Я совершенно уверен, что только когда его посадили в одиночную камеру городской тюрьмы, Улав действительно сошел с ума. Я могу поклясться, что по пути домой из Гренландии он был совершенно нормальным, а тут понял, что его обвинили и привлекли к суду и глаза всех устремлены на него, - а это длилось много дней.
Я присутствовал в суде в тот день, когда слушалось дело Улава, и он рассказывал о зимовке в Гренландии. Вначале он почти ничего не говорил, но ему продолжали задавать вопросы, и язык у него постепенно развязался, а под конец никто уже не мог его остановить. Жутко было смотреть на него, когда он стоял и потирал свои грубые натруженные руки, как это делают нервные люди; Улав был совершенно беспомощен, и, казалось, смотрел невидящими глазами куда-то сквозь стены, и говорил, говорил... Перед нами был несчастный человек, и все это хорошо понимали. Улав рассказал все с самого начала.
* * *
"Теперь я хорошо знаю, что мне ни за что не следовало брать его с собой, но ведь всего-то не предугадаешь, а когда поймешь, то уже слишком поздно. Сейчас, когда я нахожусь здесь, мне это ясно, но я расскажу вам все, как бы со мной ни поступили; я хочу, чтобы хоть кто-нибудь понял меня и знал, что произошло на самом деле. Очень возможно, что вам этого не понять, господин судья, но это и не так важно - лишь бы хоть кто-нибудь понял меня!"
Перед нами стоял не прежний Улав, а его тень; он ничего не пытался скрыть, только останавливался время от времени, чтобы найти нужное слово; ведь он не привык произносить длинные речи, а ему пришлось рассказать всю историю первой и последней поездки Густава Кракау в Гренландию.
Улав начал издалека - со своего знакомства с Густавом Кракау. Раньше ему никогда не приходилось встречать такого человека, и сперва он вовсе не хотел иметь с ним дела. Но Томас Вольд покинул его, и Улав нуждался в новом напарнике, да и к тому же у него было слишком мало денег для покупки провианта и снаряжения. Улав не знал, как ему быть, когда однажды вечером к нему пришел Густав Кракау. Держался тот очень вежливо и почтительно и сразу объяснил причину своего прихода: от друзей он слышал, что Улав, кажется, заинтересован в том, чтобы найти себе нового напарника. Извиняющимся тоном Кракау сказал, что сам не может похвастаться ни опытом, ни умением, но во всяком случае может помочь Улаву наличными деньгами. Ему всегда очень хотелось попасть в Гренландию, и он с готовностью оплатит свою долю, да и вообще скупиться не станет.
Поначалу Улав отказал наотрез, так как не хотел иметь дела с горе-охотниками, и Густав Кракау вовсе не годился ему в напарники. Конечно, он благородный и образованный человек, но Улаву показалось подозрительным, зачем такой человек хочет ехать в Гренландию? Кракау рассказал, что он болел и теперь ему необходимо отдохнуть и пожить на свежем воздухе. Улав не пожалеет, что возьмет его с собой. Пусть берет Густава, хотя бы как ученика. Он даже не станет требовать полной доли, а бoльшую часть расходов возьмет на себя, и его вполне удовлетворит третья часть добычи.
В конце концов он заставил Улава обещать, что тот подумает об этом деле. Кроме того, Кракау всучил ему 500 крон в виде задатка на тот случай, если Улав все же согласится взять Густава с собой.
Через два дня Кракау снова пришел, полный нетерпения и надежды. Теперь Улаву пришлось подчиниться его желанию, так как задаток, полученный от Кракау, был уже истрачен на покупку товаров. Ему стало неловко, что так произошло, но Кракау был совершенно счастлив и рассыпался в благодарностях, горя желанием как можно скорей тронуться в путь.
На лице Улава мелькнуло подобие улыбки, когда он рассказывал о своем роковом решении.
- Как было бы хорошо, если б я тогда не согласился взять его с собой, - сказал он усталым голосом... Но ничего не оставалось делать, Густав умел настоять на своем... Да что говорить, ведь вы все видели его во время путешествия на "Голубом ките", - продолжал он, обращаясь к нам, команде тюленьего судна. - Вы ведь сами видели, что Густав был сухопутным крабом. Не стоит рассказывать вам об этой поездке!
И Улав продолжил свой рассказ с того момента, как "Голубой кит" оставил их в маленьком гренландском фиорде.
Кракау был очень рад, и ему не терпелось взяться за дело, но когда судно скрылось за горизонтом и они остались совсем одни, Густав вдруг стал серьезным. Он схватил Улава за руку и пообещал, что постарается быть достойным доверия и дружбы Улава. Улав не любил таких речей и прямо сказал Кракау, что все это чепуха и здесь не место для излияний; потом повернулся спиной и буркнул, что следует перетаскивать вещи в охотничью избушку, да побыстрее.
Уже через несколько дней Улав понял, что никогда еще не имел лучшего напарника. Густав был расторопен и быстро осваивал новое для себя дело. Он никогда раньше не видел живого моржа, но как только узнал, что надо целиться пониже уха, для него не составляло труда точно попасть в цель. Само собой разумеется, что он не имел никакого понятия, как разделывать тушу животного, и стоял рядом с Улавом, наблюдая за ним как ученик, который горит желанием поскорее выучиться. Потом он попросил разрешить ему для практики разделать следующего моржа самостоятельно. Кракау трудился всю ночь и, пока не кончил, не отступил.
А что касается готовки, то он был просто чародеем. За всю свою жизнь Улав не ел такой вкусной пищи. Густав прихватил с собой массу продуктов, помимо обычного продовольствия, - острые приправы, английский соус и многое другое, о чем Улав раньше и не слыхивал. Кушанья, которые готовил Густав, были настолько хороши, что Улав не раз подолгу просиживал за столом после еды, чтобы сохранить приятный вкус во рту21.
Дома, в Дании, Густав с детства много охотился в лесах и всегда мечтал стать охотником на пушного зверя, но мать противилась этому. Она твердо решила, что он должен учиться, и именно поэтому ему пришлось корпеть над книгами. Чтение для него стало привычкой; Густав и здесь продолжал читать книги, хотя сейчас никто его не принуждал.
Он прекрасно умел промышлять дичь, и поэтому до самой осени у них было много мяса. А когда осенью начались морозы, они увидели первого медведя! Густав дрожал от возбуждения и попросил Улава дать ему выстрелить первым. "Стреляй себе, пожалуйста", - ответил Улав. Густав радовался, как ребенок, когда уложил своего первого медведя, и надо сказать, то был удачный выстрел. Потом они ежедневно видели медведей, иногда по нескольку крупных экземпляров в один и тот же день. Густав свежевал их, изучал внутреннее строение, вскрывал их желудки, чтобы посмотреть, чем они питаются. То же он проделывал со всеми другими животными и потом делал записи в маленькой книжечке.
С каждым днем становилось все темнее и темнее; солнце скрылось, чтобы не показываться целых четыре месяца. Наступила пора ставить капканы на песцов, а это для Густава тоже было внове. Сначала он тренировался недалеко от дома и приобрел необходимые навыки до того, как приступить к настоящей охоте. Новичок быстро освоил все хитрости установки капканов, покрывая их тонким слоем снега, чтобы скрыть от песца. В течение нескольких дней Густав так набил руку, что не уступал Улаву, поэтому они отправились вместе. Сначала Улав пошел с ним, чтобы показать, где ставить капканы и как их потом отыскивать на обратном пути. После этого напарники поделили район охоты.
Все, что лежало к северу от избушки, - принадлежало Густаву, все к югу - Улаву. Они работали по твердому плану. В понедельник утром выходили из дому; у каждого было по две собаки, которые тянули небольшие сани со спальным мешком и запасом еды. Охотники могли, таким образом, продвигаться быстро. Эти четыре собаки жили у Улава много лет, и просто удивительно, как быстро они привыкли к Густаву. Прежний товарищ Улава Томас Вольд с трудом мог поладить с собаками; Густав, казалось, хорошо понимал их, а те его; он сдружился с ними с первого дня.
Итак, Густав отправлялся на север, а Улав - на юг; они шли, удаляясь друг от друга весь понедельник и вторник. Ночевали в хижинах, которые Улав построил для этой цели много лет назад. Первую половину среды продолжали свой путь, но после полудня поворачивали и начинали осматривать капканы. В среду охотники ночевали в той же хижине, что и во вторник, в четверг - в той, что в понедельник. Вечером в пятницу возвращались на свою главную квартиру. Если их заставала пурга, они могли переночевать дважды в одной и той же хижине, и тогда встречались только в субботу. Случалось, что ловцы приходили только в воскресенье вечером, а один раз не виделись даже до следующей недели. Но Улав позаботился о продовольственных запасах в хижинах на случай таких задержек. Оба были очень осторожны, и Улав знал, что он может не беспокоиться за Густава Кракау.
* * *
Прошло немного времени, и Улав почувствовал, что он с нетерпением ждет пятницы, дня, когда они должны встретиться. Ему недоставало Густава, когда он оставался один с собаками; Улав все с бoльшим интересом слушал рассказы своего необычного напарника. Зимовка с Густавом проходила совсем не так, как с Томасом Вольдом. Томас и Улав редко обменивались словами. Да и о чем им было разговаривать? Каждый из них знал, что кому делать, каждый выполнял свою работу превосходно. Вот и все. Но с Густавом обстояло иначе. Когда напарники встречались, Кракау рассказывал массу интересных вещей. За неделю он умудрялся увидеть такое, о чем стоило поговорить. Густав видел то, в чем и Улав и Томас сами знали толк, но что они вовсе не считали достойным внимания или обсуждения.
О чем только Густав не рассказывал! Бродя один, Улав не переставал обдумывать то, что услышал от Густава при встрече. Наконец, Улав так привык к беседам, что и сам начал кое-что рассказывать. Густав умел вызвать собеседника на разговор, и у них иногда возникали даже дискуссии.
Прошло еще немного времени, и Улав почувствовал такую нужду в Густаве, как в домашнем тепле, - хотя прожить без него и можно, но все время ощущаешь холод. К концу недели Улав все больше и больше скучал без Густава. Теперь для Улава зима проходила совсем по-другому.
Настало рождество, у них оказалось много разных яств, припасенных к празднику. Они даже помылись, побрились и зажгли несколько стеариновых свечей. Улав надел чистую белую рубаху. Не стоит забывать, подумал он, что рождество бывает только раз в году. А Густав как будто не придавал большого значения праздникам. Он ушел осматривать капканы, как в самый обычный день. Улаву это вовсе не понравилось, но что поделаешь? Ведь они были напарниками, и, кроме того, Густав стал таким же хорошим ловцом, как и он сам.
Вскоре после нового года Густав однажды пожаловался, что чувствует себя неважно. Он сказал, что руки и ноги у него словно налиты свинцом; при ходьбе он быстро устает. Улав заметил, что Густав двигался очень медленно и рано лег спать. И все же, взяв книгу, стал читать ее в постели и рассказывать Улаву о том, что прочел. Улав никогда не понимал всего, но слушал и потом обдумывал услышанное.
В следующий понедельник они собрались как обычно. Только Густав шел медленнее, но в общем-то выглядел здоровым, когда настало время разойтись в разные стороны. Они попрощались, и один направился на север, другой - на юг. Неделя прошла незаметно. Улав обошел свои капканы (добыча оказалась богатой) и вернулся в пятницу с тяжелым грузом. Собаки Густава уже лежали перед домом; Улав увидел в окнах свет. В первый раз Густав вернулся домой раньше Улава. Когда Улав вошел, то увидел, что его товарищ лежит на кровати; судя по его виду, он был очень болен. Густав сказал, что у него поднялась температура и ему пришлось вернуться домой на следующий день после того, как они расстались. Густав объяснил, что ему было совсем скверно, но сейчас все уже в порядке и бояться нечего. Он остался дома, чтобы подождать Улава, а теперь пойдет осмотреть капканы и наверстает упущенное время. Надо забрать попавшихся песцов, пока волки не опередили его. Все эти соображения были совершенно справедливы. Прежде всего оба должны думать о добыче; ведь для этого они сюда и приехали. Улав ничего не возразил. Но для него было большим разочарованием, что в свободные дни он будет один без Густава и почувствовал себя покинутым, когда его товарищ ушел. Раньше он над этим не задумывался, а теперь ему стало ясно, что Густав избаловал его разговорами; без него становилось невыносимо тоскливо.
В понедельник утром Улав ушел, и у него была самая удачная неделя за всю зимовку. Он вернулся в пятницу с очень тяжелой ношей и заранее радовался, думая о том, что покажет Густаву свою добычу. В окнах света не было. Густаву пора бы уж вернуться домой - ведь он ушел первым. Ему надо было бы протопить дом и приготовить еду. Наверное, что-то случилось.
Подходя к дому, Улав услышал, что внутри воют собаки. Его собаки тоже начали лаять и выть. Но свет в доме не зажегся. И вдруг Улаву стало страшно. Он долго возился, распрягая собак и выгружая груз, чтобы дать возможность Густаву проснуться и выйти навстречу; но тут Улав заметил, что дым не идет из трубы и дверь замело снегом.
Наконец, Улав вошел. В доме было совсем темно, и он вынул спички. Внутри было так же холодно, как и снаружи. Собаки стали прыгать на него и скулить. Улав снял сначала тяжелую доху, затем зажег свет и, наконец, поискал глазами друга. Густав лежал в кровати лицом к стене.
"Густав!" - позвал он. Тот и не пошевельнулся. Улав сразу понял, что Густав Кракау мертв.
Сначала Улав не хотел этому верить. Он разжег печь и наколол льду, чтобы растопить его. Вода в бочке промерзла до дна и превратилась в ледяную глыбу. У них всегда было так, кто приходил первым, должен был сразу растопить лед. Не задумываясь над тем, что он делает, и даже не взглянув на Густава, Улав начал бранить его за то, что не приготовлена вода. Пока Улав не смотрел на Густава, он мог вообразить, что тот просто спит и скоро проснется. Улав покормил голодных собак и сказал Густаву, что он не иначе как здорово выпил и, видимо, поэтому не накормил собак. Улав прекрасно знал, что все это неправда, но чувствовал, что должен сказать именно так. Он хотел убедить себя, будто Густав спит. Ведь Улав знал, каким станет несчастным, если признается себе, что его товарищ умер. Вдруг он почувствовал страшную усталость, бросился на кровать и тотчас уснул.
Я отчетливо помню, что в этом месте Улав прервал свой рассказ и долго молчал. Он смотрел на нас отсутствующим взглядом, устремив глаза куда-то далеко-далеко. Затем повернулся к судье и сказал с упреком:
- Вы этого не можете понять, господин судья! Вы не знаете, что такое долгое время тьмы. Вы не поймете, что человек может заставить себя поверить в то, чего нет на самом деле, поверить в неправду, хотя и он сам и все другие знают, что это ложь.
Тяжело вздохнув, Улав продолжил свой рассказ.
На следующее утро он встал и сварил кашу - на двоих.
- Ты будешь есть? - спросил он Густава.
Ответа, как можно было ожидать, не последовало. Ведь перед ним лежал мертвец. Улав прекрасно все понимал, но не хотел, чтобы Густав догадался об этом. Была суббота, и Улав решил не трогать Густава с места до воскресенья. По крайней мере до конца недели не придется оставаться одному, а похоронить Густава можно утром в понедельник - перед тем, как отправиться в очередной обход. Лучше сделать так и не сидеть дома одному, переживая свое несчастье. Он осмотрит также и капканы Густава. В них, наверно, много песцов, соберет их и принесет Густаву.
- Вздор и чепуха, - сказал себе Улав. - Густав-то мертв, на что ему песцы?
Потом ему пришло в голову посмотреть на лицо мертвеца. Густав лежал скрючившись в постели, поджав под себя ноги и оказался в таком положении, будто сидел на стуле. Он, естественно, совершенно окоченел; на его лице застыла улыбка, словно он посмеивался над одному ему известной шуткой, сказанной напоследок. Улав поднял его с постели и усадил на стул у стола, сам уселся напротив и принялся завтракать. Пока Улав ел, он все время разговаривал с мертвецом. Ему казалось, что нужно ответить Густаву на все то, о чем они говорили на прошлой неделе, - тогда речь шла о религии, о бессмертии и о душе. Густав еще сказал, что не верит, будто попадет на небо, ведь он не знает никого, кто бы там побывал, да и вообще неизвестно, что делается там, наверху. Конечно, против таких доводов трудно что-либо возразить, но Улав пытался это делать. Он продолжал рассказывать своему мертвому другу все, что приходило в голову.
А Густав сидел и ухмылялся - вот как все это было! Улав говорил и говорил; если бы он замолчал, то почувствовал бы себя таким одиноким, что не выдержал бы. Он сам отвечал себе, подбирая такие слова, какие, по его мнению, мог бы сказать Густав. Таким образом выходило, что они беседуют, и Улав мог на какое-то время забыть, что его товарища больше нет с ним. Очень трудно было поддерживать разговор, ведь говорить-то почти не о чем. Не мог же Улав без конца повторять одно и то же, а новых тем для разговора он никак не мог придумать, как это умел делать Густав.
Вечером он вытащил Густава из дома, положил его на сани и потащил на скалу, недалеко от избы. Он закопал покойника в сугроб у скалы и придавил его камнями - целой кучей больших камней, красиво уложив их вокруг. Ему не хотелось, чтобы волки и медведи съели его лучшего друга.
Странная потом началась неделя. Улав обошел сначала свои капканы, потом капканы Густава. Он взял с собой всех собак. Зачем держать их дома ведь если их оставить, они начнут выть, когда он через неделю вернется домой.
Вернувшись в следующее воскресенье, Улав почувствовал страшную усталость и решил, что целую неделю будет отдыхать. Да еще надо разморозить песцов, чтобы содрать с них шкурки. Ведь теперь, когда он один, все приходится делать за двоих.
Улав сидел совсем один в хижине, и ему пришло в голову, что ведь было гораздо приятней, когда Густав сидел напротив него, хотя бы и мертвый. Сейчас он лежит на морозе и совсем окоченел. Это, конечно, ерунда, но все-таки... Ведь так чертовски одиноко, да и Густав еще не похоронен по-настоящему. Он только лежит, прикрытый камнями. А Улав должен сидеть тут один и есть. Никто не поможет ему накормить собак. И охотился один, и вернулся домой один. Скоро одна из собак ощенится. А ведь Густава это очень занимало.
К тому же все, что здесь происходит, никого ведь не касается, рассуждал Улав. Здесь распоряжается он, и может поступать, как ему вздумается. Кто ему может запретить? Улав твердо решил выкопать Густава и похоронить его как следует, но сейчас так темно, что может же он хоть ненадолго...
Короче говоря, Улав снова втащил Густава в дом. Потом он очень в этом раскаивался, но что сделано, то сделано. Пристроил своего друга у стола и сразу стало как-то уютнее. Улав опять говорил с ним и отвечал за него. Он знал Густава настолько хорошо, что получалось, будто играет с ним, как с куклой. Он был твердо уверен, что если бы Густав мог узнать об этом, то ничего не имел бы против. Улаву казалось, что так почти весело. Приготовив еду на двоих и поставив перед Густавом тарелку, он положил в нее пищу и сделал вид, будто сердится, что Густав не ест.
- Да, я прекрасно знаю, что в готовке мне за тобой не угнаться, сказал он и чертыхнулся; потом отдал еду собакам. Он прикинулся рассерженным, но это тоже входило в игру.
Вечером, улегшись спать, он оставил Густава сидеть за столом. Вот этого никак нельзя было делать. Среди ночи он проснулся оттого, что Густав пошевелился! Улав может поклясться, что мертвец шевельнулся. Сон с него как рукой сняло, и, самое удивительное, ему больше всего на свете хотелось испугаться, почувствовать ужас, увидя, как мертвец шевелится. Он ведь прекрасно знал, что просто-напросто оттаивает тело, но признаться в этом не хотел. Если это сделать - конец игре; поэтому он и вообразил, что Густав все еще жив.