Поскольку считающиеся прямыми потомками пророка сеиды будто бы состоят в родстве, они называют друг друга двоюродными братьями. Ахунд Агасеидали придерживался этого правила не всегда; только если он уважал сеида, он прибегал к подобному обращению.
Войдя в приемную, Сеид Азим сел на указанное ему место. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, кази выглядел чуть ли не как его отец. Сеид Азим с искренней почтительностью приветствовал Ахунда и, ответив на первые вопросы о здоровье своем и близких, объяснил цель своего прихода. Вопреки ожиданиям, его намерение открыть школу общего типа с преподаванием в ней законов шариата Ахунд Агасеидали встретил с большим удовлетворением:
- Поздравляю, прекрасное начинание! Я сделаю все, что в моих силах. В одну из очередных пятниц, когда народу в мечети будет особенно много, я с кафедры поговорю об этом.
"Когда у хорошего человека голова занята добрым делом, он отвлечется от дурных соблазнов. И к тому же мусульмане будут отдавать своих детей не в урусскую школу, а в ту, которую откроет свой человек". А вслух добавил:
- Хорошее дело начинаешь, двоюродный брат, я на твоей стороне! Но у меня есть несколько условий... - Он взял с низкого столика прекрасный фолиант - рукописный коран работы знаменитого каллиграфа Мектеби, специально переписанный ему в дар, поцеловал его и приложил с молитвой ко лбу, а потом протянул Сеиду Азиму: - Поклянись на этой священной книге, что отныне ты навсегда отказываешься от употребления веселящих напитков.
Сеид Азим на мгновенье замялся, хотя был готов к тому, что кази потребует от него именно этой клятвы. Он знал за собой слабость к спиртному, он не раз слышал предостережения и от матери, и от друзей не увлекаться мгновенной радостью опьянения... "Да, было вино, чанги, музыка... От меня требуют дать зарок не пить вина, это не так уж трудно, если учесть, что музыка и красота останутся со мной. Хотя для достижения своей цели я бы отказался и от них... А почему, интересно знать, он не наложил запрет на любовь и красоту? Ей-богу, он знает толк в жизни и обладает вкусом... Знает и то, что заставить меня от этого отказаться - значит навязать мне грех обмана, вынудить меня произнести напрасную клятву, я бы ее нарушил. Хорошо же, что он требует только отказа от вина..." Сеид Азим поднял руку, готовый опустить ее на коран.
Ахунд Агасеидали быстро отвел от него фолиант:
- Достаточно твоего слова, двоюродный брат, достаточно слова. Чтобы дать зарок от употребления веселящих напитков, нельзя притрагиваться к корану, не пройдя ритуального омовения в бане. Я верю твоему слову.
Сеид Азим твердо сказал, глядя в глаза кази:
- Я даю вам слово от чистого сердца.
- Верю, двоюродный брат... Теперь выслушай еще одно мое пожелание. Словоохотливые языки говорят, что ты проводишь время в компании молодых гуляк...
Сеид Азим протестующе замотал головой, порываясь что-то сказать, но Ахунд не дал ему этой возможности:
- Выслушай меня до конца. Я прекрасно знаю, что у тебя есть и доброжелатели, и недоброжелатели. Знаю, что большинство слухов - плод фантазии недоброжелателей. И все же, и все же... Не оправдывай себя в моих глазах, не обеляй, двоюродный брат, это не имеет смысла. Я и без того тебе верю... Я думаю, что человек, который хочет принести пользу своему народу, своим соотечественникам, должен быть чистым, как ясный день. Он всегда на виду, один берет с него пример, другой, порочный, ищет в нем изъяны. Человек, чистый перед своим народом, как солнце, излучает такой свет, что в его лучах люди просветляются душой и греются добром. В противном случае все его великие и светлые начинания превратятся в ничто, превратятся в свою противоположность. С того дня, как ты решил служить народу, ты уже себе не принадлежишь. Это - тяжелый и трудный путь, или не избирай его, или, выбрав, прими все его боли и муки, все испытания! Пророк читал свои наставления не тем, кто его слушал, а тем, кто не слушал, кто затыкал ему рот камнем, потому что благословенный верил в истинность и правоту своих убеждений, что служит своему народу. Не видящие бревна в своем глазу будут искать соринку в твоем... И дома в семье, и с друзьями ты всегда на виду, да поможет тебе аллах! И еще... Мухаммед сказал: "Люби бедных; всегда взирай на тех, которые стоят ниже тебя, и не взирай на тех, которые стоят выше тебя... Говори всегда правду, как бы она ни была горька, не позволяй совращать себя оскорблениями с пути божьего..." Ну, довольно, да поможет тебе аллах!
Разговор с Ахундом Агасеидали потряс Сеида Азима до глубины души. Он шел за получением согласия на открытие школы, а его благословили на великий и тяжкий путь служения народу... Удивительный человек как будто заглянул к нему в сердце и вывернул его наизнанку. Сеид и сам задавался вопросом, способен ли он на выдержку и стойкость, если его забросают камнями. Не вернется ли он с полпути? "Если решил, должен вытерпеть все обиды и лишения. Должен говорить свое слово именно тем, кто не слушает, невеждам, кто бросает тебе упреки... Выдержит ли твоя грудь направляемые стрелы?.. Ты больше не принадлежишь себе, Сеид! Ты принадлежишь несчастному, забитому и невежественному народу, который зачастую сам не ведает, что ему нужно! Ты не первый на этом пути; как и твои предшественники, делай все, что в твоих силах, чтобы на исходе жизни ответствовать перед потомками: "Я сделал все, что мог, и все, что не мог, любимый мой народ!" И спокойно закрыть навеки глаза. Никаких иных ценностей, кроме моей жизни, у меня нет. И ее, как жертву, я приношу к твоим ногам, мой народ! Постараюсь вывести твоих детей на праведную дорогу знаний. Если я окажусь слабым в этой борьбе, не сумею все сделать правильно, прости меня, мой народ!" Поэт давал торжественную клятву, будто разговаривал с народом, как с живым человеком, идущим рядом с ним.
Поэт получил благословение, поэт дал клятву... Школа, которую ему суждено открыть, была одной из первых ласточек на пути просвещения Ширвана. Она стала знаменита во всем Азербайджане, просуществовала шестнадцать лет, заслужив похвальную оценку таких известных русских педагогов, как Захаров и Чернявский... Но от сегодняшнего дня, когда он возвращается от кази Агасеидали, до того времени он должен еще много сил потратить на сборы денежных пожертвований, на получение официального разрешения царских властей, на борьбу с невеждами. Между претворением в жизнь мечты Сеида Азима и сегодняшней клятвой произошло столько событий...
Друзья, пришло время посетить лавку Гаджи Асада, хотя в ней нет ничего радующего сердце. Но только здесь мы можем хоть что-нибудь узнать об одном из наших героев...
Гаджи Асад в первые месяцы после исчезновения Тарлана никому не признавался, что не знает, где его сын. "А что случилось с моим сыном? Я сам разрешил ему отправиться на поклонение святыням, без этого мусульманин не мусульманин..." Как говорят шемахинцы про таких, как Гаджи Асад, "с верблюда слез, а его высокомерие с собой взял...".
Но прошли месяцы, прошли годы. Тарлан не возвращался и не подавал о себе никаких вестей. Изредка кто-нибудь, уходивший с караваном в Ашхабад и вернувшийся оттуда, пускал слух, что Тарлана видели в тех краях, будто он там открыл магазин, торгует... Хотя Закрытый по обыкновению скрывал свои чувства, но Базар и его обитателей не проведешь. Все, а особенно его ближайший сосед Гаджи Кадыр, видели, что он переживает. Но в делах своих Гаджи Асад придерживался прежних правил: в лавке образцовый порядок, на витрине новинки товаров. Только вместо Тарлана за прилавком молодой приказчик, дальний родственник Гаджи. Сам хозяин, сидя на топчане, принимал деньги за купленный товар, считал выручку. За последние годы он еще больше растолстел, могучая шея, вся в жирных крупных складках, сливалась с затылком.
Сегодня мы увидели Закрытого на его постоянном месте, на топчане у самого выхода, где начинались полки, гнувшиеся под тяжестью рулонов ткани. Ему только что принесли от чайханщика Алмухтара свежий бархатистый чай. В маленьком блюдце искрились остро наколотые маленькие кусочки крепкого сахара, Гаджи с удовольствием прихлебывал любимый напиток.
Неожиданно дверь лавки распахнулась, впустив Моллу Курбангулу и его зятя Мешади Алыша. Гаджи не успел подняться навстречу гостям, как Молла Курбангулу остановил его:
- Не вставай, не вставай, ради аллаха, не утруждай себя!
- Ты прав, Молла, я так отяжелел, сидя целыми днями на этом топчане, что еле поднимаюсь на ноги... Добро пожаловать, гости дорогие... - А в душе подумал: "Через поставщика дурных вестей пошлет разве аллах добрую? Интересно, какую новую каверзу придумали тесть с зятем, чей дом обрушить собираются? Да хранит нас от их злобы сам аллах, ей-богу, язык не поворачивается назвать разбойника Алыша "Мешади"... Что с того, что он совершил паломничество в Мешхед? Каким был проходимцем, таким и остался..." И громко добавил, обращаясь к приказчику: - Али, закажи у Алмухтара господам чай, пусть Сейфи принесет!
- Сию минуту...
Молла добавил вдогонку:
- Сынок, заодно позови Гаджи Кадыра, пусть, если не трудно, зайдет, посоветоваться кое о чем хотим с ним, скажи!
- Сию минуту...
Когда Гаджи Кадыр, пригнув в дверях голову на длинной, как у верблюда, шее, вошел в лавку Гаджи Асада, хозяин и гости тянули из пиал горячий чай. Подогнув колени, Гаджи Кадыр примостился на углу топчана.
Закрытый повел взглядом в сторону приказчика:
- Али, пойди в караван-сарай, узнай, нет ли каких вестей от Кербалаи Вели...
- Слушаю, ага...
Как только дверь закрылась за приказчиком, взгляды всех сидящих обратились к Молле Курбангулу. Молла обладал привычкой повторять последнее слово в каждой фразе, отчего его голос казался еще более нудным и тягучим. Он начал:
- Гаджи! И Мешади Алыш, и я сам слышал, что новые школы этих всяких молодых опять начали расти как грибы из земли после дождя... да, да, после дождя. Ирза-бек - раз, Гюллюбеим-ханум - два, а теперь этот нечестивец Азим готовится со своими приятелями открыть школу с новыми правилами, да, да, с новыми правилами... Совсем точные сведения... сведения...
- Что ты говоришь, дорогой, - Гаджи Кадыр, наклонив вперед шею, причмокнул толстыми верблюжьими губами. - Откуда у него деньги школу открывать? Для такой затеи понадобится куча денег...
- Эх, да он с постели в полдень поднимается, чтобы попозже не есть... И как тебе такой сон приснился, Молла? - удивился Гаджи Асад.
- Я знаю, что говорю! Клянусь пророком, это правда, Гаджи! Не проверив все досконально, разве я начну какое-нибудь дело? Зная твою занятость в лавке, смогу ли зазря тревожить тебя, Гаджи?.. Тревожить тебя... Ты не смотри, что он гол как сокол, как говорится: "Пришел позже всех, а понял больше всех..." Больше всех... Керим-бек, например, дал на новую школу сто двадцать рублей для почина, чтобы другие последовали за ним... За ним...
- О аллах! Бабиды* новоявленные! Не находят применения своим сбережениям! Некуда им деньги девать...
______________ * Бабиды - последователи учения бабизма, ставили своей задачей дальнейшее развитие ислама.
- Ты прав, Гаджи... И Махмуд-ага, и Алияр-бек возглавили список, в котором каждый подписавшийся обещал внести по двадцать, тридцать, а кто и сто рублей... А еще Азим посетил Ахунда Агасеидали и заручился его дозволением... да, да, дозволением...
- Как же мог кази дать разрешение пьянице и знакомцу чанги? Разве он забыл о его прегрешениях?
- В том-то и дело, что Ахунд Агасеидали верит этому нечестивцу... Говорят, что он потребовал, чтобы тот положил руку на коран и дал зарок, что больше в рот не возьмет спиртного... да, спиртного...
Это сообщение купцы восприняли двояко, каждый по-своему.
Гаджи Асад промямлил:
- Раз дал зарок... если нарушит, аллах его накажет...
Гаджи Кадыр проворчал:
- Если он поклялся Ахунду Агасеидали, тогда в чем же дело?
Гаджи Асад старательно пытался что-то вспомнить. Вдруг он подскочил, словно под ним разожгли жаровню:
- Дал клятву? Зарок? Еще вчера голодранцы, собравшись вокруг Джинн Джавада, кричали, что Сеид никогда не отведет руки от желанной рюмки. Чтоб он провалился!
- Этого не может быть, если он дал слово... - засомневался Гаджи Кадыр.
Мешади Алыш вмешался в разговор: