из общего третьего, из души. Это и делает новейшее учение о душе. Оно монистично и имеет то пред прежним о душе учением преимущество, что указывает душу в надлежащем месте, в области бессознательного.
Такой монизм имеет значительное преимущество пред монизмом материалистическим. Материализм выводит разумное из неразумного, мыслящее из не мыслящего, жизнь из мертвой материи. Но ни с чем не сообразно выводить высшие функции человека, разум и мораль, из такого низменного источника, как материальное начало: хорошо идущие часы не могут быть делом рук плохого мастера. Если функция разумна, то очевидно, что ее орган должен быть выводим из некоторой причины тоже разумной. Так и поступает новейшее о душе учение: оно признает материалистический тезис, что мысль есть продукт головного мозга, но прибавляет, что головной мозг есть в свою очередь продукт, продукт души, и говорит, что мыслит душа посредством головного мозга.
Для удовлетворения всем от учения о душе требованиям новейшее учение о душе должно объяснить и соединение души с телом. Для этого стоит только распространить вышеупомянутое отношение головного мозга к душе на все тело, т.е. наделить душу способностью организования, способностью, благодаря которой она образует тело. Органом души служит не только головной мозг, но и все тело. Однако если допустить, что это так (сейчас же докажем, что это так на самом деле), то бессознательное превратится не в душу, a всего-навсего в слепую волю организования. Спрашивается: если затем мы наделим эту волю способностями представления и познания (далее будет доказано, что мы так и должны поступить), то превратится ли тогда бессознательное в душу?
Нет, еще не превратится. В таком случае мы сделаем только шаг от Шопенгауэра к Гартману. У Шопенгауэра бессознательное есть слепая воля, у Гартмана же оно – воля и представление. Шопенгауэр опроверг только материализм; для решения же загадки о человеке его слепой воли еще недостаточно. Слепая воля не может зажечь свет познания; она не может построить такой головной мозг, который был бы органом разумного мышления. Вот почему со стороны Гартмана было совершенно последовательно наделить бессознательное способностью представления; но и у него душа расплылась меж пальцев, расплылась вследствие сделанного им сальто-мортале, отождествления им бессознательного с мировой субстанцией. Хотя он опроверг этим Шопенгауэровский пантелизм, он не опроверг этим пантеизма.
С полным правом могло бы именовать себя учением о душе только такое учение, которое доказало бы наличность в человеческом существе не только метафизического зерна – как сделали это Шопенгауэр и Гартман, – но и метафизической индивидуальности. Если бы это было сделано (мы докажем, что это сделано на самом деле), тогда, и только тогда, мы обрели бы истинную душу. Хотя и пребывающая в области бессознательного, сама она была бы тогда не бессознательной, но обладала бы способностями воления и познания и индивидуальностью. Только тогда бессознательное действительно превратилось бы в душу, в субъект.
Чтобы предупредить всякую возможность смешения этого субъекта с лицом земного сознания и вместе с тем как можно резче оттенить новейшее о душе учение от делавшего такое смешение прежнего о ней учения, я назвал уже прежде душу трансцендентальным субъектом. Это выражение, хотя очень редко, употреблял и Кант 1), разумевший под ним то самое, что он зачастую называет "умопостигаемым субъектом", a также "абсолютным субъектом" 2).
1) Kant: Kritik der reinen Vernunft, 296, 482, 699 (Kehrbach).
2) Kant: Prolegomena, 46.
Этот трансцендентальный1 субъект человека, его душу, отнюдь нельзя ставить на одну доску с земною формой его явления. Раз душа человека обладает способностью организования, человек делается всего-навсего формою ее обнаружения. Далее. Организование и представление не порождают в трансцендентальном субъекте никакого дуализма; это только две идеально разделимые, реально же (как это мы докажем) нераздельные функциональные стороны этого субъекта: организование сопровождается всегда мышлением, и наоборот. Но так как трансцендентальный субъект соединен в одно целое с земной формой своего явления, то мы должны доказать, что тождество организующего и мыслящего в нас начал должно иметь место и в земной деятельности нашего духа, т.е. что к нашему мышлению примешивается всегда трансцендентальное организование и наоборот.
1) Ср. Zeising: Neue Lehre von den Proportionen des menschlichen Kцrpers и Pfeifer: Der goldene Schnitt.
Что касается доказательства первого тезиса, то его надобно искать в области эстетики и техники. Но для учения, переносящего душу в область бессознательного, эта задача отождествляется с задачей доказательства того, что в продуктах эстетического и технического творчеств обнаруживается несознаваемая нами деятельность организующего в нас начала. Если, например, мы видим, что деятельность членообразовательного нашего начала обнаруживается в построении греческих и готических храмов, что их строители бессознательно следовали в своей архитектонической деятельности принципу золотого сечения, то это служит несомненным доказательством сопровождаемости земного мышления трансцендентальным организованием). Еще разительнее сказывается это в наших технических изобретениях, в которых, по-видимому, бессознательное отнюдь не должно бы было иметь места. Казалось бы, что процесс технического изобретения должен бы был быть освещен на всем своем пути светом сознания, так как он бывает целесознательно направляем к математическому решению определенной технической задачи. Однако все технические изобретения, начиная с простейшего механизма и кончая сложнейшим аппаратом, указывают на наличность в духовной деятельности человека какого-то нижнего течения, исходящего от организующего в нем начала, что доказывается тем, что технические аппараты суть не что иное, как копии с частей нашего тела, так называемые органопроекции, но копии, делаемые вполне бессознательно 1). Например, camera obscura представляет бессознательное подражание глазу; можно даже сказать, что строение человеческого глаза было понято только после того, как была изобретена camera obscura. Значит, уподобление фотографического объектива хрусталику глаза, задвижки фотографического аппарата – ирису, затвора этого аппарата – векам, эластического его меха – способному к сокращению глазному яблоку, светочувствительной, вследствие действия световых лучей на покрывающие ее химические вещества, фотографической пластинки – светочувствительной пигментной оболочке глаза имеет не одно только метафорическое значение. Точно так же надо смотреть и на сравнение органа слуха с фортепиано или нервной системы – с телеграфом. Даже новейшее изобретение, фонограф, имеет органический прообраз в головном мозгу, деятельность которого во время нахождения его обладателя в горячке совершается механически, так что больной слово в слово повторяет когда-то им слышанные, но позабытые речи.
1) Carus: Physis. Kapp: Philosophie der Technik.
Здесь попутно заметим, что органопроекция дает полную возможность перенести решение вопроса о природе обитателей других миров с почвы фантазии на научную почву, которую, как ни парадоксально покажется это на первый взгляд, всякий монист должен а priori считать почвой решения этого вопроса. Если бы тождество организующего и мыслящего начал имело место на всех обитаемых мирах, то органическое царство и царство техники должны бы были восполнять друг друга во всей природе. Может быть, многие из наших технических аппаратов имеют свой органический прообраз на других. планетах, и многие земные организмы, еще не имеющие у нас технических копий, нашли себе на других планетах место в ряду технических изобретений. Мыслимы существа с телескопическим или микроскопическим строением глаза, и, может быть, жители Марса получили уже в дар от техники крылья, которые у нас до сих пор дарились некоторым организмам только природой. Если все планеты находятся на различных ступенях развития, то несомненно, что на каждой из них проходит в различных местах и демаркационная между органическим и техническим царствами черта, меняющая к тому же свое место с дальнейшим планет развитием. Если органическое и техническое царства представляют взаимное восполнение, то какое мыслимо множество родов органической жизни, какое мыслимо множество неизвестных нам животных форм! Какое, с другой стороны, мыслимо множество едва вообразимых нами и возможных для этих форм родов опыта! Невольно является мысль, что все наши настоящие и имеющие явиться у нас в будущем аппараты представляют, хотя и бессознательные, подражания природе. Но насколько больше нас должно бы было быть существо, которое обладало бы спектроскопом в органической форме, a вследствие этого и способностью восприятия химических свойств вещей, только до некоторой степени обнаруживаемую нашими сомнамбулами! Но, с другой стороны, сколь отличным от нашего мира должен бы был казаться мир таким существам, которые обладали бы нашими техническими изобретениями в органической форме! Из органопроекции мы можем извлечь и практическую для себя пользу. A именно. Она учит нас, что хотя мы в области наших изобретений и не предоставляли дело случаю, однако мы при целесознательном искании решения технических задач не обращали внимания на являемые нам органическим царством образцы. Ведь в природе эти задачи давно уже разрешены простейшим образом, разрешены так потому, что естественное развитие совершается в направлении наименьшего сопротивления. Мы могли бы уже летать, если бы, вместо того, чтобы тратить попусту время на искание регулируемого аппарата, мы постарались сделать копию с органического крыла.
II
Возвратимся к прерванному нами изложению. Участие организующего в нас начала обнаруживается и в художественной нашей деятельности, насколько она вдохновенна, т.е. насколько она приходит к нам из области нашего бессознательного. Это имеет, например, место при антропоморфическом и антропопатическом созерцании лириком природы. Духовное созерцание поэтом природы возможно только вследствие оживления и одухотворения им безжизненного. Типические образы Шекспира или Вальтер Скотта отнюдь не представляют рабского подражания природе, они – вполне субъективные их создания, в процессе творчества которых принимала участие их организующая душа. Гениальное мышление это – организм; оно – органическое целое, в котором главная, основная мысль насквозь проникает все частные мысли, члены этого целого. Вот почему зачастую употребляемое нами выражение "остов (скелет) изложения" заключает в себе нечто большее, чем простую метафору.
Докажем теперь, что земное организование сопровождается трансцендентальным мышлением, или, другими словами, что образование нашего тела целесообразно, т.е. что оно есть продукт трансцендентального нашего представления. Первее всего обратиться бы за доказательством этого тезиса к биологии; но она дать его нам не в силах, она до этого еще не доросла. Обратимся лучше к оккультическим наукам. В них мы обретем разительное доказательство его. Но наперед надобно уделить несколько слов гипнотизму и сомнамбулизму.
Гипнотизм учит нас, что внушением могут быть произведены органические изменения, что им, с одной стороны, могут быть устранены болезненные состояния, a с другой, могут быть подготовлены органические процессы, считаемые врачами патологосимптоматическими. При помощи внушения мы можем управлять физиологическими нашими функциями, совершающимися в нас для нас бессознательно, независимо от нашего произвола, например: кровообращением, выделениями и пр. Уже из сказанного явствует. что на гипнотическое внушение отнюдь нельзя смотреть как на какого-то чудодейственного, проникающего при помощи магической формулы в организм пациента, врача. Действие этого внушения объясняется просто-напросто действием сильнейшей воли внушителя на слабейшую волю пациента, чем первый и пользуется, погружая последнего в гипнотический сон, в состояние психической зависимости. Отсюда – возможность даже преступных внушений.
Таким образом действие внушения объясняется тем, что оно превращается в самовнушение, которому, собственно говоря, и принадлежит активная роль. Внушение дает власть представлению пациента над его органической жизнью, что и служит доказательством господства духа над телом, a вместе с тем опровержением материализма, смотрящего на дух, как на простую функцию тела, и видящего, значит, действительность в совершенно превратном виде.
Из факта, что путем самовнушения могут быть производимы у загипнотизированных лиц органические изменения, вытекает первым делом логическая возможность того, что и у нормальных людей органические функции сопровождаются и управляются несознаваемо ими трансцендентальным их представлением. Но эта логическая возможность превращается в эмпирическую несомненность с обращением к изучению явлений сомнамбулизма. Из того, что сомнамбулы распознают и предсказывают свои собственные болезни, следует, что функционирование нашего организма не сознается только нашим головным мозгом, что оно действительно сопровождается трансцендентальным представлением нашей души. Такие способности сомнамбул, если бы даже они не подтверждались опытом, были бы а priori вероятными для сторонника учения о душе, признающего тождество организующего и мыслящего в нас начал. Для такого учения медицинские способности сомнамбулов – не обособленные явления, с которыми не знаешь, что поделать, но явления, находящие себе определенное в системе сходных с ними явлений место. В этой системе оказался бы ничем не объяснимый пробел, если бы при доказуемости наличности в мышлении трансцендентального организования оставалась недоказуемою наличность в организовании трансцендентального мышления, т.е., если б опыт не являл нам сомнамбулов-врачей, и наоборот, врачебный сомнамбулизм не мог бы так свободно проникнуть в новое о душе учение, если бы в последнем не было для него места. Для кого органопроекция и художественное творчество доказывают нераздельность организования и представления, для того будет a priori доказанной эмпирически доказуемая сомнамбулизмом сопровождаемость органических функций трансцендентальным представлением.
Хотя официальная наука (всего только после пятидесятилетнего пребывания в осадном положении!) сдалась наконец на капитулярию своему врагу, явлениям гипнотизма, тем не менее о явлениях сомнамбулизма, особенно же о видении и действии сомнамбулов на расстоянии, она все еще ничего не хочет говорить.
Такое упорное отрицание ею фактов основывается на лежавшем краеугольным камнем в фундаменте древнего о душе учения предположении, что наше самосознание освещает все наше существо, предположении, исключающем всякую возможность существования анормальных способностей человеческой души. Раз же мы допустим, что самое ядро нашего существа лежит в области бессознательного, ео ipso мы должны будем допустить и существование многого множества для нас бессознательных сил и способностей нашей души. Хотя, как увидим далее, наше земное лицо есть форма обнаружения трансцендентального нашего субъекта, однако необходимо (того требуют явления оккультизма) допустить, что вышесказанные силы и способности наши в исключительных случаях могут обнаруживаться и у земного нашего лица. Чтобы сделать такое допущение, достаточно только заодно с самим естествознанием допустить подвижность психофизического порога нашего сознания. Ведь половины нашего существа, его сознательное и его бессознательное, земное наше лицо и трансцендентальный наш субъект, разделены не неподвижной, но представляемой способным к перемещению порогом нашего сознания подвижной преградою. Мы отнюдь не можем утверждать того, чтобы наши сознательные впечатления от внешнего мира были единственными воспринимаемыми нами от него впечатлениями: само же естествознание доказало нам, что нами сознаются только грубейшие наши от внешнего мира впечатления, наши от него впечатления, производящие в нас только определенной силы раздражение... тогда как неопределенная область остальных наших от него впечатлений, вследствие минимальной степени производимого ими в нас раздражения, остается под порогом нашего сознания, нами не сознается. Но то, что совершается в области нашего бессознательного, и есть настоящее царство нашей души; раз она воспринимает впечатления, о которых нам ничего не известно, она может обладать и произрастающими на почве этих впечатлений способностями, столь же нам неизвестными. Значит, опять-таки для допущения перехода таких способностей с трансцендентального субъекта нашего на земное наше лицо достаточно только допущения подвижности порога нашего сознания. Эта же подвижность – не вымысел, а действительность. Она заявляет о себе уже в явлении попеременности сна и бодрствования. Кроме того, так как индивидуальную подвижность порога нашего сознания предполагает непременно биологическая его подвижность, последняя же имеет место в действительности (без нее был бы невозможен биологический процесс развития сознания, а значит, был бы невозможен и весь биологический процесс), то должна иметь место в действительности и индивидуальная его подвижность. Если же подвижен порог нашего сознания, то с каждым его перемещением должны выходить из скрытого состояния и способности нашего бессознательного, способности души нашей, что и наблюдается во время нахождения нашего в сомнамбулических состояниях. Значит, официальная наука обнаруживает недостаток логики: она не выводит заключений, вытекающих из ее собственных посылок.
Итак, признание права гражданства за трансцендентальною психологией, с которой прежде всего знакомит нас сомнамбулизм, представляет, так сказать, неизбежность. Эта неизбежность обусловливается, собственно говоря, самим фактом существования единственного для физиологической психологии психического нашего органа, головного мозга; ведь существование этого нашего органа делается понятным только в том случае, если смотреть на него как на продукт организующего в нас начала; телеологическая же его организация делается понятной только в том случае, если считать организующее в нас начало началом в нас мыслящим.
Таким образом, новейшее учение о душе с лежащими в его основании оккультическими науками представляет, так сказать, продолжение естествознания и может быть построено на его почве уже теперь. Но материалисты и пантеисты не видят этого и все еще продолжают отрицать душу, a сторонники прежнего о душе учения все еще ищут ее в ненадлежащем месте. Нельзя не согласиться с тем, что ни о чем еще не было написано столько вздору, как о человеческой душе. В этом повинны как спиритуалисты, так и – еще больше – материалисты, при созерцании мудрости которых невольно приходят в голову слова Монтескье: "Lorsque Dieu a cree les cervelles, ll ne s'est pas odlige de les garantir". Изнуренные бесконечной войной, имевшей место на поле психологии, бойцы сложили оружие, и наша новейшая наука, неизлечимо влюбившаяся в макрокосм, не знает, что поделать с психологией.
"И вот проходят люди – говорит блаженный Августин – и дивятся высоким горам, и широким морским приливам, и шумным потокам, и океану, и теченью небесных светил, о себе же самих забывают" 1).
Но для нас, как мы видели это, может до некоторой степени открыться и микрокосм: стоит только искать душу в надлежащем месте и обращать преимущественное внимание на имеющие решающее значение оккультические явления. Такого взгляда, хотя и образовавшегося у него a priroi, держался еще Аристотель.
"Важно, говорит он, дознаться, общие ли у души состояния с телом, или у нее есть нечто и свое собственное... Кажется, что мышление большей своей частью принадлежит одной только душе; но если и оно есть вид наглядного представления или по меньшей мере может вырастать только на почве последнего, то в таком случае и оно не может совершаться независимо от тела. Если бы было доказано существование деятельностей и состояний, принадлежащих только душе, была бы доказана вместе с тем и возможность отдельного от тела существования души; но если бы было доказано противное, была бы доказана и невозможность такого ее существования" 2).
1) Augustinus: Conf. С. 10.
2) Aristoteles. De anima. C. I.
Сказано настолько же кратко, насколько и хорошо. Но со времени Аристотеля явилась новая, не имеющая прецедентов в древних веках, наука, a именно лингвистика. Теперь мы знаем гораздо определеннее, чем мог знать Аристотель, что действительно "абстрактное наше мышление есть вид нашего наглядного представления", что все наши понятия вырастают на почве чувственного нашего восприятия. Поэтому мы не можем уже смотреть на мышление как на функцию, нисколько не принадлежащую телу, как на функцию, принадлежащую исключительно душе. Ведь понятия представляют, так сказать, сгустки представлений; представления же суть функции тела, a следовательно телу косвенно принадлежит и абстрактное мышление. Существование души, как души, не мысленно отделимой от тела, но реально от него отдельной, – каковой и считал ее Аристотель – отнюдь не может быть доказано существованием высших наших функций, получающихся в результате анализа нашего сознания. Оно может быть доказано только в том случае, если может быть доказано существование чистого, не опосредствованного чувствами мышления.
Но такого мышления нельзя обрести в нашей сознательной духовной жизни; в ней ни один акт мыслительной нашей деятельности не отделим от наших чувств и головного нашего мозга. Поэтому при поисках души мы должны отбросить всякую мысль об анализе нашего чувственного сознания, что и выражает Кант следующими словами:
"Общее основание невозможности почерпнуть доказательство посмертного существования души из наблюдения и опыта над духовной жизнью человека на земле состоит в том, что все доступные наблюдению и опыту процессы этой жизни не могут совершаться отдельно от тела... Вот почему такой опыт не может указать нам, чем мы можем быть без тела" 1).
1Du Prel: Kants Vorlesungen ьber Psychologie, 85.
Итак, за поисками души мы должны обратиться к бессознательному. Только в области оккультических явлений мы и можем найти неопровержимое доказательство существования души. Там мы найдем столь желанное Аристотелем доказательство отдельного от тела существования души, найдем "деятельности, которые принадлежат только душе". Все вообще оккультические явления сопровождаются состояниями чувственной бессознательности и обусловливаются силами и способностями, лежащими в скрытом состоянии и не имеющими никакого отношение к нашему телу. Этим упраздняется физиологическая психология, на смену которой выступает психология трансцендентальная. Последняя преследует цель превращения отрицательного понятия о бессознательном в положительное и пришла уже к следующим результатам. Она учит, что мы имеем право делать противоположение между бессознательным и чувственно-сознательным, но не между бессознательным и сознательным, что так называемое бессознательное есть во всяком случае sui generis сознательное, что оно обладает представлением и мышлением, не опосредствованными чувствами и головным мозгом, причем если в них и принимает участие головной мозг, таковое его участие ограничивается всего-навсего пассивным восприятием трансцендентальных представлений. Оккультические явления показывают, что так называемое бессознательное обладает сознанием и памятью, a следовательно, существенными атрибутами личности. Но наше трансцендентальное лицо качественно отличается от нашего земного лица, a следовательно, реальная двойственность нашего существа должна быть признана в Кантовском смысле.
Хотя существуют попытки разрешения этой двойственности в двойственность всего-навсего физиологическую 1), т.е. попытки доказательства того, что в данном случае мы имеем дело только с двойственной деятельностью головного мозга, a не с дуализмом головного мозга и души, и что, следовательно, смерть "имеет жало" для всего нашего существа, однако такие попытки имеют удачу только до тех пор, пока оставляются в стороне важнейшие явления нашей психической жизни и совершенно произвольно принимаются во внимание только явления, имеющие место в области физиологического бессознательного. Физиологической психологии, которая, если можно так выразиться, неправильной постановкой стрелки направила весь поезд наших мыслей о душе на ненадлежащий путь, ни за что не удастся при помощи ее двойственности нашего я дать физиологическое объяснение, например, видению и действию на расстоянии; вот почему она и отрицает подобные явления: они не находят себе места в ее системе. Люди же, уже давно с ними знакомые, признали за ними силу доказательности отдельного от тела существования души. Например, Делез, один из лучших знатоков сомнамбулизма, говорит так:
"Явления сомнамбулизма дозволяют нам различать в человеке две субстанции, внутреннего и внешнего человека; они дают нам наилучшее доказательство бессмертия души и наилучший ответ на возражения против этого бессмертия; они ставят вне всякого сомнения уже высказывавшуюся древними мудрецами и так прекрасно выраженную Бональдом истину, что человек есть снабженный орудиями чувств дух" 2)
1) Dessoir: Das Doppel-Ich.
2) Deleuze. Praktischer Unterricht ьber den tierischen Magnetismus, 97.
Конечно, кто умышленно сторонится дороги в Дамаск, тот ни за что не сделается Павлом: кто не видел ни одного сомнамбула, может хвалиться, что остается Савлом. Но кто решится посвятить себя наблюдениям над сомнамбулизмом в высших фазах его развития, в которых приходится видеть нечто большее, чем истерию (этот бездонный карман, в который врачи втискивают все, чего они не понимают), тот очень скоро придет к признанию души. Например, Жорже, в своей "Physiologie du Systeme nerveux", отрицал сомнамбулизм и проповедовал материализм; но вскоре затем, после личных опытов магнетизирования и по ознакомлении своем со способностями сомнамбулов, он обратился к вере в душу. Но такое свое убеждение он мог выразить только в своем завещании, в котором говорится так:
"Только что я напечатал мою "Физиологию нервной системы", как всестороннее обсуждение вопроса о значении совокупности необыкновенных явлений, именуемой сомнамбулизмом, привело меня к полному убеждению в необходимости различения двух духовных, одного в нас, a другого вне нас, начал от материальных существований; эти духовные начала суть: душа и Бог. На этот счет у меня существует глубокое убеждение, убеждение, основанное на фактах, считаемых мною неопровержимыми. Это мое признание увидит свет только тогда, когда никто уже не будет иметь оснований сомневаться в моей добросовестности и заподазривать мои намерения. Так как я сам не могу его напечатать, то убедительно прошу тех, кто о нем узнает по вскрытии этого моего завещания, т.е. после моей смерти, дать ему возможно большую гласность" 1).