секретарей, редакторов, помощников, не сыскали только одного и
самого необходимейшего человека, способного быть ее душою,
изобрести лучший план, лучшие средства и привести оные в
исполнение наилучшим образом. Более года мы ничего не слыхали о
трудах сей Комиссии. Наконец, государь спросил у председателя и
получил в ответ, что медленность необходима, — что Россия имела
дотоле одни указы, а не законы, что велено переводить Кодекс
Фридриха Великого. Сей ответ не давал большой надежды. Успех вещи
зависит от ясного, истинного о ней понятия. Как? У нас нет
законов, но только указы? Разве указы (edicta) не законы?.. И
Россия не Пруссия: к чему послужит нам перевод Фридрихова
Кодекса? Не худо знать его, но менее ли нужно знать и Юстинианов 90
или датский единственно для общих соображений, а не для
путеводительства в нашем особенном законодательстве! Мы ждали
года два. Начальник переменился, выходит целый том работы
предварительной, — смотрим и протираем себе глаза, ослепленные
школьною пылью. Множество ученых слов и фраз, почерпнутых в
книгах, ни одной мысли, почерпнутой в созерцании особенного
гражданского характера России... Добрые соотечественники наши не
могли ничего понять, кроме того, что голова авторов в Луне, а не
в Земле Русской, — и желали, чтобы сии умозрители или спустились
к нам или не писали для нас законов. Опять новая декорация: видим
законодательство в другой руке! Обещают скорый конец плаванию и
верную пристань. Уже в Манифесте объявлено, что первая часть
законов готова, что немедленно готовы будут и следующие. В самом
деле, издаются две книжки под именем проекта Уложения. Что ж
находим?.. Перевод Наполеонова Кодекса!
Какое изумление для россиян! Какая пища для злословия!
Благодаря Всевышнего, мы еще не подпали железному скипетру сего
завоевателя, — у нас еще не Вестфалия, не Итальянское
Королевство, не Варшавское Герцогство, где Кодекс Наполеонов, со
слезами переведенный, служит Уставом гражданским. Для того ли
существует Россия, как сильное государство, около тысячи лет? Для
того ли около ста лет трудимся над сочинением своего полного
Уложения, чтобы торжественно пред лицом Европы признаться
глупцами и подсунуть седую нашу голову под книжку, слепленную в
Париже 6-ю или 7[-ю] экс-адвокатами и экс-якобинцами? Петр
Великий любил иностранное, однако же не велел, без всяких дальних
околичностей, взять, напр[имер], шведские законы и назвать их 91
русскими, ибо ведал, что законы народа должны быть извлечены из
его собственных понятий, нравов, обыкновений, местных
обстоятельств. Мы имели бы уже 9 Уложений, если бы надлежало
только переводить. Правда, благоразумные авторы сего проекта
иногда чувствуют невозможность писать для россиян то, что писано
во французском подлиннике, и, дошедши в переводе до главы о
супружестве, о разводе, обращаются от Наполеона к Кормчей книге;
но везде видно, что они шьют нам кафтан по чужой мерке. Кстати ли
начинать, напр[имер], русское Уложение главою о правах
гражданских, коих, в истинном смысле, не бывало и нет в России? У