Последнее, что я помню — это собственное бормотание:
— Простите, мне надо поспать…
ГДЕ-ТО
— Иван Семёныч, соседи передают: в доме Скворцова какая-то возня началась. Явился неопознанный посетитель, потом священника возили, сейчас окна бьют, песни горланят. Мощный всплеск магического фона. Спрашивают, не сможем ли мы пару человек в усиление выделить.
— А у нас по объектам что?
— Тишина полная. Рокотова в библиотеке сидит, учится, Мухина вообще со слабостью в изоляторе лежит.
— М-гм… Федя пусть с прибором остаётся. А вы с Мариам — туда. Посм о трите, что за… неопознанный посетитель.
ЧТО ДАЛЬШЕ?
Проснулась я от того, что затекла шея. Всё же неудобно в кресле спать, хотя кто-то заботливый подсунул мне пару подушек и прикрыл мягким клетчатым пледом.
— М-м-ф-ф-ф… сколько времени?
— Около трёх часов пополудни, — ответил голос Евстафия Ильича.
— Кошмар… дайте попить…
— Рядом с вами на столике стакан.
Я пила грушевый морс, и тут мне пришла в голову следующая ужасная мысль!
— День-то хоть тот же⁈
— Конечно, — послышались негромкие шаги, и хозяин оказался в моём поле зрения. — Барышня, я должен выразить вам мою бесконечную благодарность…
И тут я с ужасом подумала, что они могли просто выкинуть тот кругляш с дыркой, и вскочила:
— Камень⁈ Камень где???
Евстафий Ильич сурово кивнул:
— Пройдёмте.
В соседней комнате было изрядно свежо — насколько я помню, стёкла-таки лопнули, и теперь окна оставались закрыты лишь портьерами.
— Вы можете уже вызвать стекольщика.
— Я не хотел до вашего пробуждения, чтобы ничего… не испортить, вы понимаете?
— Очень правильное решение.
Ещё бы! Столько усилий, страданий, переживаний. Судя по тому, что я увидела, дух мучил парня не меньше пяти месяцев. Отчаяние. Надежда. Вроде бы избавление — и страх всё испортить неосторожным действием. Да, понимаю вполне.
Камень лежал в стакане, вместе с кожаным шнурком. Залитый водой.
— Святая вода?
— Да.
Во втором стакане, свёрнутая клубочком и также залитая водой, лежала моя оправа. Я подняла руку и почувствовала неясный, но неприятный фон.
— Евстафий Ильич, у вас же ещё святая вода осталась?
— Да. Насчёт той, что в ванне, я не уверен, но ещё один полный бак и половина другого. Вон они.
— М-гм.
Я взяла стакан, тихонько напевая под нос «Отче наш», воду вылила в ванну, а оправу опрокинула в ополовиненный бак. Подумала, и опустила туда же стакан. И руки по локоть. Прислушалась. Носить на шее ожерелье с отголосками эманаций африканского колдуна мне совсем не улыбалось. Спела ещё «Богородице» и «Царю Небесный».
— Евстафий Ильич, есть у вас Евангелие?
— Конечно!
— Несите.
— Да вот же, — он снял с полочки небольшой томик.
— Открывайте в любом месте и читайте вслух. Просто подряд.
Минут через двадцать звучание металла сделалось таким же чистым, как прежде. Я дождалась конца эпизода:
— Евстафий Ильич!
— Да?
— Наберите в ковшик воды из другого бака, пожалуйста.
— Так.
— Лейте мне прямо на голову. Лейте-лейте, не бойтесь!
Я умылась и начисто ополоснула ожерелье и стакан.
— Минуту, полотенце…
— Да не надо, сейчас высохнет. Возьмите вот стаканчик, им вполне можно пользоваться.
От моих волос и одежды потихоньку пошёл парок — должна же от магии быть и бытовая польза, в конце концов. Однако, какая слабость, аж ноги подкашиваются!
— Поразительно, — честно сказал ювелир. — Я не думал, что люди вашей… м-м-м… специальности — верующие.