- Да, таковы все люди! - воскликнул миссионер. - Вы безропотно ждали столько лет, теперь же вам кажется невозможным подождать два часа.
- Но ведь это мой сын, мое любимое дитя, которого я жду!
- Хорошо, хорошо, только успокойтесь. Смотрите, вас уже лихорадит.
- О, не бойтесь, отец мой, радость не убивает! Я уверена, что сразу выздоровею, как только увижу его.
Несколько секунд царило молчание, а затем она продолжала:
- Боже мой, как медленно идет время! Когда же наконец сядет солнце? Как вы думаете, отец мой, с какой стороны он появится? Я хочу видеть его приближение. Хотя я уже очень давно его не видела, но уверена, что сейчас же узнаю. Мать никогда не ошибется, так как она не только видит свое дитя, но и чувствует его сердцем.
Миссионер отвел ее ко входу в пещеру, усадил, сам сел рядом и, указав рукой на юго-запад, сказал:
- Смотрите в эту сторону, он должен появиться отсюда.
- Благодарю, - отвечала она. - О, как вы добры, отец мой! Бог вознаградит вас!
Миссионер ласково улыбнулся.
- Я счастлив, видя вас счастливой, - сказал он.
Оба стали смотреть вдаль.
Солнце, между тем, быстро клонилось к горизонту, мрак постепенно окутывал землю, очертания предметов сливались, невозможно было что-либо разобрать даже на близком расстоянии.
- Вернемся в пещеру, - сказал отец Серафим, - ночной холод может вредно подействовать на вас.
- Ничего, - отвечала она, - я ничего не чувствую.
- Кроме того, - заметил миссионер, - становится так темно, что вы все равно его не увидите.
- Это так, - возразила она, - но зато я его услышу.
Отец Серафим понял, что всякие доводы напрасны, и, опустив голову, сел рядом с матерью Валентина. Так просидели они около часа, не проронив ни слова и чутко прислушиваясь.
Ночь становилась все темнее. Поднявшийся легкий ветер доносил малейший шум издалека.
Вдруг мадам Гилуа встала, и глаза ее засверкали. Она схватила миссионера за руку и прошептала:
- Вот он!
Отец Серафим поднял голову.
- Я ничего не слышу.
- Все-таки это он, - настойчиво прошептала она, - я не могла ошибиться. Слушайте!
Отец Серафим внимательно прислушался, но услышал только неопределенный шум, очень похожий на отдаленный гром.
- О, - продолжала она, - это он! Он едет сюда. Слушайте, слушайте!
Шум становился с каждой минутой все явственнее, и скоро можно было различить топот нескольких лошадей, мчавшихся галопом.
- Неужели это только мое воображение! - воскликнула мать Валентина.
- Нет, вы не ошиблись. Через несколько минут ваш сын будет здесь.
Всадники, между тем, уже вступили в ущелье, и топот лошадей раздался теперь совсем близко.
- Слезайте с лошадей, senores caballeros, - послышался чей-то звучный голос, - мы приехали!
- Это он! - воскликнула мать Валентина и бросилась вперед. - Это он говорил, я узнала его голос.
Миссионер успел схватить ее за руку.
- Что вы делаете! - воскликнул. - Ведь вы разобьетесь!
- Простите, отец мой. Но когда я услышала его голос, я просто не знаю, что со мной произошло, я готова была броситься вниз.
- Потерпите еще немного, вот он поднимается. Через пять минут он будет в ваших объятиях.
Она вдруг поспешно отступила.
- Нет, - сказала она, - я не хочу с ним встретиться здесь! Я хочу, чтобы он почувствовал мое присутствие так же, как я почувствовала его.
С этими словами она поспешно увлекла отца Серафима в пещеру.
- Вот увидите, - продолжала она. - Спрячьте меня так, чтобы я могла все видеть и слышать, но торопитесь, вот он приближается.
Пещера, как уже было сказано, была очень велика и состояла из нескольких маленьких помещений, сообщавшихся между собой. Отец Серафим спрятал мать Валентина в одну из этих пещер, которая отделялась от соседней рядом сталактитовых колонн самой причудливой формы.
Всадники, между тем, привязали лошадей и начали взбираться на гору, продолжая разговаривать между собой. Звуки их голосов совершенно явственно долетали до слуха находившихся в пещере, которые внимательно прислушивались к их разговору.
- Этот бедный отец Серафим, - сказал Валентин. - Не знаю, как вы, senores caballeros, но я положительно счастлив, что опять его увижу. Я опасался, что он покинул нас навсегда.
- Для меня большое утешение в моем горе, - сказал дон Мигель, - знать, что этот удивительный человек находится рядом с нами.
- Но что это с вами, Валентин? - воскликнул генерал Ибаньес. - Почему вы остановились?
- Я не знаю, - отвечал тот неуверенно, - но со мною происходит что-то, чего я не могу себе объяснить. Сегодня, когда Паук сообщил мне, что отец Серафим возвратился, я почувствовал, как у меня сжалось сердце. Теперь повторяется то же самое. Почему - я не знаю.
- Друг мой, это происходит от радости, что вы снова увидите отца Серафима, вот и все.
Охотник покачал головой.
- Нет, - сказал он, - это что-то другое, что-то особенное. Боже мой, что же это такое?