Сколько сложностей, сферы небесные…
Всё свободное время этого дня мы потратили на постановку манонакопительных воронок на каждый камушек. Работали теперь уже вдвоём. Наверное, как наставник я не очень правильно себя веду — я, конечно, припоминаю, как меня учили, стараюсь сперва простое брать, а потом уж посложнее, но иногда требуется что-то срочное — и мы, наплевав на правила, включаем сложные формулы в свою «программу». Может быть, Маруся не до конца понимает механику процесса, но делает правильно. Ничего, со временем разберётся.
Я параллельно ставила экранирующие щиты — чтобы ни один вражеский пылесос не мог засечь нашу «зарядную станцию». Обработали в первую очередь оба колье и оба браслета. Тем же вечером слетали на речной островок, пели там два часа, пока Маруся не сказала:
— Тебе не кажется, что камни начали переливаться немного по-другому?
— Во-о-от! — обрадовалась я. — Это ещё не предел, но уже хороший показатель! Теперь давай прямо тут попробуем сменить риталид на камешки, если вдруг не пойдёт, река тебя поддержит.
— Которое надевать?
— Сразу всё давай! Одно не справится, точно тебе говорю.
— Буду я как любимая жена падишаха, — проворчала Маруся.
— Ах, жаль, что никто этого не увидит, — картинно закатила глаза я.
Мы похихикали и обрядили Марусю в драгоценности.
— Главное, под платье заправляй, к коже. Можно одно назад развернуть, на спину, если на горло давить не будет.
— Нет, неудобно получается. Уж лучше вперёд.
— Теперь риталид аккуратненько снимаем…
Мы обе затаили дыхание. Маруся отдала мне оправу и замерла, прислушиваясь к ощущениям. Я наблюдала за её ментальным полем, боясь появления новых трещин или истончения заживлённых областей. Но ничего откровенно страшного не случилось.
— Как будто костыли убрали, — сказала вдруг Маруся. — Знаешь, я в детстве сильно ногу ломала, долго ходила в гипсе и на костылях. Так потом, когда их убираешь и гипс снимают, также страшновато.
— Ну, это ничего. Ты, главное, сейчас не переусердствуй. Следи за своей реакцией на нагрузки. Если что, сразу говори о странных ощущениях, особенно о неприятных.
Меня радовало, что Маруся не падала в обморок, ноги у неё не подкашивались от слабости, не накатывали никакие панические атаки. В общем — почти всё на «не». А отдельная неуверенность сгладится. И её аналогия с костылями тоже была правильная. Только слишком оптимистичная. Пока вместо костылей болящей выдали тросточку. Но камешки справлялись, это радовало. Значит, оправу я могу забрать себе.
Я надела её… и почувствовала себя словно старинным рыцарем, которому вернули доспех. Даже больше. Риталид был и моей защитой, и оружием. Эх, если бы к нему ещё и камешки…
Но Голицынские подкаты — это было ещё не всё.
Буквально на следующий день, сразу после обычной понедельничной линейки, Марусю пригласили в дирекцию. Пробыла она там не особо долго, вернулась со странным выражением на лице и довольно большим свёртком, напоминающим завёрнутое в серую обёрточную бумагу полено.
В спальне мы были вдвоём — остальные девочки разошлись на уроки. Я подождала пару минут — ничего не дождалась, Маруся так и сидела, пустым взглядом таращась в окно.
— Ты прекрати давай изображать бледную тень отца Гамлета! Что случилось-то, говори толком!
Она моргнула.
— Приходил юрист императорского попечительского совета.
— Ну⁈ Не тяни же!
— Стива отстранён от управления наследством. Признался, как мне сказали, в злонамеренных растратах, совершённых им и его супругой в отношении меня. Она, кстати, действительно умерла… — губы у Маруси задрожали, она оборвала речь и зажмурилась.
Может ли инквизитор сломаться? Я запаниковала, но тут в голове сам собой всплыл голос дядьки Гроя, за которым я повторила слово в слово:
— Из чего можно сделать однозначный вывод, что данная особа отказалась признавать собственную вину и исправлять последствия своих действий.
Сказано это было так жёстко, что Маруся посмотрела на меня с крайним изумлением.
— Маша! Словно не ты говоришь!
Я вытерла лоб. Сама, как говорится, в шоке.
— Помнишь, я тебе про дядьку-инквизитора рассказывала?
— Хотела бы я с ним пообщаться, — совсем уж неожиданно для меня выдала Маруся. А ведь, пожалуй, они бы сошлись.
— Стива-то, я так понимаю, жив?
— Да, жив. Подписал полный отказ от опекунских и вообще родственных претензий. Плюс обязательство по компенсации всех необоснованных расходов.
— И где он сам?
— Я не знаю.
— То есть, этот дядька не сказал или ты не спрашивала?
— Не сказал. Точнее, сказал, что закрытая информация.
— Значит, Стива где-то под надзором сидит.
— В следственном изоляторе, скорее всего.
Подозреваю, в каком-нибудь специальном следственном изоляторе. И некие товарищи со своим волшебным пылесосом ковыряют его на предмет первопричин эдакой ситуации. И рано или поздно обходными путями доковыряют. Вот блин!
— А в пакете что?
Маруся встрепенулась, словно просыпаясь:
— А! Это мамино! Смотри! — она торопливо развернула серую бумагу, под которой обнаружилась большая (правда, большая) шкатулка.
Судя по содержимому, во времена Марусиной прапрабабушки наиболее популярными украшениями были жемчуга. Совершенно шикарные на вид, но…
— Жаль, но использовать жемчуг в качестве манонакопителя я точно не смогу. Непрозрачный перламутр, да ещё и слоистая концентрическая структура… Зато ты теперь невеста с богатым приданым!
— Мамина память… — Маруся провела пальцами по розоватой жемчужной нитке: — Вот эта — её любимая. Но, — она посмотрела на меня, слегка склонив голову, — не думай, что здесь только жемчуг.
Лёгкий щелчок — и внутренняя часть шкатулки вынулась отдельным ящичком. А внутри…