Ратники фыркнули и закрутили головами, а унтер-офицер Старосила, человек бородатый, степенный, старше сорока лет, ответил, подумав:
- Ну, одним словом вам сказать, ваше благородие, ащеульничали!
- Как? Ащеульничали?.. Гм... Слово весьма малопонятное и требует объяснения, - сказал Ливенцев, пытаясь сам догадаться, что значит и это слово и сконфуженность ратников.
- Дома эти самые нехорошие тут поблизу, - пояснил Старосила. - И вот, одним словом...
- Какие нехорошие дома? Терпимости, что ли?
- Так точно!.. И вот, стало быть, по одной улице дома - к этим девкам матросня ходит, а на другой улице рядом - там для артиллерии девки...
- Хорошо, а вы были при чем? Для ополченцев, что ли, дома там отводились?
- Никак нет. Ополченцам пока нет такого положения.
Ратники прыснули.
- Не понимаю, что вы могли там делать! - сказал Ливенцев, испытующе глядя в бороду Старосилы.
- Мы, ваше благородие, вроде бы патрулями ходили, чтобы скандалу где не было, а также вредной драки. Через то это могло быть, что матросня, она, конечно... ей, одним словом, получше девки пришлись, а что касается артиллерии - той похуже.
- Ну?
- Ну, а всякому, ваше благородие, хотится, чтобы получше, вот черезо что артиллерия к матросне на улицу лезет, и начинается тут у них свалка на улице: артиллерия лезет, а матросня не дозволяет.
- А вы что должны были делать?
- А мы, вроде бы, должны их разводить, ваше благородие.
- Вот так раз-во-дя-щие!
Ратники хохотали кругом.
- Известно, на военной службе всего насмотришься, - кротко закончил Старосила.
- Хорошо, - сказал Ливенцев. - Вот вернемся в дружину, я подам командиру рапорт, что это за наряд такой и нельзя ли этот наряд на будущее время похерить... А теперь пока ложись, хлопцы, спать!
Но долго не спали ратники, а заливисто хохотали по углам; действительно, наряд был не совсем обыкновенный. И кто-то просил ротного сказочника Дудку рассказать сказку.
Дудка был очень толстогубый, молодой еще малый, угрюмого вида, так что предположить в нем сказочника никак не мог Ливенцев, и он начал, проворно шлепая губами, длинную, что было важно, сказку о трех Иванах: коровьем, кобыльем и овечьем, и каком-то Лиходее, который держит под замком на высоченном дубу красавицу. Эту красавицу и хотят освободить Иваны и взять себе в жены.
Сначала едет к Лиходею Иван Овечий, а Лиходей говорит:
- Ты приихав до мене биться, чи мириться?
Иван Овечий тому Лиходею ответ:
- Я приихав до тебе совсим не мириться, - хай ты сгоришь, а приихав я до тебе биться!
- Да как-ак вшкварит ему! - замахивается кулаком Дудка, а слушатели хохочут от удовольствия.
Лиходей оказался сильнее все-таки Ивана Овечьего и его одолел. Но пока они бились, вертелась тут же поблизости сорока. "Они бьются себе, они бьются, а сорока стрекочет-регочет..." И когда убил Лиходей Ивана Овечьего, сорока полетела за мертвой и живой водой. А Иван Коровий, не дождавшись Ивана Овечьего, поехал к Лиходею и натыкается на убитого, который "лежит себе ни мур-мур...".
Покуривая толстую кручонку и то и дело сплевывая на пол и затирая сапогом, Дудка рассказывал однообразно, но складно, как Лиходей убил и Ивана Коровьего и потом Ивана Кобыльего, но сорока оживила тем временем Ивана Овечьего, и только что управился Лиходей с Иваном Кобыльим, снова идет на него биться, а не мириться Иван Овечий, а потом - воскрешенный сорокой Иван Коровий, а там - Иван Кобылий... Конечно, Лиходею ничего не остается делать, как бежать от этих бессмертных и уступить им красавицу на дубу.
Как раз когда кончил свою сказку Дудка, пришла, также фыркающая от смеха, вторая смена, а с нею вместе неожиданно для Ливенцева пришел Демка. Оказалось, что он встретил эту смену недалеко от мельницы Ичаджика и кого-то узнал из ратников.
- А-а! Демка! Где же ты пропадал последнее время? - спросил Ливенцев. Кажется, с неделю я тебя не видал.
- Я-то?.. Я в Балаклаве был, - пытался улыбнуться Демка, но улыбка ему вообще не удавалась.
- В Балаклаве? У кого же ты там был? У ротмистра Лихачева?
- Ага!.. В эскадроне.
- Ты что же думал, что эскадрон наш на своих лошадях скорее до фронта доскачет, чем мы пешие дойдем?
- Ага! Верхом ездить учился, - буркнул Демка.
- Гм... Засела в тебя эта скверная идея - охотиться за черепами немцев. Ах, Демка, Демка!
- А что же им - спустить это? - при электрической лампочке сверкнул раскосыми глазами Демка. - Никогда не спущу!
- Чего же ты именно не спустишь?
- Того!.. Как это они наших солдат пленных живыми в землю закапывают? Хорошо это? Спустить это можно?
- Откуда ты это знаешь?
- Знаю! Ребята в газетах читали!
- Может, это и выдумка: немцы - народ культурный.
- Выдумка! Пальцы нашим пленным отрезают, чтоб они больше стрелять не могли. А каких прямо в землю...
- А немецкие газеты про наших солдат то же самое пишут.
- Не-ет! Наши этого не сделают. Пускай не брешут!
- Давай с тобой лучше думать, что все это - одна брехня на человека, кто бы он ни был... И потом вот что, Демка... Ты ел что-нибудь сегодня? Может, это ты с голодухи такой свирепый?
- А то не ел? - подозрительно поглядел Демка.
- А что же ты так поздно по улицам ходишь?
- Да я ведь прямо из Балаклавы сюда.