- Говядинку-то получше давайте! - вымолвил Крокодил.
Олимпиада Петровна ничего на это не ответила. Тогда Петр Петрович со смехом заявил ей о меломанстве Крокодила. Это и в ней возбудило веселость. Она села за рояль и разразилась шумными solfedgio. 1 Лицо Сазона Психеича преобразилось. В глазах засветилось живое и теплое участие. Он подсел к Олимпиаде Петровне и в наивном восхищении смотрел на ее руки. Она заиграла из "Жизни за царя", затем из "Фауста", из "Тангейзера". Крокодил слушал, не меняя позы и выражения. Только пухлое лицо его, казалось, все более и более светлело и вместе с тем переполнялось какой-то странной привлекательностью. Наконец Олимпиада Петровна заиграла "Не белы-то снежки". Крокодил не утерпел: как-то странно шевельнув носом, он всхлипнул и в умилении произнес:
- Вот, вот, оно самое!.. Самое оно и есть!.. - затем с каким-то азартом загремел своим платком.
Потом мы перешли к чайному столу. Крокодил снова впал в недвижимое свое состояние и только и делал, что глотал чай.
- У вас, кажется, есть рояль? - спросила его Олимпиада Петровна.
Он встрепенулся.
- Чего это-с?
Ему пояснили.
- Завел, завел, - ответил он и опять улыбнулся, - только у меня вроде, например, как веялка: вертишь ее, {502} ну она и разделывает. Ничего, здорово разделывает. Семьсот целковых...
- Ну, что же мы насчет амбара-то, сойдемся или нет? - прервал его Батеев.
Крокодил допил свое блюдечко.
- Завтра с артелью подумаю, - сказал он.
- Да ведь хорошая цена.
- Как артель.
Петр Петрович пожал плечами и постучал пальцем по самовару. А мне снова захотелось поисповедовать Крокодила.
- Какую вы пользу берете с артели? - спросил я.
- Разную берем пользу, - ответил Крокодил.
- Однако же?
- Мы лесом торгуем, -.неожиданно произнес он после маленькой паузы.
- Ну так что же?
- За лес берем пользу.
- Я у него лес беру, - пояснил мне Батеев, - и почти все наши помещики берут.
Крокодил помолчал.
- С подрядов берем десятую копейку, - задумчиво продолжал он и снова помолчал. - Комиссионные берем... - прибавил он. - За подожданье берем... Лавку имеем для артели...
Все это проговорил он, как будто с трудом вспоминая.
- А велика ваша артель?
- Человек сто двадцать.
Вечер закончился неожиданным казусом. Передняя вдруг переполнилась сдержанным топотом мужицких сапогов, и неуверенные голоса требовали барыню. Лицо Олимпиады Петровны покрылось багровыми пятнами. Она быстро вышла в переднюю. Голоса сразу загудели.
Мы тоже пошли туда.
- Воля ваша, сударыня, а мы голодать не согласны, - говорил красивый парень, выступив вперед. За ним галдел добрый десяток других рабочих.
- Как голодать? - трепетно спросила Олимпиада Петровна.
- Как голодать! - воскликнул Петр Петрович.
Несколько мгновений ничего нельзя было разобрать в беспорядочном шуме. {503}
- Говори один... Чего кричите, говори один! - волновался Батеев. Переконфуженная барыня в нерешительности перебирала оборку своего миленького платья цвета gris de perle. 1
Выступил снова красивый парень.
- Воля ваша, Петр Петрович, никак невозможно.
- Что никак невозможно-то?
- Три фунта? Помилуйте-с... Барыня изволит три фунта отвешивать. Нам это никак невозможно. Он решительно закинул назад волосы.
- Я знаю тебя, ты вечно недоволен, - прошипел Петр Петрович.
- Воля ваша, - твердо произнес парень.
- Сколько же вам прикажете хлеба отпускать? - иронически спросил Батеев.
- Да уж сколько плотникам. Сколько плотникам, столько и нам.
Петр Петрович согласился на это требование, и толпа, рассыпавшись в благодарностях, удалилась. Но наше настроение было жестоко испорчено; Олимпиада Петровна хмурилась; Петр Петрович волновался и приводил какие-то оправдания... В конце концов, правда, разговор начал налаживаться, и уж Олимпиада Петровна с живостью заговорила было о новой пьеске Рубинштейна, которую ей только что прислал Юргенсон, как вдруг неожиданно и совершенно некстати Крокодил ляпнул:
- Нет, барыня, это не модель.
- Что-о? - удивленно протянула она.
- Не модель, говорю, по три фунта отпущать. Человек рабочий, ему пищия нужна удобная. А ты жадничаешь! Это совсем не модель.
Мы сидели как на иголках. А Крокодил продолжал:
- И говядинку плотникам получше давай. В честь тебя прошу. Не будешь хорошей отпущать, буду из города возить. Я и так ноне тридцать фунтов привез. Мужик ведь что лошадь: что поест, то и повезет.
Можете судить о чувствах, волновавших наши души. Олимпиада Петровна если и не упала в обморок, то лишь потому, что воспитывалась в гимназии, а не в институте. Петр Петрович не знал, куда смотреть ему... Один Кроко-{504}дил как бы не сознавал переполоха, произведенного им, и преспокойно отирал мокрое лицо, которое снова удивительно стало походить на рыхлый и расплывчатый комок теста.