КТО СКАЗАЛ, ЧТО ПО ПОНЕДЕЛЬНИКАМ ДОЛЖНО БЫТЬ ЛЕГКО?
Пятое ноября.
То, что у господина Бирюкова удачно прошло собеседование с дирекцией, я поняла из того простого факта, что Ефимыч притащил в учебку здоровенный мольберт-треножник, а следом — подготовленный холст. Я лично не исключаю, что бывший купец (и по-прежнему удачливый делец) заручился для успешности реализации своего замысла поддержкой неких менее деловых, но более именитых покровителей.
После обеда директриса достаточно пришла в себя и примирилась с ситуацией, чтобы вызвать меня и приветливо побеседовать относительно того, что мне «дозволяется» работать над портретом «из уважения к памяти».
У меня было некоторое подозрение, что как только о сделке станет известно, появятся ещё желающие обзавестись модной картиной (пусть даже под видом уважения к памяти), и тянуть с портретом два месяца я, на самом деле, не собиралась. Но тут уж, выражаясь словами Баграра, как попрёт.
Ещё одной новостью, взбудоражившей старшую часть гимназии, стало известие о выезде третьего и четвёртого отделений в ближайшее воскресенье на осенние военно-спортивные соревнования к артиллеристам. В смысле — в высшее командное артиллерийское училище.
— Если бы нас пригласили в морскую академию, — многозначительно сказала мне Маруся, — это можно было бы рассматривать как ответный визит вежливости. Но поскольку нас туда не пригласили, мы с тобой расценим это как жест предусмотрительности некой небезызвестной нам семьи.
— Предосторожности, — кисло пробормотала я.
— И предосторожности, конечно. А как же.
ГОСПОЖА БИРЮКОВА
Вечером я решилась взяться за портрет. На фотографии госпожа Бирюкова была молодой полноватой женщиной с мягкими чертами лица. Почему она ушла так рано? Или муж хотел сохранить её в памяти именно такой — молодой? Какой она была на самом деле?
Я так долго вглядывалась в её лицо, что мне показалось, будто женщина кивает и говорит мне что-то.
— Маша… Маша!
Я вскинулась, выныривая из странного, почти наведённого состояния. Маруся смотрела не меня тревожно.
— Я всё понимаю, сорок минут смотреть на фотографию, проникаться образом и тому подобное. Но когда ты начала бормотать…
— Спасибо. Это было очень своевременно.
— Всегда пожалуйста, — иронично ответила Маруся.
Да, мне было немного не по себе. Зато я теперь знала, как нужно нарисовать эту женщину.
КУМУШКИ-ГОЛУБУШКИ
Воскресенье, одиннадцатое ноября.
Не успели мы после завтрака устроиться в цветочной гостиной, как за мной пришла горничная с известием, что ко мне пришла кума. «Кумой» оказалась тётя Таня. Я сперва обрадовалась, а потом испугалась:
— Что⁈ Хуже стало?
— Что ты, что ты, Машенька! Наоборот! Порозовел, щёчки наел. Я вот к тебе с благодарностью и с гостинцем, — она сунула мне коробку шоколадных конфет и, видя моё лицо, попросила: — Возьми, не обижай…
— Спасибо. Я просто думаю — дорого для вас.
— Так ведь за ради жизни, — тётя Таня посмотрела на меня своими светло-серыми, прозрачными глазами, — это капелька малая.
В носу у меня защипало.
— Как ваши ноги? Не болят?
— У! — оживилась она. — Летаю!
— А я вот хотела шарфики отдать, да не знаю кому. Может, вы найдёте, кому пристроить? Не век же им лежать! Они тоже с молитвой были связаны.
— Найду, найду, милая! Пристрою!
Я сбегала в спальню, достала из комода два давно уж заготовленных шарфа. Тётя Таня, увидев их, заохала, засуетилась, откуда ни возьмись вытащила авоську:
— Поди в больницу-то снесу, да? Узн а ю там, кому похуже…
— Их, если что, передавать можно. Не знаю уж, сколько они проработают, но года два-то…
Тут я поняла, что болтаю лишнее и осеклась.
— Ладно, пойду я, Машенька, — тётя Таня поднялась. — Спасибо тебе, родная! Дай Бог здоровья и жениха хорошего!
Вот это последнее было внезапно. Все хотят, чтобы девушки поскорее вышли замуж. За хорошего, естественно.
Я вернулась в наш с Марусей облюбованный уголок, размышляя о женихах, о здоровье и о малых капельках. И тут (ни раньше, ни позже!) явился Бирюков.
ВОТ ГОЛОВА ДРАКОНА…
Да. Мне лично со стороны наша компания напоминала встречу двух сторон, в процессе которой голову дракона меняют на руку принцессы. Бирюков сел, прикрывая чемоданчик от завучихи своей широкой спиной, расстегнул замочки. Если бы он знал, что мы давно уже укутаны плотной тенью, наверное, так бы не нервничал — но не могла же я его посвятить в такие тонкости!
На стол легли две толстеньких пачки тысячных купюр, перетянутых полосатыми бумажками с гербовыми печатями. И ещё по отдельности: пятитысячная красненькая и шесть бумажек чуть более крупного формата, десятитысячных. Я совершенно дурацким образом растолкала деньги по карманам.
— Я начала работу над портретом вашей покойной супруги. Должна предупредить, что композиционно картина будет отличаться от фотографии.
Он настороженно замер:
— Но лицо-то похоже будет?
— Безусловно! Портретное сходство сохранится, а как же иначе!
— Тогда можете менять ваши композиции как вам угодно. Это не страшно.
Ну, вот и славно.
— Пригласить вас посмотреть на промежуточный результат я, к сожалению, не могу, сами понимаете, допуск во внутренние помещения гимназии строго ограничен, — Бирюков кивнул. — Но если вы оставите телефон секретаря, я попрошу, чтобы ему позвонили, если я завершу работу раньше.
— Конечно. Возьмите визитную карточку.
На этой положительной ноте мы разошлись каждый в свою сторону. Денежки перекочевали в мой комод, и это было лишним поводом показать Марусе наложение «тени» и «безразличия».