66999.fb2 Записки уцелевшего (Часть 1) - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 37

Записки уцелевшего (Часть 1) - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 37

И я понял, что должен в лепешку разбиться, а Козлова найти, хотя задача отыскать человека, в Москве не прописанного, являлась труднейшей.

Должно быть, вид у меня был очень жалкий, когда я звонил подряд во все профессорские квартиры. Не сами маститые ученые, а их жены выходили в прихожие и принимали во мне живейшее участие. Они мне советовали обратиться туда-то и туда-то, давали различные адреса. Я шагал по Москве, ездил зайцем в трамваях, и все безрезультатно. К вечеру, усталый и голодный, в полном отчаянье, я приплелся домой.

Оказалось, что искать Козлова не нужно: он сам пришел в редакцию "Всемирного следопыта" как раз тогда, когда там был Владимир. Они встретились, и Владимир получил от него необходимые сведения для своих рисунков к очерку. Таким образом, можно было считать, что я испытание выдержал.

Владимир решил меня приспособить в качестве своего подмастерья. Иллюстрируя очерки, связанные с путешествиями, он постоянно сталкивался с необходимостью чертить карты. Одно дело создавать рисунки с человечками, со зверями, с пейзажами, с пароходами. А рыться в атласах, аккуратно чертить контуры со многими названиями было ему скучно; и на такое дело он терял массу времени.

- Ты будешь чертить карты, а я тебе буду за них платить по три рубля за штуку,- сказал он мне.

Но в свое время в школе преподаватель черчения меня осрамил перед всем классом, и за меня выполнял чертежи мой приятель Шура Соколов. Словом, чертить я совсем не умел.

Владимир дал мне тушь, перышки, линейку, угольник, кусок ватмана. Карта требовалась простенькая, не больше десятка названий, в углу стрелка Север Юг. Но сколько же я над ней пыхтел! Мать ко мне подходила, шептала:

- Добейся во что бы то ни стало!

Я чертил, нес Владимиру, он меня бранил, браковал мою мазню, заставлял чертить еще и еще, наконец оставил карту на столе вместе со своими рисунками. А через день он вручил мне зелененькую трешку. И пошло! Уже через месяц, не из рук брата Владимира, а самостоятельно - из кассы издательств, я стал получать деньги за те чертежи и карты, которые мне заказывали в редакциях журналов "Пионер", "Знание - сила", "Дружные ребята". Я чертил карты также для журнала "Вожатый" и для газеты "Пионерская правда", в которых Владимир сотрудничал редко.

В каждом из этих журналов было по три-четыре сотрудника, все больше молодежь, веселые комсомольцы-энтузиасты. Запомнилась рослая фигура красивого, кудрявого еврея - редактора "Пионера" Боба Ивантера, впоследствии погибшего на войне. В "Пионерской правде" редактором была пожилая скромная женщина, участница гражданской войны Вера Николаевна Лядова. Она ко мне очень хорошо относилась, случалось, расспрашивала меня - что я делаю, советовала учиться дальше. Вместе с мужем-наркомом она погибла, как у нас принято говорить, "в годы культа личности".

Я видел, с каким доброжелательством относились молодые сотрудники журналов к моему брату, встречали его с улыбками, смеялись над его остротами. Стоило ему прийти, как со всех сторон они сбегались, окружали тот стол, на котором он раскладывал свои рисунки, восхищались ими. И я гордился Владимиром, которого везде любили и ценили.

5.

Во "Всемирном следопыте" обстановка была совсем иная. Ответственным редактором журнала являлся директор издательства "Зиф", хромой и без одной руки поэт и большевик Владимир Иванович Нарбут. Никто из посетителей "Следопыта" его никогда не видел, ему носили подписывать готовый макет журнала в кабинет, и все. Он также погиб "в годы культа личности".

Душою журнала был заведующий редакцией Владимир Алексеевич Попов, сокращенно Вап, о котором я кое-что успел рассказать. Я немало наслушался о его строгости, и потому у меня коленки затряслись, когда Владимир мне сказал, что Попов пожелал увидеть меня, чертившего для его журнала карты. И пока я шел вместе с Владимиром на Кузнецкий мост, № 13 (теперь № 19), коленки мои продолжали трястись.

В первой комнате редакции вдоль стен сидело несколько посетителей. За маленьким столиком ютился секретарь и единственный сотрудник редакции Александр Захарович Сокольский. Стояла тишина. Посетители молчали, даже брат Владимир прикусил язык. Изредка то один, то другой поднимал голову и поглядывал на дверь, на которой висела табличка "Зав. редакцией". Первую комнату прозвали "чистилищем", а вторую, в зависимости от того, как решалась судьба посетителя, называли либо "раем", либо "адом".

Наконец заветная дверь открылась. Кто-то хмурый быстро выскочил из-за нее и, ни на кого не глядя, промчался мимо нас, размахивая туго набитым портфелем. Очевидно, его рукопись была забракована.

На пороге предстал плотный пожилой мужчина с брюшком, в круглых очках, с усиками над плотно сжатыми губами, одетый в темный добротный костюм, с темным галстуком на белой рубашке. Владимир так меня настращал перед встречей со всесильным зав. редакцией, что я смотрел на Вапа как на божество.

Молчаливым жестом он поманил за полуоткрытую дверь жалкого старичка ребусника, который в те годы таскался по редакциям журналов, всюду подсовывая шарады и ребусы и которого впоследствии очень похоже обессмертили Ильф и Петров в "Двенадцати стульях".

Вскоре старичок вышел сияющий, со словами:

- Принял. Теперь туфли жене обеспечены. Только велел деревья переделать, говорит, на кочаны капусты похожи.

Он попросил у Сокольского тушь и перышко и тут же, на подоконнике, стал копаться со своим ребусом.

Заветная дверь вновь отворилась. И опять предстал на ее пороге Вап. Тем же молчаливым жестом он пригласил в свой кабинет Владимира. Я остался, трепеща от страха. Через несколько минут дверь опять отворилась, выглянула голова Владимира.

- Давай! - крикнул он мне.

Кабинет Вапа был просторный, несколько стульев, добротный письменный стол, широкое кресло, над столом большой портрет Жюль Верна, на левой стене портрет Ленина. За столом восседал сам Вап. Он оглядел меня с ног до головы, нахмурился, затем просветлел.

Видимо, я ему понравился. Он назвал меня "Сережа", протянул мне милостиво руку. Прием окончился неожиданной для меня удачей. Вап решил на задней стороне обложки своего журнала помещать карты - сперва обоих полушарий, потом СССР, потом Европы, других материков. Так подписчики к концу года получат в подарок маленький атлас из двенадцати карт. Придется признаться - подарок прескверный, потому что чертить эти карты доверялось мне.

Так я стал хорошо зарабатывать, в основном в "Следопыте", в меньшей степени в других журналах. Выходило рублей 70 в месяц, на сегодняшний день надо считать втрое больше. За каждую карту для атласа я получал по 15 рублей и купил хороший костюм, туфли, пальто. Однажды, единственный раз в жизни, прокатил Лялю Ильинскую на санках на лихаче до села Всехсвятского и обратно. При особо обильных получках я вручал матери червонец-другой. Подготовку в вуз я полностью забросил, а романы Золя продолжал читать настолько успешно, что все реже заглядывал в словарь.

Вап выплачивал деньги так: принесешь карту, он посмотрит, молча пожует губами, молча вытащит из письменного стола чековую книжку, что-то черкнет и вручит тебе голубую бумажку. Когда же он выдвигал ящик стола, то показывалась иной раз бутылка коньяку, лежащая на боку. Он задвигал ящик, а ты шел в банк через три дома на углу Рождественки, там получал деньги, и все.

В редакции работало лишь двое - Вап и Сокольский. Потом, когда при "Следопыте" стали издаваться приложения - журналы "Вокруг света" и "Всемирный турист", понадобился третий сотрудник. Вап тогда подумал, а не принять ли меня, но потом остерегся. Одно дело кормить двух бывших князей, в штате не состоявших,- художника и чертежника, а другое - принимать на штатную должность чуждый элемент, проводить его через бдительный отдел кадров с заполнением анкеты. И Попов зачислил скромного юношу, толстощекого и рыхлого Сережу Грепачевского; он усердно выполнял все поручения своего шефа, но был медлителен и безынициативен.

Они справлялись втроем. А теперь в какой-нибудь тощей "Мурзилке" сидят человек двадцать - редактор, зам. редактора, зав. отделом прозы, зав. отделом поэзии, художественный редактор, технический редактор, несколько девушек. И все они заседают, печатают на машинках, пишут, с утра до вечера треплются между собой и по телефону. В редакции "Следопыта" молчали и работали - Попов, Сокольский и Грепачевский, да еще изредка забегала курьерша издательства.

6.

В конце 1926 года Попов пригрел третьего князя. Это был дядя Владимир Трубецкой.

Жил он со своей многочисленной семьей в Сергиевом посаде плохо. Работая в тамошнем кинотеатре, получал мало, денежные переводы из-за границы были не ахти какие. А число детей достигло семи; каждого требовалось одеть, обуть, накормить.

С моим братом Владимиром дядю связывала крепкая, долголетняя дружба. И Владимир решил ему помочь.

Еще в 1922 году, когда дядя Владимир приехал к нам из Богородицка, он привез с собой величайшую редкость - убитую им галку светло-песочного цвета. Альбинизм у животных и птиц иногда встречается, а хромизм - явление сверхредчайшее. Среди ученых биологов хромовая галка произвела фурор. В Зоологическом музее университета ее собрались купить за баснословную сумму. Но какой-то начальник отсутствовал, и дяде сказали, что-бы он принес свою диковину на следующий день. Окрыленный неожиданной удачей, он явился к нам на Еропкинский, положил вещички на сундуки в прихожей, и, пока целовался и обнимался со всеми нами, кошка стащила его драгоценность.

Владимир посоветовал дяде написать о том печальном происшествии юмористический рассказ для "Следопыта". Эта идея вдохновила дядю. Через некоторое время он вновь появился у нас и прочел нам вслух свой рассказ "Миллиард за галку". Владимир посоветовал внести кое-какие поправки и передал рукопись в "Следопыт". Для камуфляжа автор скрыл себя под псевдонимом "В. Ветов", то есть Владимир Трубецкой.

Вапу рассказ понравился. Он только изменил заглавие на "Драгоценная галка". В советской литературе согласно инструкции цены, особенно столь астрономические, упоминать запрещалось. Владимир взялся рассказ иллюстрировать. Он изобразил дядю карикатурно и очень похоже - худым, высоким, в фуражке на маленькой голове, с усиками, в черной лохматой куртке, в брюках-галифе, в обтрепанных обмотках и в огромных солдатских ботинках на длинных и тонких ногах. На одной из картинок фигурировали три тогдашних университетских профессора биологии, рассматривающие невиданную птицу,Кожевников, Огнев и Бобринский, тоже очень похоже изображенные и тоже карикатурно.

Попов обладал замечательным свойством находить талантливых писателей и художников. Мой брат был очень многим обязан Попову. Я уже называл имена писателей А. Грина. А. Беляева, В. Яна и других. В "Следопыте" на конкурсе первую премию за рассказ получил студент-геолог Володя Белоусов. С того времени Попов три года подряд посылал его на летние каникулы в творческие командировки в разные глухие края нашей страны и печатал интересные рассказы и очерки молодого туриста. Владимир Владимирович Белоусов стал крупным ученым, членом-корреспондентом Академии наук. Он умер в 1985 году.

И у дяди Владимира Попов угадал скрытый талант писателя и предложил ему писать для журнала юмористические охотничьи рассказы. В "Следопыте" появился второй рассказ В. Ветова - "Щадилов пруд", в котором фигурировали уже два незадачливых охотника - высокий и худой сам автор, прозванный Хвощом из-за своих обтрепанных обмоток, похожих на два стебля хвоща, и другой охотник низенький и тоже худой, с очками на длинном носу - Семен Семенович Боченкин.

Попов предложил дяде писать серию рассказов об этих двух героях. Так начали появляться в "Следопыте" через два номера на третий, иногда через номер "Необычайные приключения Боченкина и Хвоща". За два с лишним года было напечатано двенадцать рассказов этой серии. Иные были талантливы, иные не очень, и только один рассказ Попов забраковал. Действие их происходило на фоне старозаветного городка Тульской губернии Б. (подразумевался Богородицк начала двадцатых годов). Читатели заметили эти рассказы, а уж жители Богородицка, угадывая, кого изобразил автор, угадывая место действия, были в восторге, передавали журнал из рук в руки, зачитывали до дыр.

Так дядя Владимир получил хороший дополнительный заработок, Попов в одной своей обзорной статье сказал про автора, что он "начал выходить на широкую литературную дорогу". А брат Владимир, иллюстрируя его рассказы, получил известность не только как морской художник, но и как художник-юморист.

По своим выходным, по понедельникам, дядя Владимир приезжал к нам, и тогда вечером вокруг стола под председательством дедушки собирались мы все, кроме моего отца, удалявшегося в свою комнату к очередной письменной работе.

Дядя читал вслух. И начинался обстоятельный и оживленный разбор рукописи. Придирчиво критиковал брат Владимир, предлагал что-то выкинуть, заменить неудачный эпитет, придумывал новые, иногда разрушающие сюжет удачные ходы. Моя мать вносила кое-какие поправки, дедушка вставлял что-то остроумное. И дядя Владимир, несколько обескураженный и одновременно окрыленный критикой, возвращался в Сергиев посад переделывать рассказ.

А случалось, самый сюжет рассказа вообще выдумывался у нас за столом. Задавал брат Владимир вопрос:

- А что произойдет, если в богородицком пруду неожиданно заведется крокодил? И начинали фантазировать, оживленно спорить: как он туда попал, что он там делал, кого напугал, кого съел, как его ловили Боченкин и Хвощ и чем все это кончилось? Так у нас за столом появился сюжет рассказа "Аллигатор с реки Миссисипи".

А я скромно и молча усаживался в уголку, ни разу не осмеливался подать совет и слушал во все уши. Те шумные обсуждения стали для меня первой школой писательского мастерства.

Приезжая к нам, дядя Владимир постоянно с увлечением рассказывал о писателе Михаиле Михайловиче Пришвине, который в 1926 году переехал из Переславля-Залесского в Сергиев посад и купил дом на Красюковке, недалеко от дяди Владимира.

Попытаюсь восстановить истину, основанную на рассказах дяди Владимира, по воспоминаниям других лиц, да и мне однажды посчастливилось отправиться с Михаилом Михайловичем на охоту...

В 1926 году Пришвин стал известным писателем. В "Новом мире" печатались его рассказы "Журавлиная родина". Их читали, восхищались ими. Там постоянно фигурируют друзья писателя - сергиевские охотники. Музыкант Т.- это и есть дядя Владимир.

Дом Пришвина был гостеприимным. К нему "на огонек" собирались не только охотники, но и другие жители Посада. Художник Фаворский с ним подружился, и оба они постоянно ходили друг к другу в гости. И Фаворский с женой, и друзья-охотники со своими женами искренно полюбили писателя, остроумного, увлекающегося, который на совместных охотах всегда был первым, всегда был неутомимым, а на своих обильных пиршествах садился во главе стола, рассказывал что-либо интересное, произносил замысловатые тосты.

И все гости столь же искренно полюбили супругу Михаила Михайловича, пышную, солидную Ефросинью Павловну. Была она гостеприимна, любила всех угощать. В общих беседах она не могла участвовать, потому что была не шибко грамотной крестьянской бабой, однако с женами охотников она охотно разговаривала о всяких житейских делах. Как положено крестьянке, живущей в достатке, у нее завелось хорошее хозяйство - корова, которую она сама доила и выгоняла в стадо, поросенок, сзади дома виднелись яблони и вишни, а на грядках, которые она сама вскапывала и поливала, росли овощи.