Станция, на которой приходилось слезать мне, стояла в лесу. Она уже давала предвкушение той тишины и того невозмутимого покоя, которые ожидали меня на захолустном хуторе моего приятеля: село от нее было не ближе доброго десятка верст. Все это я знал и потому, подъезжая к станции, даже ощутил некоторое замирание сердечное; я думал: прислали ли за мной лошадей?
Продребезжал колокольчик; вылезли вялые пассажиры и с скучающим видом обозрели окрестность; громко и отчетливо обругал машинист смазчика... Затем раздался еще звонок; пассажиры скрылись в вагоны; пронзительно прохрипел свисток кондуктора, и поезд загремел, медлительно скрываясь в лесу и вызывая в чаще задумчивых сосен протяжный отзвук... Я остался один на длинной платформе, опаленной солнцем. Сторож смотрел на меня с недоумением. Крошечный начальник станции обвел мою унылую {454} фигуру уничтожающим взглядом и величественно удалился. Пространство возле станции было пусто.
- Не было лошадей с Ерзаева хутора? - смиренно спросил я сторожа.
- Это с какого Ерзаева - за гаями?
- За гаями.
- Нет, не было. Вот с Лутовинова было, и от Халютиной барыни были лошади, а чтоб от Ерзаева - нет, не было.
- Да ведь я письмо писал...
Я вошел в контору и спросил: "Давно ли Ерзаеву письмо отослано?" Господин с неизбежным цветным околышем на фуражке стоял около окна и давил мух. Мой вопрос застал его на самом интересном месте: крупная муха неосмотрительно попалась под его палец и отчаянно жужжала и билась там, звеня по стеклу.
- Вам чего? - важно промолвил он, едва поворачивая голову.
Я повторил вопрос.
- Какому такому Ерзаеву?
- Александру Федорычу.
Он промолчал.
Я подошел к столу и сел. Господин искоса посмотрел на меня и разжал палец. Муха радостно расправила крылья.
- Мы не обязаны сберегать письма, - строго сказал он, - у нас есть свои занятия.
Я ничего не ответил. Это, должно быть, умиротворило его.
- А ежели мы соблюдаем, так единственно в свободное от занятий время, - добавил он, смягчая голос, и, подошед к шкафу, спросил: - Вам - Ерзаеву?
- Ему.
Он порылся несколько и подал мне собственное мое письмо.
- Разве не было оказии? - спросил я.
- Всего не упомнишь.
- Но если была оказия, вы должны были отослать! - воскликнул я.
Господин изобразил на лице своем крайнее изумление и обвел меня юмористическим взглядом. Затем решительно двинул стулом, надменно выпятил грудь и, развернув {455} громадную книгу, испещренную цифрами, яростно заскрипел в ней пером. Оставалось уходить.
- Но почему же вы не послали, когда была оказия? - повторил я в досаде.
На этот раз он не обратил на меня внимания. Когда же я уходил из конторы, суровый его голос с достоинством произнес:
- Мы не обязаны, ежели у нас занятия... И мы не почтальоны.
Я вышел на платформу. Сторож подметал пыль. Солнце пекло. Тишина стояла мертвая. Вокруг сторожа юрко суетился человечек в монашеском одеянии. Увидя меня, сторож приостановил свою работу и сказал с радостью:
- А ведь с Ерзаева-то были!
- Когда?
- Позавчера. Я и забыл!.. Должно, насчет почты были: малый спросил почту и уехал.
Я только руками развел.
- А лошадок у вас не добудешь здесь?
- Лошадок? Эка чего захотел! - И сторож снисходительно усмехнулся. - У нас ближе Лазовки не токмо лошадки - кобеля не добудешь.
- В Лазовке оченно возможно достать лошадок, - вмешался монашек. Говорил он часто и дробно. Я посмотрел на него. Ряска на нем местами блестела, как атлас, и на локтях была порвана. Кожаный пояс стягивал стан. За пазухой что-то торчало. Из-под засаленной скуфейки благообразно вылезали длинные волосы, смазанные маслом. Реденькая бородка окаймляла одутловатое лицо с бойкими, плутоватыми глазками. Движения были порывисты и беспокойны. Под моим взглядом он было смиренно опустил взоры, но тотчас же снова вскинул их на меня и сладостно улыбнулся.
- Оченно даже возможно добыть лошадок, - повторил он.
- Да ведь это далеко.
- Верст десять, - сказал сторож.
- А мы вот как сделаем, - заторопился монашек, - Мы как выйдем и сейчас же, со божией помощью, на пчельник...
- Какой пчельник? {456}
- Это точно, пчельник здесь есть - монастырский, - промолвил сторож.
- Монастырский пчельник, - повторил монах. - Мы как в него, с божией помощью, взыдем, и прямо в Лазовку служку нарядим. А вы уж, ваше степенство, приношение нам за это... - И, отвесив мне низкий поклон, он спешно и невнятно забормотал: - Во славу божию... на спасение души... труждаемся и воздыхаем: монастырь убогий, скудный...
- Вот, вот, - подтвердил сторож, покровительственным жестом указывая на монаха, - вот отец Юс и проводит вас. Он вас проводит до пчельника, а вы ему снисхождение сделайте. Отчего не сделать снисхождения!
- А до пчельника далеко?
- Верст...
Но монашек перебил сторожа.
- Версты две, ваше степенство, - быстро сказал он, - никак не более, как две версты.
Сторож только носом покрутил и как-то неловко моргнул одним глазом.
Я согласился. Отец Юс схватил мой саквояжик и проворно двинулся к вокзалу.
- Отец Юс! - остановил его сторож и, подозвав, пошептал ему что-то. Отец Юс в свою очередь отозвался страстным и убедительным шептанием... Но сторож не унялся и даже возвысил голос. - Мастера вы здесь облапошивать! сказал он. Тогда отец Юс с неудовольствием сжал губы и обратился ко мне: