- О аллах, не говори так...
- Мое сердце принадлежит тебе... Каждый твой танец вызовет мое восхищение и поклонение, брови твои будут для меня Меккой, местонахождение твое - основной святыней наших предков Каабой. Поклонение тебе станет моей религией, моей верой в совершенство. До конца моей жизни, Сона! Слава аллаху за то, что он сотворил тебя такой прекрасной! Если я отвернулся от него к тебе, пусть на себя за то обижается!
- Не богохульствуй, Ага... - девушка вздрогнула в страхе.
- Я не богохульствую, Сона, разве это не знак божий, что аллах-созидатель сотворил тебя такой прекрасной! Он желал этого, а с тем, кого любит аллах, ничего не случится... Не бойся, Сона! "Если свеча горит праведно, она не погаснет ни от какого ветра!" Твоя свеча зажжена аллахом! Взамен счастья он дал тебе огромный талант. Талант же дарит людям радость, а это само по себе большое счастье.
В дверях послышалось осторожное покашливание Адиля. Учитель чанги шатался от желания заснуть, но не мог этого сделать, пока в доме находился посторонний человек. "И зачем он только пришел сюда? О чем они столько времени разговаривают? Что ему нужно? Не приведи аллах кого-нибудь под двери нашего дома: если шемахинцы узнают о его приходе сюда, мы пропали, и ему несдобровать! Шемахинцы горазды на издевательские частушки, будут передавать их из уст в уста, хоть беги из Шемахи..."
Адиль проводил Сеида Азима до ворот. "Нет, слава аллаху, никто не видел..."
Плотно закрыв дверь в дом на задвижку, он вернулся в комнату. Лежа на тюфячке, Сона горько плакала.
УБЕЖИЩЕ
Была глубокая ночь. Уже давно разошлись музыканты, работавшие вместе с учителем чанги Адилем. Они сопровождали танцовщиц на меджлисы и на свадьбы, репетировали с ними перед их выступлениями. Сейчас в комнате остались лишь Адиль и Сона, с которой учитель разучивал новый танец. В свете десятилинейных ламп, горящих в обоих концах комнаты, Сона повторяла новые движения; Адиль, отбивая такт на бубне, подпевал мелодию негромким, но достаточно сильным для такого пожилого человека голосом. В этом он походил на свою мать Гюльзаман... Тени сопровождали танец Соны. По стенам, казалось, кружатся десятки грациозных танцовщиц, вторящих движениям Соны. В этом было что-то волшебное для непосвященного, но для танцовщика Адиля - обыкновенная работа. Оба увлеклись...
Темная, хоть глаз выколи, глухая и немая ночь сгустила нависшую над жизнью Соны опасность, и хоть поэт говорил ей, что жизнь ее под охраной самого аллаха, не останемся в стороне от событий и мы, чтобы быть свидетелями, если не защитниками ее.
Дверь открылась внезапно. Четверо вооруженных людей ввалились в комнату. Испуганный Адиль смог рассмотреть лишь одного из четверых, увешанных кинжалами и револьверами. Это был известный в округе разбойник Алыш - гроза караванов, проходящих по Кобустанской равнине в Баку и из Баку...
Страх приковал Сону и Адиля к месту. Адиль прижал бубен к груди. "Я пропал, заработанное мною за пятьдесят лет с таким трудом достанется этому кровопийце. Проклятья сопровождали меня всю жизнь, и вот какой конец моим трудам... О аллах, спаси мне хотя бы жизнь!"
Сона горестно поникла головой. "Ага хотел быть добрым ко мне, но его великий предок наказал меня за то, что не получил своей доли... Я наказана за непочтение к потомку пророка... О аллах, пусть эти проклятые убьют меня, только бы не опозорили, не надругались надо мной!..." Она горячо молилась, призывая на помощь мусульманских святых: и дочь Мухаммеда-святую Фатиму, и имама Али...
- Ну как, ты еще жив, женоподобный? - закричал Алыш над ухом Адиля. Когда ты возвращался из Шуши, то умолил меня отпустить, но теперь тебе не удастся ускользнуть из моих рук, полинявшая лиса!
- Я-а-а б-буду молиться за тебя, - начал, заикаясь от страха, Адиль.
Алыш рассмеялся:
- Ты лучше молись за себя! Кто, как не ты, сводит с пути истинного молодых мусульман? Одних заставляешь заниматься бесстыдным делом, а других смотреть на это бесстыдство! И ты называешь себя мужчиной? Вон та чанги с платком на голове в тысячу раз лучше тебя, но она женщина, которую сам аллах создал неполноценной! А ты что такое?! Молла не раз предупреждал тебя дать зарок и не заниматься этими постыдными делами!
- Ага... Как мне не заниматься, это хлеб мой...
Один из парней схватился за кинжал:
- Чтоб ты не ел этот хлеб, чтоб он для тебя в яд превратился, мерзавец... Алыш-ага, разреши, прирежу его во имя аллаха!
Алыш остановил его резким криком:
- Займись лучше красоткой, а этого я без зурны плясать заставлю, острием кинжала пощекочу ему ребра... А ты бери ее отсюда и делай с ней что хочешь...
Ага Самед провел рукой по остроконечным усам:
- Ты дозволяешь мне поднять руку на женщину?
- Слушай, какая это женщина, это - чанги... Иди, займись делом... Алыш повернулся к танцовщику Адилю: - Многих стоящих парней ты свел с пути истинного с помощью этих самых чанги, сукин сын! За это тебя мало прикончить. Но я не буду марать свой кинжал о твою поганую кровь. Вставай с колен, принеси сюда ценности, какие есть в доме, да пошевеливайся!
Адиль, думая, что сможет откупиться от Алыша, подполз к сундуку, стоявшему в углу, и начал шарить по карманам, потом вспомнил, что ключ на веревке висит на шее.
- Ты ключ вешаешь на шею? - расхохотался Алыш. - Чего еще можно ждать от женоподобного?...
Замок сундука под ключом Адиля заиграл нежную мелодию, казавшуюся немыслимой в этой обстановке. Алыш молча коснулся кончиком кинжала спины Адиля, и тот поднял крышку сундука. Алыш заглянул через его голову в сундук.
- Ага, ддо-ро-гой, возьми на зздоровье все, только оставь мне жизнь! Он вытащил из сундука мешочки с деньгами и узелки с драгоценностями, в которых танцевали чанги.
- Молчи, мерзавец! Убить такого негодяя, как ты, - благое дело, которое мне зачтется... Впервые в жизни за убийство я получу отпущение грехов.
- Заклинаю тебя двенадцатью непогрешными имамами, пощади меня, Алыш-ага!
- Эй, Ага Али или Ага Гусейн, подержите руки и ноги этого негодяя, чтоб не мешал мне!
Парни кинулись к Адилю и повалили его на пол. Увернувшись, Адиль пытался поцеловать ноги главаря шайки.
- Прости меня, Ага, я виноват... Если ты отпустишь меня, я уеду отсюда и больше никогда не буду учить чанги, не допущу греха...
Алыш выдернул ногу из рук Адиля, разбойники схватили его за руки и ноги. Алыш наклонился и двумя огромными ладонями обхватил шею несчастного танцовщика. Из последних сил закричал Адиль, осознав, что жизни его приходит конец:
- Ты сам негодяй, проклятый кровопийца, бандит, нечестивец! Гореть тебе в аду скорее, чем мне!..
Кровь прилила к глазам Алыша, стали багровыми лицо и шея. Пальцы точно клещи сдавливали горло, пот тек по его красному лицу, а он все давил и давил:
- Теперь ты замолчишь навсегда, тебя много раз предупреждали... Отплясался, негодяй...
Адиль захрипел в последний раз, лицо его из белого превратилось в синее, язык вывалился изо рта. Алыш все не оставлял его, пальцы будто сцепились навечно...
- Я жертвую собой во имя шариата, бесстыжий негодяй...
А в это время Сона... Огромного роста детина втолкнул ее в небольшой чулан, рядом с комнатой, где происходила расправа над Адилем. Он сорвал с нее платок и вплотную придвинулся к девушке. Сона отступила и почувствовала лопатками холод стены. Она вздрогнула:
- Братец, да буду я твоей жертвой, да буду я жертвой твоей разящей руки, убей, тебе простится моя кровь, но не делай меня бесчестной... На том свете, служа святой Фатиме, я замолю твой грех убийства... Но если будет поругана моя честь, святая Фатима не простит тебе надругания надо мной.
Она не дралась и не царапалась, а тихо умоляла. Легким движением этот высокий парень мог бы убить ее, а она сама его просила о смерти. Это так поразило Ага Самеда, что он замешкался. "Честь" - это слово в устах недостойной чанги не показалось почему-то ему смешным... Редкая красота и нежность девушки вдруг тронули его. К тому же он был очень религиозен, а она заклинала его именем дочери пророка. А кроме того, с детства Ага Самеду твердили, что он должен беречь честь, что первейшая заслуга мужчины уважение чести, а тут чанги предпочитает смерть бесчестью... За это она достойна уважения. Он не возьмет этого греха на свою душу...
- Падай на пол, Сона, и притворись мертвой, попробуем обмануть Алыша... Утром потихоньку выбирайся из города, пока он будет отсыпаться после трудной ночи... Но берегись, снова ему на глаза не попадайся, не то с меня он тоже шкуру сдерет.
Сона, не в силах поверить в правду его слов, несколько секунд вглядывалась в глаза парня, потом легла на пол лицом к стене и застыла в ожидании, чем все это закончится, не очень надеясь на спасение.
... Адиль был мертв, Алыш вытирал руки полой чухи.
- Ну, что у тебя там?
- Неизвестно, в чем душа в ней держалась, не успел я к ней притронуться, как от страха у нее, видно, разорвалось сердце, - нехотя проговорил Ага Самед.
- Считай, что не повезло... - Алыш поднял с пола папаху, нахлобучил ее на голову. - Поспешим к Гаджи Асаду за наградой. Мы свое дело сделали: разрушили гнездо разврата, теперь пусть платит... Будьте осторожны, чтоб нас никто не увидел.