- О Чемен! Пусть аллах тебя наградит, никого у меня на свете нет, кроме тебя, сестра...
- Говорю тебе, не волнуйся пока. Как только Гаратель по его приказанию идет убирать господские комнаты, кто-нибудь из наших парней оказывается в соседней, или девушки под каким-нибудь предлогом вызывают ее от бека. Всегда с ней рядом кто-то есть из наших...
Сона залилась слезами:
- О, дитя мое пропадает! Помогите, люди! Помогите!
- Говорю тебе, что-нибудь придумаем...
Сона не находила себе места. Она часто смотрела на девочку и думала: "О аллах! Мать всегда радуется красоте своего ребенка, почему же я мечтаю, чтобы моя Гаратель была уродливой и безобразной! Только была бы здоровой! Зачем она источает аромат весны? Зачем ей эти нежные, алые, как лепестки розы, щечки?.. Зачем ей эти полные, пахнущие рейханом губы? На что ей безмерная красота, раз она вызывает похотливые желания бека!.. Для чего на мир смотрят ее глаза, неужели для того лишь, чтобы увидеть всю мерзость нашей жизни? О аллах!
Лучше бы ты мне еще дал сына, если дал дочь. Он был бы опорой сестры, никто бы не посмел к ней приблизиться! О аллах! Зачем ты отнял у нее отца, под его защитой мы бы ушли из этого, ставшего чужим нам, дома!.."
Мысль покинуть дом Бейбалы-бека не оставляла Сону. Но куда идти? К кому обратиться за помощью? У кого искать прибежища? Она машинально сбивала масло для господского стола из свежих сливок. Если бы горечь, накопившуюся в сердце несчастной матери, смешать с тем маслом, что готовилось для бека в маслобойке, получился бы яд... В просторном светлом мире не было места для нее и ее единственного ребенка...
После того как Чеменгюль разобрала бурдюки и кувшины, привезенные в бекский дом с зимовья от арендаторов его земли, она подошла к Соне:
- Сегодня будь начеку, Сона! Бейбала с утра напился, лучше бы Гаратель ему на глаза не попадалась...
Сона позвала Гаратель и велела ей не выходить из их комнаты. Но предотвратить несчастье было уже невозможно - с господской половины раздался зычный голос бека:
- Гаратель! Гаратель, где она?
- О черный день, будь ты проклят! Он записан на моем лбу, Чемен!.. Я знаю, чует мое сердце...
Сона вместе с Гаратель и Чеменгюль подошли к дверям в комнату Бейбалы-бека. Сона шепнула подруге:
- Умоляю тебя! Побеги за Исрафилом, может быть, понадобится его помощь...
Чеменгюль осталась за порогом комнаты бека... "Чем я могу помочь этой несчастной, о аллах?! Кто может ей помочь? Я даже не осмеливаюсь с ними войти в комнату к этому пьянице..."
Сона и Гаратель остановились у самой двери. Гаратель не совсем понимала, почему мать идет с ней рядом, держа ее за руку, почему у нее и тетушки Чеменгюль такие перепуганные лица. Она видела, что дядя Исрафил и другие слуги всегда сопровождают ее в комнаты бека, но относила это за счет любви, которой была окружена с детства. Эти простые люди всегда баловали девочку, угощали сладостями, играли с ней. Она спокойно вошла в комнаты, которые теперь часто убирала.
Бейбала-бек полуодетым развалился на тахте, лежа на бархатных подушках. Не узнав Сону, которую в первую минуту принял за Чеменгюль, он завопил, пьяно брызгая слюной:
- А ты убирайся! Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты здесь не появлялась!
В порыве безысходного горя Сона бросилась перед беком на колени:
- Бейбала-бек! Пожалей меня, не делай несчастным мое дитя!
Дорогой друг! Позволь избавить тебя и себя от описания того, как царица фей ползала у ног ненавистного ей и мне пьяного негодяя. Эта сцена прекратилась неожиданно: озверевший Бейбала-бек схватил трость, валявшуюся у тахты, и начал стегать Сону и Гаратель. Он злобно повторял, нанося удары:
- Хорошо, сукина дочь, что ж, пусть будет так! По-доброму не захотела заставлю! Сукина дочь! Каждая мразь бережет свою честь. Ну я тебе покажу!
Злоба протрезвевшего бека еще больше распалилась. Как стон донеслись до стоявших за дверью слуг слова Соны:
- Бей, убивай, бек, только не обесчесть! Бей...
Ни Сона, ни Гаратель не сопротивлялись ударам трости; когда они вышли из комнаты бека, на них было страшно смотреть. Служанки не могли сдержать слез... Но в те минуты, когда ее избивал бек, к Соне пришло решение: ей вспомнилась Минасолтан. В тот единственный день в ее доме она увидела лицо матери, почувствовала материнскую заботу... "Она мне поможет. Пристроит на работу в какой-нибудь праведный дом. Служанки везде нужны. Теперь я не красавица чанги, теперь меня никто не узнает. Пойду, брошусь в ноги, буду умолять. Пусть хоть дочку устроят, а сама я утоплюсь в заводи, чтобы снять с девочки клеймо, чтоб никто не смог ее упрекнуть, что у нее мать - чанги... С мертвого какой спрос?! И ребенок будет присмотрен... Нет, семья Аги не откажет мне, Минасолтан что-нибудь придумает для моего ребенка. Они достойные люди, не пустят мое дитя по дурной дороге. Они небогаты, но сердца у них золотые. Мне бы только добраться до них и поручить дочку их заботам, а потом..."
После того как Сона пришла к такому решению, ей уже были не страшны побои Бейбалы-бека. Когда Чеменгюлъ и Исрафил привели избитых в комнату Соны, она обратилась к Исрафилу:
- Братец Исрафил, вся надежда на тебя! Я хочу этой же ночью отправиться в Шемаху к Are. Он благородный сеид и знаменитый поэт, пожалеет нас и придумает что-нибудь...
Когда на темно-синем небосклоне засверкала утренняя Венера, от окраины Арабчелтыкчи ушел крошечный караван, состоявший из одного верблюда и троих спутников. Их тени расплывались в предутреннем сумраке, скрывая Сону, Гаратель и немолодого погонщика двугорбого верблюда. Сона непрестанно молилась: "О аллах! Помоги мне уберечь своего ребенка!" В ее ушах звучали напутственные слова Исрафила:
- Старайтесь не показываться на глаза путникам, пусть никто не видит ваших лиц... Сестрица Сона... Если бы моя власть, я бы никогда в жизни тебя не отпустил. Но в селе вам спрятаться негде, и с беком лучше не связываться и держаться от него подальше... Я понимаю, что отправлять в путь без присмотра одиноких беззащитных женщин нехорошо, на такие небезопасные дороги даже мужчины выходят с целым караваном, но я не могу придумать другого способа, чтобы вам быстро исчезнуть из села. Этого погонщика я знаю хорошо, он развозит по селам мазут и соль, на его груз не позарятся разбойники. Он поведет вас кружными дорогами, спрячет словно язык во рту. Это надежный человек. Он будет охранять вас, как родных сестер, будьте уверены в нем... Бедняга Иси, он, верно, переворачивается в могиле, что ничем не может помочь самым близким своим... - Исрафил ладонью вытер слезы и снова отошел к стоявшему в стороне погонщику.
Чеменгюль тоже прощалась с ними со слезами на глазах. Перед выходом из дома она вымазала лица Гаратель и Соны сажей, подшучивала над ними:
- Не смейте умываться, грязнушки... Вот вам мешки, накиньте их на голову, и от холода вас прикроют, и от дурного глаза, кому захочется приблизиться к таким оборванцам? Пусть нас прикроет ладонь аллаха, с его милостью вы доберетесь до нужного места.
Чеменгюль долго вспоминала эти проводы, жалела бедняжек. Под покровом сумрачного предрассветья Сона и Гаратель отправились в свое нелегкое путешествие.
СГУСТОК ПРОТИВОРЕЧИЙ
Сеид Азим вошел в мечеть задолго до призыва к молитве, он хотел встретиться и поговорить с Ахундом Агасеидали.
Ахунд сидел на своем обычном месте под алтарем. Вокруг него уже собрались верующие: слева от Ахунда сидели Гаджи Асад и Мешади Алыш, справа - Молла Курбангулу и другие почтенные и уважаемые лица. Напротив расположилась беднота. Многие перебирали в руках четки, на бритых головах высились высокие тюрбаны и калмыцкие папахи, бороды и усы рыжели от свежей хны. Сразу бросалась в глаза разница между купцом-горожанином и неграмотным кочевником.
Как только Ахунд Агасеидали увидел, что Сеид Азим переступил порог мечети, он оперся руками о колонны и со словами: "Нет бога, кроме аллаха..." - поднялся на ноги. Когда встает святой Ахунд, никто из верующих не должен сидеть. Гаджи Асад, Молла Курбангулу, Алыш и другие, не сумев спрятать ненависть на лицах, вынуждены были подняться. Сеид Азим был польщен и смущен высоким почтением, оказанным ему духовным пастырем всего Ширвана. Он не посмел занять место рядом с Ахундом Агасеидали и сел у стены.
- Да благословит тебя аллах, двоюродный брат мой!
- Да благословит аллах!..
Издали он лучше видел благочестивое лицо старика; невесомая плоть его была облачена в белые одежды, и вся его фигура словно светилась в полумраке мечети.
Гаджи Асад, стараясь, чтобы никто его не услышал, наклонился к Ахунду и тихо спросил:
- Уважаемый Ахунд, почему ты, человек, наделенный властью над мусульманами, оказываешь этому сыну покойного такое уважение?
Тонкая рука Ахунда невесомым взмахом скользнула по белой шелковистой бороде, он спокойно ответил:
- Он достоин такого почтения...
- За что? Не за то ли, что умеет сочинять свои бессмысленные, а зачастую и вредные стихи?
- Поэтический дар - сокровище, ниспосланное аллахом самым любимым своим детям... Сам основатель нашей религии Мухаммед благословенный обладал этим даром и излагал свои откровения в стихах.
- Но что этот человек пишет в своих стихах? Он клевещет на праведных людей...
- И еще я оказываю уважение Сеиду Азиму потому, что он говорит правду, руководствуясь указаниями Мухаммеда благословенного всегда следовать правде... Если ты, Гаджи Асад, так не любишь его, почему ты сам поднялся, здороваясь с ним? - искра насмешки сверкнула в глазах Ахунда.
- Когда Ахунд Агасеидали поднялся, могу ли я продолжать сидеть?