вступили с нею в дружелюбные сношения, одни для выгод купечества,
иные — в надежде обратить ее силы к обузданию ужасной Турецкой
империи, Польши, Швеции. Даже из самой глубины Индостана, с
берегов Гангеса в XVI веке приезжали послы в Москву, и мысль
сделать Россию путем индийской торговли была тогда общею.
Политическая система государей московских заслуживала удивление
своею мудростью: имея целью одно благоденствие народа, они
воевали только по необходимости, всегда готовые к миру, уклоняясь
от всякого участия в делах Европы, более приятного для суетности
монархов, нежели полезного для государства, и, восстановив Россию
в умеренном, так сказать, величии, не алкали завоеваний неверных,
или опасных, желая сохранять, а не приобретать.
Внутри самодержавие укоренилось. Никто, кроме государя, не
мог ни судить, ни жаловать: всякая власть была излиянием
монаршей. Жизнь, имение зависели от произвола царей, и
знаменитейшее в России титло уже было не княжеское, не боярское,
но титло слуги царева. Народ, избавленный князьями московскими от
бедствий внутреннего междоусобия и внешнего ига, не жалел о своих
древних вечах и сановниках, которые умеряли власть государеву;
детальный действием, не спорил о правах. Одни бояре, столь
некогда величавые в удельных господствах, роптали на строгость
самодержавия; но бегство, или казнь их, свидетельствовали
твердость оного. Наконец, царь сделался для всех россиян земным
Богом.
Тщетно Иоанн IV, быв до 35-ти лет государем добрым и, по 25
какому-то адскому вдохновению, возлюбив кровь, лил оную без вины
и сек головы людей, славнейших добродетелями. Бояре и народ во
глубине души своей, не дерзая что-либо замыслить против
венценосца, только смиренно молили Господа, да смягчит ярость
цареву — сию казнь за грехи их!
Кроме злодеев, ознаменованных в истории названием опричнины,
все люди, знаменитые богатством или саном, ежедневно готовились к
смерти и не предпринимали ничего для спасения жизни своей! Время
и расположение умов достопамятное! Нигде и никогда грозное
самовластие не предлагало столь жестоких искушений для народной
добродетели, для верности или повиновения; но сия добродетель
даже не усумнилась в выборе между гибелью и сопротивлением.
Злодеяние, в тайне умышленное, не открытое историей,
пресекло род Иоаннов: Годунов, татарин происхождением, Кромвель
умом, воцарился со всеми правами монарха законного и с тою же
системою единовластия неприкосновенного. Сей несчастный,
сраженный тенью убитого им царевича среди великих усилий
человеческой мудрости и в сиянии добродетелей наружных, погиб,
как жертва властолюбия неумеренного, беззаконного, в пример векам
и народам. Годунов, тревожимый совестью, хотел заглушить ее
священные укоризны действиями кротости и смягчал самодержавие в
руках своих: кровь не лилась на лобном месте — ссылка, заточение,
невольное пострижение в монахи были единственным наказанием бояр,
виновных или подозреваемых в злых умыслах. Но Годунов не имел