Всю ночь на востоке грохотал гром и сверкали молнии, а на западе ревело уходящее пламя.
Во второй половине следующего дня свершилось то, о чем мы так часто думали, чего с нетерпением ждали, по чему тосковали столько долгих недель, — пошел дождь!
К полудню серая гряда облаков заволокла небосвод. Бушмены выжидательно поглядывали вверх. Прошло несколько часов, но дождь и не думал идти. Вдруг небо потемнело, с востока донеслось тяжелое громыханье. Не успело оно стихнуть, как над нашими головами сверкнула молния. От неожиданности все вскочили. Мгновение спустя загрохотал гром. На наши поднятые кверху лица упали первые крупные капли, и раздался торжествующий крик.
Еще одна молния вспорола небо. Сильный ветер поднял и завертел пепел и пыль. На землю с ревом обрушился не дождь, а целый водопад. Вода лилась с неба как из ведра. Ровно через тридцать секунд лендровер, в котором укрылись мы с Франсуа, стоял посреди огромной лужи. Бушмены сбились в две хижины. Сквозь крышу капала вода, и они натянули на головы накидки (кароссы). Самые робкие тесно прижались друг к другу. Так, наверное, поступали и далекие предки бушменов, когда стихия бесновалась над их пещерами. В глубине хижины сидели девушки, совсем завернувшиеся в кароссы (есть такое поверье: если девушка выйдет из хижины в грозу, то ее поразит молния и девушка превратится в звезду).
Потоки животворной воды лились с небес минут тридцать, а затем ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Несколько сильных порывов ветра — и промокшие бушмены задрожали от холода. Наступила ночь. Впервые за все время поселение уснуло, не разжигая костров: откуда было взять сухое топливо? В сыром мраке каждый устраивался как мог. Тем не менее бушмены весело болтали: дождь пошел! Мы с Франсуа впервые улеглись спать в машине. Уж завтра выкупаемся!
Взошедшее солнце осветило чудесный, обновленный мир: земля, растения, животные, люди пустыни Калахари как будто только что родились. В воздухе стоял легкий пар и сладковатый запах мокрого песка. Пепел и пыль смыло, показались цветы и зеленые ростки, которые, притаившись в земле, очевидно, только ждали команды «вперед!» Природа засверкала красками, как от прикосновения волшебной палочки, деревья и кусты буйно зазеленели. Даже в черной, опаленной траве появились бледные ростки. Жуки и насекомые, которых раньше не было видно, ползали по песку. Птицы пели по-новому, громко и пронзительно. Походка бушменов стала упругой, их голоса звучали весело и радостно.
Утром я направился к старому Кау. Мы закурили трубки, и неожиданно для самого себя я сказал ему по-датски:
— Кау, старина, а жизнь все-таки прекрасна!
Он, конечно, не понял ни слова, но сразу догадался, что я имел в виду.
— Очень, очень хорошо! — сказал он, и его старые глаза вспыхнули.
Я подумал о том, что ждет бушменов, если дождь не пойдет, если он запоздает на несколько недель. Для бушменов дождь — это жизнь!
Мир рождался наново. Я живо представил себе, как первые люди на земле выбираются из пещер после сильной грозы и смотрят на небо. Разве Калахари пустыня? Ничего подобного! Здесь кипит жизнь! Из котловины неподалеку, где уже блестит зеркальная гладь воды, доносится кваканье лягушек. Откуда они взялись? Наверное, прятались, зарывшись глубоко в песок.
Все бушмены, кроме самых старых, идут на поиски пищи. Ведь муравьи уже потащили сушить мокрые семена из складов наверх. Скоро из своих укрытий выползут колонны новорожденных черепашек, сопровождаемых мамашами. Съедобные корни набухнут во влажной земле, термиты начнут роиться, а пчелы — собирать мед. На открытой равнине, где враг не может подкрасться незамеченным, будут нести яйца глупые самки страусов, которые оставляют по одному яйцу на песке у гнезда, чтобы не забыть, для чего сидят на остальных! (Если бы не это яйцо, рассеянная страусиха поднялась бы и ушла!) Скоро песок порастет молодой травой, а в колодцах опять появится вода. Возвратится дичь, а значит, снова будут охота, пиры, танцы. Тяжелые времена прошли.
Везде расцветает жизнь. Наши друзья тоже, кажется, охвачены весенней лихорадкой. Прошел долгий период ожидания, и их не удержать на месте. Охотники пропадают по нескольку дней, преследуя дичь до самых границ своей территории. Как настоящие кочевники, бушмены почувствовали зов свободной жизни, которую любят больше всего на свете. Они готовятся к переходу в котловины Нома, где встретят своих соплеменников, старых друзей и родственников. Теперь пища и вода в пути уже не проблема: облака на небе предвещают дождь. Мы с Франсуа поддаемся общему настроению и начинаем собираться в путь вместе с бушменами. Но, к сожалению, запасы у нас совсем кончились. Кроме того, приближается срок нашего возвращения на полицейский пост Марёлабум. Мы все откладываем отъезд, еще и еще раз подсчитываем, сколько дней займет обратный путь.
Самангейгей, казалось, пытался удержать нас. Когда сборы были уже в разгаре, я пошел в кустарник закопать ненужные жестянки и прочно застрял в одном из кустов.
— Знаешь, как он называется? — спросил меня Франсуа.
— Нет.
— «Ваген битйие!» — «Подожди немного!»
Но мы не могли больше ждать, мы должны были вырваться из этой, жизни. Надо было проявить пленки. Надо было вернуться в свой собственный, спокойный и трезвый мир.
Наконец все погружено на лендровер, который стал теперь по крайней мере на тонну легче. Мы раздаем остатки табака. Только сейчас, покидая маленькую общину, с которой так долго делили горести и радости, мы понимаем, как полюбили ее.
Вот старый Кау со своим проницательным взглядом философа. О чем он думает? Спокойные, добрые Нарни, Кейгей, Самгау, милая девочка-мать Нуси. Цонома, наш друг и проводник, защитник рода и его духовный наставник. Вот последняя горсть табаку тебе, Цонома, дружище… Не забыть бы смелых, старых морщинистых женщин. Некоторых из них, быть может, оставят в пустыне, если следующий засушливый сезон заставит род отправиться в долгий, тяжелый переход. Иди сюда, старая Гаусье, вот и твоя горсть маганйе. Она подставляет руки со старыми, узловатыми, негнущимися пальцами, с усилием складывает их чашечкой, чтобы не просыпать драгоценный табак. Это не совсем удается ей, и часть его, проскользнув между пальцами, падает на песок. Гаусье нервничает, ей помогают собрать табак в каросс, а она суетливо поправляет свою «юбку», прикрывая наготу. В старых воспаленных глазах Гаусье светятся благодарность, доброта и мудрость. Нет людей, которые были бы сделаны из более прочного материала, чем эти женщины. У каждой из них было множество детей, большинство которых умерло на их глазах, но они полны жизненной силы, энергии и юмора. Они перекапывают песок в поисках кореньев, ищут топливо для костров, пока не сваливаются с ног от усталости, и в конечном счете еще раз доказывают, что женщина более вынослива, чем мужчина. Какую громадную энергию передают своим потомкам эти сильные женщины, как велика их любовь к жизни! Вот почему еще живет в пустыне древний народ бушменов.
Табак кончился, и я снова думаю, как мало мы можем им дать. В машине, в ящике для инструментов, я отыскиваю кусок проволоки и даю его Нарни. Для него это — самый ценный подарок. Нуси дарит мне «пудреницу» из панциря черепахи и просит передать ее моей «женщине», фотографию которой я ей показывал.
— Спасибо, Нуси, пусть твой сын будет великим охотником!
На востоке собираются тучи. Надо выехать до начала очередной грозы.
Мы опять в дороге. Новые места, ощущение, что в наших жилах течет кровь кочевников, — все это придает нам бодрость. Но до самого вечера нас не покидает чувство грусти, навеянное прощанием с друзьями. Они оказали гостеприимство двум чужестранцам из той расы, которая прогнала их с насиженных мест. Доверчивые и честные, они раскрыли перед нами всю свою удивительную жизнь, позволили заглянуть в прошлое, которое живет в настоящем. Пожалуй, к грустному чувству расставания примешивалось ощущение нашей беспомощности перед лицом природы, сознание, что этот несгибаемый древний народ самым своим существованием подтверждает безжалостный закон природы: выживает самый приспособленный.
Два дня езды по выжженной равнине, на которой водителю и машине приходится очень трудно из-за песка, еще не просохшего после первого дождя, и мы прибываем в Каракувису. Наши бочки с горючим стоят в целости и сохранности. К счастью, дождь погасил пожар, и огонь не успел до них добраться.
На следующий день мы покидаем Калахари и возвращаемся на территорию, подвластную закону. На полицейском посту Марелабум забираем свой прицеп. Сержант полиции Энгельбрехт ставит в наших документах печати и рассказывает, что тот бушмен из Каракувисы, который пустил в констебля отравленную стрелу, пойман и ждет приговора в тюрьме. Полицейский выздоровел, но уже, пожалуй, не будет владеть ногами, как раньше. Пожар, говорит сержант, прошел по всей северной части Калахари, от Бечуаналенда до Юго-Западной Африки, и выжег территорию в два раза большую, чем вся Дания. Если бы его не остановил дождь, не поздоровилось бы и фермам на юге.
Мы отправляем радиограммы родственникам и продолжаем путь.
Возвратившись в Гротфонтейн, мы, как никогда раньше, оценили материальные блага цивилизации: горячие ванны, замечательные обеды (суп, бифштекс, свежие овощи, обязательная бутылка вина, кофе и сигара), постель с белоснежными простынями. Это были давно забытые радости! Нас ждала почта за несколько месяцев.
К сожалению, в одном из писем сообщалось, что доктор Мартин, геолог, который должен был проконсультировать нас относительно киносъемок географических достопримечательностей, уехал на плоскогорье Каоко и вернется не скоро. Но наш друг Блок, мэр города, сказал:
— А зачем вам забираться далеко, чтобы найти что-нибудь интересное? В нескольких километрах от Гротфонтейна солнце освещает свой собственный осколок, точнее говоря — самый большой нетронутый метеорит в мире. Он лежит на ферме Хоба. Кстати, на другой ферме, чуть подальше, говорят, есть кратер, по которому можно спуститься к большому подземному озеру. Боюсь только, трудноват будет получить разрешение на осмотр озера.
Это звучало заманчиво. Манфред Крох, владелец местного кинотеатра и один из наших многочисленных друзей по бару при гостинице, обещал узнать насчет посещения озера. Как оказалось, фермер очень неохотно разрешал такие экскурсии, потому что они связаны с опасностью для жизни.
Еще неделю мы с наслаждением приобщались к цивилизации, а затем поехали смотреть метеорит. Будь он в более доступном месте, к нему съезжалось бы множество туристов. Но к метеориту вела заросшая колея, а сам он лежал на ровном песчаном участке среди невысоких холмов, скрытый низким кустарником. Ударившись о землю при падении, метеорит зарылся вглубь. Когда это случилось, неизвестно, но с тех пор прошло не больше тысячи лет (он находится в самом верхнем слое грунта). Фермер случайно обнаружил метеорит в 1920 году, когда сильный ливень смыл с него песок. Прошло немало лет, прежде чем его отрыли, измерили и начали исследовать. Предполагают, что вес его около семидесяти тонн, то есть вдвое больше второго по величине известного людям метеорита, который был найден в Гренландии, а сейчас находится в Нью-Йорке. Часто гренландский метеорит называют крупнейшим в мире, потому что метеорит в Юго-Западной Африке сравнительно мало известен.
Метеорит на ферме Хоба находится на 17°56′ восточной долготы и, 19°35′ южной широты. Это сравнительно плоская квадратная глыба около полутора метров в высоту и трех метров в ширину. Остальные метеориты — карлики по сравнению с этим.
Третий по величине метеорит был обнаружен в Мексике, в Бакубирто. Его вес двадцать четыре тонны. Гигантские метеориты есть в штате Орегон (США) — четырнадцать с половиной тонн весом; в Чупадерос (Мексика) — четырнадцать тонн; в Танганьике — двенадцать тонн и в Бразилии — пять с половиной тонн. Метеориты-гиганты падали в Сибири и в американском штате Аризона, но у них был другой состав. После удара о землю они распылялись, оставляя огромные кратеры. Известный астроном, доктор Л. Дж. Спенсер, обмерявший и исследовавший эти чудовища, назвал метеорит в Хобе уникальным не только по размерам, но и по составу. Метеорит совсем не поражен коррозией, хотя, по данным анализа, содержит 83 % железа, 16,24 % никеля и 0,76 % кобальта, с незначительной примесью углерода, меди и фосфора. Он намагничен.
Здесь исконная бушменская земля. Легко можно себе представить, с каким ужасом древние люди смотрели на сверкающее небесное тело, которое с грохотом летело на них сверху. Падающий со скоростью шестидесяти километров в секунду метеорит начинает сверкать на высоте ста двадцати километров. Пролетая сквозь атмосферу, метеорит обычно — и к счастью — распадается на искрящиеся частички — метеоритную пыль. Крупные метеориты очень редко достигают поверхности земли, но на нее падает около тысячи тонн метеоритной пыли в день.
В Юго-Западной Африке есть еще несколько крупных метеоритов. В некоторых районах выпали целые дожди из небольших метеоритов. Правительство запретило собирать их. Между прочим, на метеорите в Хобе видны следы ножовок, которыми охотники за сувенирами безуспешно пытались отпилить на память кусочек солнца. Сейчас и метеорит, и место, где он упал после полета через Вселенную, охраняются от вандализма. Мы вдоволь насмотрелись на осколок светила.
В Гротфонтейне наш друг Манфред Крох сказал, что ему удалось выхлопотать разрешение посетить ферму с подземным озером. Он решил сопровождать нас. Это озеро — одна из многих достопримечательностей Юго-Западной Африки, тщательно скрываемых от посторонних глаз. Фермер, мужчина лет сорока, на земле которого расположено озеро, согласился показать нам его только при условии, что мы не раскроем его местонахождения. Он не рискует допускать туда любопытных, потому что это очень опасно. Итак, я могу сказать лишь, что озеро находится в треугольнике, образуемом городами Гротфонтейн, Цумеб и Отави.
Фермер дал Франсуа, Манфреду и мне подписать заявление, в котором говорилось, что мы спускаемся под землю на свой собственный страх и риск и предупреждены о грозящей нам опасности. Эти предосторожности показались мне излишними, но не прошло и нескольких часов, как мы поняли, что оснований для них было больше чем достаточно.
Фермер показал нам такие же заявления, подписанные теми, кто побывал на озере до нас. Их было двенадцать. Один из них, геолог, потеряв надежду выбраться наверх, написал завещание на коробке из-под сигарет. Другого по пути вверх охватила паника, и он почти двадцать минут провисел на веревочной лестнице, не имея сил продолжать подъем. Однако, судя по заверениям фермера, до сих пор ни один из спускавшихся не погиб. Фермер добавил:
— Пожалуй, придется и мне спуститься. Я полезу первым и буду тринадцатым по счету.
Мы сложили на грузовик оборудование: веревку, автомобильную камеру, бочку из-под бензина, две доски, магниевые факелы, фотооборудование, посадили Стефануса, мальчика из племени овамбо, и отправились в путь. Проехав несколько километров до невысоких холмов, мы втащили все вверх по каменистому склону метров на двести, до края большого и глубокого кратера, который был около пятидесяти метров в диаметре. Воронка шла почти вертикально вниз, постепенно суживаясь, и заканчивалась темной щелью.
— До озера около ста метров, — сказал фермер. — Вы не передумали?
— Конечно нет!
Сначала мы спустили на небольшую площадку бензиновую бочку, доски и автомобильную камеру — это будет наш транспорт для передвижения по озеру. С площадки их можно будет сбросить вниз. Мы крепко привязали к скале веревку и спускались по ней метров пятьдесят. Стефанус остался наверху. Если мы не поднимемся до заката, то он пойдет за помощью.
Первый этап был легким — можно было упираться ногами в стены расселины. Факелы, фотоаппараты, веревки болтались за спиной. Гибкая стальная лестница на вбитых в скалу металлических костылях уходила в пропасть. Внизу был мрак, воды не было видно. До берега озера оставалось больше пятидесяти метров. Фермер предупредил нас, что на лестнице недостает нескольких ступенек и ниже выступа на стене расселины лестница не закреплена и может сильно раскачиваться.
— Что бы ни случилось, — говорил он, — держитесь крепко. Второй не должен начинать спуск, пока я не буду внизу, а то лестница раскачается, и мы будем болтаться в воздухе. Я крикну, когда спущусь. Здесь эхо, слов не разберешь. Просто ждите моего оклика.
Он сбросил вниз бочку, камеру и доски, и мы услышали глухие всплески. Фермер обвязался веревкой и исчез в глубине. Через несколько минут, весь в поту, он опять поднялся на площадку.
— Веревка тонка, — сказал он. — Зацепилась за что-то, когда лестница начала качаться. — Поправив ее, он снова полез вниз. Десять минут напряженного ожидания, и мы услышали его крик. Вниз отправился следующий, опять долгие минуты ожидания, и так друг за другом мы вчетвером очутились на берегу озера. Спуск занял сорок пять минут.